– Господи, а почто ты не дал ему силу, чтобы отвратил он от гибели нас и себя одновременно?

– Да ведаешь ли ты, человечек, что отказавшись от своей судьбы, ты принял судьбу зверя лютого, червя, коему я назначил быть у тебя в услужении, а вместо того он хозяином твоим сделался? А чтобы отвратить тебя, человечек, от судьбы лютой, ибо зверствам его конец тоже назначен и должен он будет изгнан из миров наших, и велел я Сыну своему крест твой поднять и кровью своей тот крест запечатлеть, чтобы звери к нему и приблизиться не посмели. А не то чтобы в руки свои его взять. А тебе, человечек, положена жизнь иная, от Бога тобою принятая. Освоить тебе миры все положено. И в них обозначил я житие твое вечное. Да, наверное, растерял ты смелость свою, что оглядываешь ты все со страхом. И в доме своем изгоем себя ты поставил. А звал я домой тебя вот для чего: из мира моего ушедши, не взял ты с собою ничего. А тебе мною много положено. И звал я тебя за дарами этими, да в стенах родного дома хотел подкрепить тебя духом своим, чтобы, уже возвратившись, не пел ты песни чужие и хлеб их не ел более. А все из дома своего принесши. Тем бы и жил в мире ином, да строил его так, как и свой, бывало.

И обратился червь к человеку. Глаза его лютым сверкали пламенем. И сказал человеку червь тот грозно:

– Убил я Сына Бога твоего. И тебя я убить сумею. И даже прах его исторг я из мира сего, чтобы ты впоследствии даже следов его не отыскал. И других, от Бога идущих, исторгну прах. Ибо в этом мире я господин и хозяин, а ты мой раб. Так и проси отныне милости моей униженно. Рабом себя величая, а меня господином своим зови. А храм я тебе построю великий. Со скинией, тобою в руках носимой, он не сравнится. И в нем я повешу лики богов твоих, тобою доныне чтимых. И ты им молиться, а я изгаляться над ними буду. Вот и отвернется твой Бог от тебя и не вспомнит о тебе, как бывало.

Кровавым светом озарилось небо. И все, что чтилось, осквернялось нещадно. И горели дома человеков. И гибли близкие его. А впереди несли крест, возвещая, что именем бога губят они чужаков.

Доколе же ты, человечек, в слепоте своей ведомый зверями, в себе все губить будешь Богово? Ведь ни огня сердца твоего, ни души своей не видишь ты более. Будто тень скользишь ты по жизни. А стоит тебе умереть, зарастает травою место упокоения твоего и след твой из мира твоего исчезает, будто и не было его вовсе. Что оставил ты в память о себе, человечек? Разве сложил ты песню, что мир твой иным сотворила? Или зажег ты очаг, возле которого грелись иные и в стужу лютую от огня твоего живы остались? Или накинул ты петлю на горло алкающему зверю и остановил его, дабы другим он вреда не причинил никакого? Разве любовью своею жену свою и детей своих окружил. Чтобы, прожив с тобою жизнь, они бы радовались каждому новому дню, а не в слезах его провожали, как ныне? Ведь в тебя я, человечек, вложил: защитою тебе быть для жены своей и для детей своих и светить им, как солнышко красное, а не рвать их души и сердца, на телах их следы оставляя кровавые, подобно зверю, тобою ведущего песню войны своей и смерти. Вложил он в уста твои и сердце твое песню хульную. И песню эту поешь ты в угоду ему, человечек. И как жена твоя и дети твои, на тебя глядя, сказать могут: «Сын Богов, мы его кровь и плоть». Не воскликнут ли они: «За какие прегрешения послал ты зверя нам? И доколе он плоть и кровь, и сердце наше рвать будет?» А ведь ты, человечек, уже стал зверю подобен, и не надо ему уже лицо казать в мире твоем. По тебе лицо его уже видимо.

Когда человек обернулся к Богу, то увидел он кровавые следы своего жития. И возопила душа человеческая: «Где же тот человек, что любил и был любим? Кто в чистоте своей не ведал греха и убийства не совершал никогда? Разве это я оставил кровавые следы? И где тот Бог, который, видя все это, терпел меня, а не уничтожил прежде, чем я дошел?»

И ответил Бог человеку:

– Разве ты эту кровь пролил, сын мой? Это сердце твое посетила злая сила и закрыла глаза твои покрывалом лжи. И в руки твои вложила она меч, а в уста твои – яд. И ты по ее научению стал орудием ее. И взывал я к тебе, человек, немерено и просил тебя остановиться. Да больно много ты пил вина кровавого. От него и помутился разум твой. Но ныне скажу тебе так: мало пожил ты в чистоте, вот и сбила тебя ложь с пути праведного. Вот и скорблю я сейчас вместе с тобою. Глядя на следы твои кровавые, плачу.

Разве же дети мои не впитали с молоком, их вскормившем, силу и честь, истину и любовь? И даже первый порыв ветра заставил вас пасть вниз лицом перед злом, а не сразиться, как надобно было. А терпел я деяния твои, человечек, веря, что, вкусив всласть вина кровавого, прозреешь ты и захочешь стать иным. И раскаянье твое искренне. Ведь не прощения ты сейчас для себя попросил, а увидел прежде мерзость свою и содрогнулся. Видно, сын мой, ты пробудился уже и другую судьбу для себя попросить желаешь. Затем и ждал я так долго, что знал я задолго наперед, что пробудишься ты, сын мой, и встряхнувшись ото сна, примешься ты за работу, тебе порученную. А не будешь бродить в тумане, выполняя волю правителя своего ничтожного. И сейчас я даю тебе наказ: возьми немерено то, что дам тебе. И этим деянием поделись с другими. Себе оставь лишь необходимое, то, без чего не сможешь. И тогда, увидев щедрость твою, и другие к тебе потянутся. И ты открой им сердце свое и покайся перед ними. Тем и мир меж собой восстановите. А когда рассеется туман, тогда увидишь ты и брата своего по-другому. Увидишь боль его и страх его. И поймешь ты тогда, человечек, что не на того ворога поднял ты руку свою, не теми мерками мерил его и себя, не той монетой платил за все. И слеза твоя тем более живительной струей для твоего сердца станет. И очистит она тогда и все остальное меж вами. И не будет больше вражды, а желанное сердце понесет другому то, что хотел бы ты донести себе. А до тех пор прикоснись душою ко мне. Пусть твоя душа у моей любви отогреется. Пусть твои уста повторяют за мной слова мои, пока ум твой им же не станет вторить. Вот тогда и получишь ты свои дары и вернешься в тот мир, из которого я тебя сейчас изъять решился. И душою своей ты в мире моем, а тело твое ожидает душу твою, чтобы вместе вам и в том, и в этом мире добро творить, любовь сеять да пожинать плоды добрые, под солнцем ясным взращенные. А чтобы понятнее было, расскажу притчу тебе я, человечек. Вот было у попа два работника. Один помогал ему в службе его, а другой по домашним делам справлялся. И если один из них заболевал, то другой его заменить не мог, ибо не обучен был иному мастерству, кроме того, которое выполнял ежечасно. И тогда приходилось попу заменять их на время болезни, ибо был он обучен и тому и другому. А когда умер поп, то заменить их стало некому. Не старался их поп обучить и тому и другому обоих. Так и в твоей, человечек, жизни получается: сердце не умеет выполнять работу ума, а ум – сердца. И только разум и то и другое умеет. И может заменить их на время болезни. А сейчас болеет и сердце, и ум. И твой разум не знает, кого же заменить надо. Поэтому ты, человечек, учи и то и другое в единстве своем выполнять работу свою. Тогда и разум станет помогать обоим одновременно.

В то время не открыл еще глаза человек, когда Бог по Земле ходил. Не всем дано было увидеть, что это Бог. Встречали его всяк по-своему: кто учителя в нем видел, кто чудотворца, а кто его вовсе шарлатаном выставил. Казалось бы, сила, из него исходящая, должна была убедить каждого, что непростой человек себя Сыном Боговым величает. А только глядя глазами земными, многое ль увидеть можно? Только вершину айсберга, что над водою возвышается, а что там внизу – не знал ни один человек.

В великой душе Христа боль клокотала подобно тому, как в жерле вулкана клокочет лава. И не выливается она еще, но дыхание ее ощущается во всем. Молчали уста Христа, не дано их было ему отверзнуть. И никто не прикоснулся к сердцу его. И никто не сказал ему: «Излей мне, брат мой, боль свою и давай мы ее на двоих с тобой поделим». Одно его существо несло всю тяжесть. Да и на кого ее было тогда взвалить, на Земле? Одному Отцу посылал думы свои. И Отец ему отвечал: