– Ты не поверишь, но я одного подрядчика, строившего этот стадион, чуть не посадил. Не сажают сейчас за такие мелочи, но из бизнеса я его вытолкал точно. И «Единая Россия» с него потом столько денег стрясла, что мы смогли ещё и детскую футбольную школу открыть.

Москвич и правда не мог поверить и сидел с открытым ртом. А Попович уже объяснял нападающим, как им надо разминаться.

– Выше, выше, – кричал он, – к самому подбородку! Хоп, хоп, хоп!

В перерыве Попович поднимался на трибуны к горе-фанатам. Выяснял: – почему такая тишина? Где «Оле-оле-оле»?

После нового свистка казахи неожиданно бросились в такую яростную атаку, что наши еле отбились. Попович, не отрывая глаз от зелёного поля, несколько раз произнёс себе в кулак, как в микрофон: «Рано». А ближе к середине второй половины матча Гена заметил краем глаза, как переглянулись боковой арбитр с Геной местным. Судья сразу же поднял свой жёлто-красный флажок, указывая на воображаемую им линию, и второй гол команды Злакограда не засчитали. Офсайд.

Попович закрыл лицо правой ладонью и опустил голову. Москвичу показалось, что он улыбается. «Вот это номер!» – подумал он. И Гене под языком почудился алюминиевый привкус, как от плохого рислинга. Он всегда так чувствовал тревогу. И в воздухе носился какой-то цементный запах, как от незрелого Шардоне. И камера чуть не выскользнула из его рук. Главное, вида не подавать.

Буквально за минуту до финального свистка казахи сравняли-таки счёт, и, как принято в лучших олимпийских традициях, победила дружба. Попович не скрывал самодовольной улыбки, блаженствовал. Потом были тёплые рукопожатия, обмен футболками, целая фотосессия с воспитанниками ДЮСШ и прочая показуха, так свойственная нашей провинции. Для полной феерии не хватало мера. Это про него, наверное, сказал Попович, озирая вип-трибунку:

– Козёл, обещал же быть!

Рыжов только теперь стал отмечать про себя, как по-арийски красив Попович. Какие точные движения, какие правильные слова, как послушны ему сейчас все, даже лицевые, мускулы, как выразительны. Не то, что пару часов назад в читальном зале университетской библиотеки. Вспомнив об этом, Гена опять почувствовал алюминиевый привкус, а в запахах воздуха – цементный нюанс.

– А когда Шардоне правильно вызревает, какие у него должны быть аромат и вкус? – спросил у Рыжова Иванников, центр-форвард казахской команды. Гена имел неосторожность перед началом товарищеского банкета оценить качество подаваемого на променад молдавского шардоне.

– Букет.

– То есть?

– Надо говорить «букет». И у шардоне он должен быть минеральным, с преобладанием оттенков мела.

Иванников с недоверием наморщил лоб, удивился и отошёл к своим.

– Ну, ну, ну, – улыбаясь, заговорил выросший из-под земли Попович, – не грузи наших гостей московскими баснями. Отличное вино после жаркого поединка. Сам проследил, чтоб охладили. В перерыве звонил сюда.

– Да я что-то вспомнил из прошлой жизни, – также улыбаясь, стал оправдываться Рыжов.

– Лиля когда обещала позвонить?

– Я просил завтра, ты же слышал. У меня не так много времени; я собирался во вторник с утренним поездом отбыть. Встречусь с её отцом и потом дома всё обмозгую. В общих чертах концепция сценария проста, только может так получиться, что Пулиопулос (так?) не сможет или не захочет ответить на мои вопросы. Знаешь, как стариков штормит иногда? Вдруг потащит не в ту степь.

– Я об этом тоже подумал, – радостно стал подпевать Попович, – а степь у нас кругом.

– Вот. И если так получится, подберём кого-нибудь ещё?

– Не вопрос! Я с краеведами отлично лажу. Они, правда, почти все из КПРФ, что делать, но с головой дружат. И очень переживают, в чьи руки они передадут эстафету.

– То, что надо, – продекларировал Рыжов не очень весело, – но это запасной вариант. Сначала Пулиопулос.

И Гена ещё раз услышал:

– Не вопрос!

Весь банкет Рыжов наблюдал за местным Геной. Когда все поднимали бокалы с каберне и саперави, он держал в руках бокал с минеральной водой. Когда он брезгливо отказался от кальяна, вслед за ним отказались все игроки команды Злакограда. Только жёны тех, у кого они были, наполняли часть банкетного холла фруктовым дымом. Когда официантка с подносом грязной посуды не могла найти фарватер для своего дрейфа, он галантно приходил на помощь и к ней.

«Он безупречен, – думал Рыжов, – как те криминальные авторитеты, на которых ему довелось насмотреться во время своей короткой ресторанной карьеры. – Интересно, после его помощи официантки не исчезают?» Это Гене вспомнился конец девяностых, когда в том ресторане, где он работал, после пары-тройки раз неоценённой помощи исчезла одна офсянка. Трудовая мигрантка из Белоруссии.

Потом потанцевали. Потом проводили гостей в отель.

– Разве прошёл бы вечер так душевно, если бы мы выиграли? – спросил Вясщезлов не то у себя самого, не то у Космоса.

«Однозначно» – подхватил эту мысль Рыжов. Естественно, молча. От усталости чувство тревоги притупилось, и в полудрёме он стал равнодушным к возможной опасности и даже ироничным, каким, собственно, и должен быть журналист.

«Ещё год-два, – думал Гена, – и пролезет он в местную думку. Дальше – больше. Областной министр спорта и молодёжной политики, или даже мер, или помощник губернатора, а дальше уж как повезёт. Может, и в Москве встретимся. Это сейчас он свой Скотопрогоньевск клянёт, а потом ещё бравировать своей малой родиной будет. Я, дескать, из народа, я из глубинки. Ну да, вполне возможно. Таких ценят».

К дому Вясщезловых подъехали заполночь.

– Ты что, задремал?

«Никаких гостиниц, будешь жить эти дни у меня!» – таким решительным был ответ одного Гены другому на вопрос, какой отель в Злакограде поприличней.

Странно, конечно, но отец Андрей, не стесняясь, вышел встретить сына и его гостя в очень простом штатском платье. Его самовязанный свитер на пуговицах и аккуратно подстриженная борода не производили впечатления, что он священнослужитель РПЦ. С первого взгляда Гена почувствовал с его стороны неподдельный интерес к себе или даже желание чем-то поделиться.

– Пап, – удивлённо заговорил Гена-местный, всходя на крыльцо, – ты чего не спишь? Ложился бы, второй час ночи.

Отец Андрей знал, что гость его сына приехал ненадолго и хотел с ним познакомиться, узнать его настоящее имя, то, под которым его весть Бог. Был у Рыжова или, как его называли в интернете, у Руфулуса.ры, цикл встреч с современными юродивыми, который официальная церковь не могла не заметить и не могла простить. Одно дело, когда ей незаслуженными упрёками колола глаза не очень образованная и очень обиженная на судьбу безликая интеллигенция, и совсем другое, когда эти упрёки выдают за правду набравшие последнее время в обществе вес щелкопёры, как сказали бы про них во времена Гоголя. Была у Гены в те дни и пара неожиданно неприятных телефонных бесед со знакомыми духовными лицами. Ведь Гена Рыжов в тех своих передачах был современным зрителем бессмысленных, как ему казалось, духовных поисков, скептичным, ироничным и порою ехидным. Эпитет «атеист» для выбранной им роли был бы слишком мягок. Своими деликатными остротами он жалил всех, с кем разговаривал на тему спасения. Но клиру доставалось несравненно больше, чем ищущим свой путь одиночкам. И в потоке его логичных, обличительных и зачастую красивых фраз слышалась даже некоторая симпатия к последним.

Желая познакомиться с Руфулусом.ры, отец Андрей питал надежду, что слова этого юноши и его поведение были всего лишь ролью. И правда, у молодых людей, ещё не выстрадавших своих убеждений, такое сплошь и рядом. Даже у интеллектуалов. Их мозг, испещрённый, исцарапанный убедительными научными граффити, с лёгкостью поглощает крамолу и с радостью делится ей. И публика ликует от того, что слышит то, что хочет слышать. И какой же оратор позволит себе отказаться от такого успеха, от такой роли? Даже если сердце ею гнушается. Потерпит.