— Как по мячу…
— Кочки мягкие, а деревца сидят крепко, — говорит Толик. — Интересно, да?
— Не очень. Плечо гудит от удара, сам себя избиваешь.
— Наклони дерево и руби не изо всех сил, а легкими, короткими ударами.
Я наклоняю сосенку, придавливаю ногой к кочкам, короткими взмахами рублю. Так и вторую и третью. Получается. Мой сосед, как луноход, перебирается с кочки на кочку. Он работает быстрее меня, и мне приходится двигаться поэнергичнее. Вдвоем работать легче. Мы быстро выходим на топкую часть островка. Теперь остается совсем немного. Овражки, какие-то круглые ямы, ручьи, болота. Здесь может пройти только мощный тягач и мы. Кто-то впереди пробует петь, но сразу же замолкает. Идти тяжело, кирзовые сапоги разъезжаются.
30 июня. — Значит, вот какие дела, товарищи, — так держать.
— Нет, так держать не нужно. — Это наш завхоз Дмитрий Сорока перебивает Толика. — Командира хвалили, а я ругать буду. Переусердствовали твои орлы: четыре топора разбили, да и сам-то ты, дружище, вроде не с этим топором на просеку выходил?
Дружный смех. Командир серьезен.
— Да, замечание вполне уместное. Сами видели, какими и в каком количестве нас снабдили топорищами. Конечно, в тайге березы много, но сделать топорище — это время. Поэтому беречь топоры как зеницу ока. Учитесь правильно держать топоры и правильно ударять по веткам…
…Авторитет командира. Его власть, беспрекословное выполнение его приказов, вера в него — на чем они базируются? Авторитет командира — это признание всем отрядом его способностей к руководству, признание его нравственной силы, незаурядных умственных способностей и простого трудолюбия, простой физической выносливости. Все эти компоненты должны сочетаться в точно выверенных пропорциях…
…Опять бредем по болотам, холмам, густому сосновому молодняку. Пробегает легкий ветерок, шумит, подбадривает старые, тяжелые сосны, игриво расталкивает молодняк. За болотом хрипят резкими, надтреснутыми голосами молодые глухари. Ранний бурундук вертит своей мышиной головкой, быстро поднимается вверх по толстой витой сосне, пугливо прячется за развилкой. А птиц здесь почему-то мало. Я видел только диких уток, ворон и каких-то маленьких, сереньких, очень быстрых птичек.
3 июля. Анатолий Гонта стирает рукавом со щеки пот. Все поворачиваются в его сторону, замолкают.
— Две бригады ушли далеко вперед, — говорит командир. — Там начинается огромное озеро — метров шестьсот в ширину. Но наша просека захватывает его только краем…
— Сколько уже прошли? — спрашивает кто-то.
Командир быстро считает, уточняет, с какого пикета начали, и, немного подумав, отвечает:
— Полтора километра…
На пригорке появляются оранжевые блузы наших передовиков. Поднимаемся и медленно бредем по светло-салатной губке мокрого ягеля, пока не выходим на кривую дорогу, пробитую тягачом изыскателей.
Настроение хорошее, рабочий день подходит к концу, ладони горят, нас ждет отдых, а прежде всего мыло и много воды, потом вермишель с тушенкой и потом постель…
В редких разлапистых соснах висит ослепительное солнце. Внизу у самых столбов клубится малиновый туман. На востоке небо чистое, прозрачно-голубое. Я понимаю Поля Гогена: нельзя размазывать, смешивать краски. Я хочу видеть ослепительно чистый малиновый цвет, природную зелень сосновой хвои. Я хочу видеть голубое небо, такое голубое, как украинские озера, и, конечно же, облака белые, как дым над нашей старой хатой. Белые клубы дыма медленно поднимаются над трубой, мягко смещаются, расползаясь над селом… А на улице зима, много снега, сани, мороз. Утро, пахнет пирогами.
7 июля. Вот уже третий день работаем на уборке обрубленных ветвей и сучьев. Работа продвигается очень медленно, особенно на высоких местах, где деревья крупные и суковатые. Заметно быстрее проходим болотистые низкие места, поросшие карликовыми уродцами соснами. Прошли всего полтора пикета — это сто пятьдесят метров. Работа осложняется препирательством мастеров. Вообще они неплохие парни, но нам нужны конкретные цифры размеров просеки, нам нужно знать, куда и как складывать чистый лес, какой ширины должна быть лежневка и как ее мостить. И вообще, нужно ли носить бревна в штабеля или распилить и выложить ими основу автомобильной дороги?
— И-и, раз! — это командир.
Длинное, ровное бревно взлетает над головами, плавно ложится на живой уступ плеч, на которых прилепились то крохотные подушечки, то разрезанные и находчиво сшитые в виде наплечников кроликовые шапки или рукава от собственной фуфайки.
Человек десять несут длинную сосну. Дерево им явно не по силам, хвост раскачивается, шатает всю колонну. Поспешно пристраиваюсь между двумя полтавчанами — передний облегченно вздыхает. К нам от соседнего тощего горбыля переходят еще несколько человек. Напрягаем последние силы, выпрямляемся, но сосна тяжелеет с каждым шагом и скоро заставляет нас снова упереться в собственные колени.
— Остановились! На землю — три-четыре!
— Эврика! — звучит вдруг в наступившей тишине. Звучит торжественно до смешного. Это Витя Гончаревский, маленький, быстрый.
— Рабы, — говорит он, — доставляли песчаник из карьеров волоком, подкладывая под него гладкие деревянные катки…
— Хорошо! Молоток! — одобрительно гудим мы.
Приносим ровные сосенки, напиливаем из них валики, подкладываем под бревно. Всем миром перекатываем его на подвижную основу. Разбираемся по длине бревна.
— Приготовились! И-и-р-раз! И-р-раз!
Дерево резко передвигается вперед, огромное, с ободранной корой, легко катится по валикам. Хорошо все-таки, когда работаешь руками, вспоминать, что на плечах есть голова!
10 июля.
— Вертолет!
— Где вертолет?
— Летит! Смотрите, летит!
Ближе, ближе, слегка накренившись, пролетает он над нами. Делает круг. Снижается. Бросаемся к вертолету. Сначала разгрузка ящиков с продуктами. Потом почта. Лагерь затихает. Все читают письма…
16 июля. Идет дождь, мелкий и непрерывный. Утром проснулись от холода и ветра, свободно влетавшего в палатку. Небо тяжелое, сосны почернели. Они кажутся кособокими, шумят, толкаются кронами. Уже несколько дней работаем на чистке просеки и укладке хворостяной основы под будущую автомобильную дорогу. Вчера прилетал представитель нашего строительно-монтажного поезда, привез пренеприятную новость: мы должны будем расширить просеку. А мы уже сделали четыре километра чистой просеки с хворостяной дорогой на сухих местах и лежневкой на болотах. Теперь всю эту работу нужно переделывать, изменять габариты. А до этого на собраниях все рекомендации сводились к трем словам и двум цифрам: поезжайте, рубите просеку 8000 м x 54 м.
Все переделки займут минимум пять дней. Это много, очень много. За это время можно сделать полтора километра чистой просеки, но…
Дождю нет конца, мы промокли до костей. Высохшие за последние солнечные недели озерца превратились в болота. Мы таскаем через них охапки веток, выкладываем хворостинку уже по «исправленному» плану.
Старая дорога не совпадает с новой, образуется выступ метров шесть-семь. Работаем пять часов, но прошли только два пикета — это двести метров.
Тащу корявую верхушку сосны — тяжелую, неуклюжую, выбираюсь на самый край большой лужи. Чувствую, что кочки предательски проваливаются, но все равно иду. Наступаю на что-то скользкое, верхушка качается, качается… Падаю вместе с ней в лужу. Все, приехали… Пришлось и поплавать… «Ему и больно и смешно…»
20 июля.…Романтика. Да, но это только для тех, кто смотрит интересный кинофильм, для тех, кто читает книгу, сидя в мягком, удобном кресле. Для нас же, для людей плавающих, ныряющих, плескающихся в романтике, вернее — в болотных испарениях, в бесконечных живых дымах мошки и комаров, до хрипоты упирающихся в грубые горбыли бревен, слово «романтика» приобретет свой первозданный смысл только через полтора месяца. Когда мы, веселые и бородатые, вернемся домой, тогда мы опять станем романтиками в общеизвестном смысле слова. А сейчас для нас есть работа, отдых, есть долг. Со временем начинаешь осознавать и одно, и другое, и третье, осознавать и ценить их прекрасную, закономерную связь.
