– Когда должна состояться передача?

– Примерно через час. Я туда послал надежного человека. Для подстраховки.

– Хорошо. Держи меня в курсе ситуации. И еще… документ должен у меня оказаться. Обязательно. Это не оговаривается.

Он понимал, что послать своих людей уже не успеет. Слишком далеко от его базы. Времени оставалось в обрез. А объяснять партнеру, почему эта последняя бумага так важна, человек не хотел. Понимал, что тот запросит за нее по полной программе. И так ему все это обойдется недешево. А если еще тот скушает, ЧТО ему прет в руки… Как бы не стал играть сам за себя. Слишком уж куш сладкий. Нет, пусть все идет так, как идет.

Книга первая

Часть первая

Московская западня

Глава первая

Полный отстой

Москва. Станция метро «ВДНХ». 28 марта 2010 года.

Меня зовут Павел Полянский. Сейчас я иду вдоль перрона и нервно оглядываюсь. И у меня на это есть все причины. Я уже третий день в бегах. Почему ВДНХ? Да никакого значения не имеет, где и на какой станции меня найдут. Но если найдут, мне крышка. Извините, что я так нервно разговариваю, вот вклинился в авторский текст, не дожидаясь его комментариев, а что делать? Он бы точно начал описывать станцию, проходящие мимо вагоны, роспись на стенах, ну, хотя бы те граффити, которые не успели стереть станционные смотрители. А я хочу успеть рассказать вам свою историю. Успеть, потому что мне кажется, что хоть кто-то должен ее узнать прежде, чем меня найдут и убьют. Черт меня подери! Я хочу рассказать вам простую историю человеческой жадности и глупости. Нет, не в назидание, а просто так. Чтобы оставить после себя хоть что-то. И пусть этим что-то будет как раз моя история.

Павел закурил, потом посмотрел на табличку, на которой сигарета была перечеркнута красной полосой, с сожалением вздохнул и откинул курительный агрегат подальше. Рассказать как-то связанно не получалось. Он хотел начать рассказ с самого детства, чтобы вместить в него как можно больше, но понимал, что на такой рассказ его времени может и не хватить. А надо бы ухватить суть, рассказать самое важное, то, что будет отличать его историю от миллионов историй людей, которых убивают – ежесекундно в этом слишком перенаселенном людьми мире.

Он уже собирался начать рассказ, как подошел состав. Людей было много. Но давка еще не ощущалась. Все-таки не час пик. Павел подождал, пока все зайдут, и, когда двери вагона уже начали закрываться, рванулся, протиснулся, придержал дверь плечами, заработал еще один синяк, но влез в вагон. Дверь захлопнулась с явным облегчением, а Павел остался смотреть на станцию, которая убегала из-под его взгляда – поезд набирал скорость. Кажется, никто на станции так и не обратил на бросок Павла никакого внимания, никто не бросился за ним, никто не прореагировал на необычный поступок молодого человека. И это было хорошо. Паша не знал, сколько он еще будет петлять так по городу, сбивая с толку преследователей, не знал, сколько он сможет продержаться в этом стремительном и шумном людском потоке, который люди называют Москвой.

Всего третий день. Но оба моих убежища, случайных, но, тем не менее, убежища, уже накрылись. Как они узнали о них? Теперь я не знаю, к кому мне податься. Вокзалы? Уверен, что они перекрыты. А из города, поймав такси или частника? Рискованно. Наверняка, они держат и выезды под контролем. Не просить же таксиста запихнуть себя в багажник? Глупо. Попробую что-то рассказать, пока есть время на рассказы. Все равно занять себя в вагоне больше нечем.

Я родился в маленьком провинциальном городке. Ну вот, обещал не заходить издалека, а все равно, придется, ведь надо хотя бы пару моментов объяснить. Мне с детства хорошо давались два предмета – химия и математика. По математике я был в районе первым, а по химии то первым, то вторым. Ежегодно у меня были две поездки: одна на областную математическую олимпиаду, вторая – на олимпиаду по химии. Однажды я занял на областной олимпиаде второе место по химии и первое – по математике. Я должен был ехать на республику, но накануне заболел – воспаление легких, пролежал в больнице, и ехать куда-то далеко мне врачи запретили. Да я бы и не поехал. Болезнь забрала столько сил, что участвовать в каких-то соревнованиях не было никакого смысла. Больше всех из-за моей болезни переживала бабушка, ей так хотелось, чтобы внук блеснул на очередной олимпиаде и доказал, что Полянские – настоящие интеллигенты. Вообще, в моем роду были, в основном, учителя. Мой прадед был директором гимназии, бабушка – учительницей биологии, дед – учителем математики, вот только мама выбилась из этой династии и пошла в инженеры. И мужа она себе выбрала из инженеров, потому что утверждала, что больших зануд, чем учителя она никогда не знала. Наверное, отец-инженер был еще более занудистым, чем мамины знакомые учителя. Когда мне было три года, они разбежались. Отец уехал куда-то на Север, и больше они никогда не пересекались. Мама тут же вернула себе девичью фамилию, и мне вручила фамилию Полянский, подчеркивая независимость от человека, который даже алиментов платить не хотел. Она так его и называет до сих пор: Неплательщик.

В семье я получил энциклопедическое образование. В прямом смысле этого слова. Детская энциклопедия была мною зачитана до дыр, а в Большой Советской энциклопедии торчало столько закладок, что мама только вздыхала, когда ей надо было посмотреть какую-то справку для очередного кроссворда. Извините, забыл сказать. Мама подрабатывала тем, что составляла кроссворды для республиканских газет. И платили ей за это вполне сносно – зарплата на работе часто была меньше, чем гонорары от кроссвордов. В общем, я много читал, хорошо знал литературу, а научно-популярные издания были зачитаны до дыр. У бабушки была полная подписка на журнал «Квант» – с самого первого номера. Вы знаете, что такое в советские времена было получить подписку на что-то интересное? Нет? Очередь занималась заранее, за сутки вперед. Номерки выписывались на руках. В очередь становились всей семьей. В день подписки (чаще всего это было летом) отчим брал раскладушку и шел с мамой на точку – они втроем проводили ночь в очереди, потому что там главенствовал принцип – ушел на час, очередь пропала, тебя вычеркивали из списка, а твой номер переходил следующему. И даже после этих мучений подписка на Роман-газету или Новый мир в семью не попадала. Тогда в ход шли связи. И какую-то подписку нам оформляли «по блату». Все мое детство прошло в мире дефицита и блата. Блат в маленьком городе, где все друг друга знают – дело особенное: пол-города знакомых, куча родственников, всего две базы – продуктовая и промтоварная, базар, универмаги, продуктовые магазины. А без хороших отношений с мясником лучше за мясом не соваться: ни на базар, ни в магазин. Сколько раз мама сокрушалась, обнаружив в вырезке кусок хорошо законспирированной кости! Зато бабушке никто никогда не давал ничего плохого. Ее все любили. Она была настолько бесконфликтным человеком, что обидеть ее просто не представлялось возможным. Одежду тоже брали по блату. Примерочной была картонная коробка на полу в очередном складе, а что делать, если импорта на всех не хватало? А очереди за сливочным маслом и колбасой? Я это помню, потому что меня прямо из садика тянули в эти очереди. И я стоял, упираясь носом в чье-то пальто, от которого воняло весной и псиной, а вокруг были люди, и разговоры, и грязь, и все это вместе можно было назвать одним словом – детство.

Глава вторая

Я никогда не знакомлюсь в метро

Москва. Метро. Где-то между станциями. ВДНХ – Беляево. 28 марта 2010 года.

Павел продолжал бы рассуждать о детстве, но внезапно натолкнулся на чьи-то глаза. Нет, даже не так: он натолкнулся на серость ее глаз, на тот интерес, который возник на мгновение в ее взгляде и тут же потух. Это не был взгляд преследователя. Он уже мог это отличить. Это было нечто вроде брошенной мимолетно фразы «интересный мужчина», и только. Но его восприятие окружающего мира, и так обостренное до невозможного, сейчас было еще более обостренным. Он учуял этот взгляд, почувствовал интерес к себе, и стал рассматривать человека, такой интерес проявившего. Павлу было тридцать девять лет. Густая копна черных, как вороново крыло, волос, аккуратная бородка, усы-ниточки, лицо обычного интеллигента, сотрудника одного из бесчисленных НИИ, которыми так богата была столица. Его немного полнила мешковатая спортивная одежда неопределенно-серого цвета, которую он взял в дорогу, но так бежать удобнее. В действительности, за последние пару лет он немного былую физическую форму подрастерял, в его теле было лишних шесть-семь кило, но пока они ему не мешали. Даже сейчас, когда надо было передвигаться и мыслить БЫСТРО, Павел не мог пожаловаться на то, что тело его подводит. Все-таки до рокового сорокового рубежа оставалось еще семь с половиной месяцев.