Река Айхэ покидает Маньчжурию и впадает в Ялу примерно в миле выше Кью-Лян-Чена. Она течет возле самой этой деревни, стоящей на маньчжурском берегу, на пути японской армии (даже дивизии Z) после ее переправы через ЯлуЛКроме того, над переправой господствовали шестнадцати орудий русского правого фланга Ida коническом холме\30 апреля была поставлена задача подавить эти орудия. Японцы решительно взялись завело. Русская батарея\стояла на открытых позициях, и с помощью концентрированного огня (за двадцать пять минут было выпущено шестьдесят снарядов) они добились своего. Русский огонь прекратился, и ночью батарея отступила, кроме того, японцы обстреляли русский лагерь, место для которого было выбрано необдуманно — он был открыт со стороны корейских гор, так что японский огонь причинял большой ущерб.

В ночь на 1 мая дивизии X и Y тоже переправились через Ялу и заняли позицию на песчаном берегу. От русских позиций их теперь отделяла Айхэ. Дивизия X, образовавшая японский левый фланг, стояла напротив русского правого фланга, расположенного на коническом холме; дивизия Y развернулась возле устья Айхэ, а вверх по Айхэ, рассредоточившись на несколько миль, расположилась дивизия Z. Против этих трех дивизий у русских было всего 4000 человек. Растянутые на шесть-семь миль позиции русских не были непрерывными. Собственно говоря, благодаря рельефу местности русские занимали две отдельные позиции. Одну на коническом холме и вокруг него у Кью-Лян-Чена, а другую на Айхэ, от устья на несколько миль вверх.

На две эти позиции, каждую из которых защищало около двух тысяч солдат, были брошены три японские дивизии, что-то около 25 000 человек, поддерживаемые мощным огнем полевых орудий и гаубиц. Шрапнель помешала русским на Айхэ полностью отбить атаку, и русский левый фланг, который начал окружать противник, обладавший огромным численным перевесом, был вынужден оставить свои позиции и отступить к Хаматану. Правый фланг русских на коническом холме сражался упорно и держался гораздо дольше, но в конце концов уцелевшие также отступили к Хаматану.

Японцы всегда практичны. По их мнению, резервы следует использовать не только для усиления линии обороны и спасения прорванного фронта, но и в минуты успеха, чтобы быстрее добиться решающей победы. Резервы, свежие, рвущиеся в бой, чтобы разделить с остальными славу этого дня, получили при^газ преследовать противника. Правый и левый фланги, а также центр бросились за русскими. Полевые орудия, задержавшиеся при переправе через Айхэ, догоняли их галопом.

Отступление превратилось в бегство. Резервы русских, два полка, отошли без единого выстрела — во всяком случае, японцы о них ничего не сообщают. Хаматан расположен на перекрестке трех дорог в шести милях от конического холма. По этим трем дорогам и устремились русские и, встретившись вместе, вышли на главную Пекинскую дорогу, или, как иначе ее называют, Мандаринскую дорогу. И по этим же трем дорогам, правой, левой и средней, их преследовали японские резервы, которые догоняла их артиллерия.

Тем временем в стороне от японского правого фланга, опережая погоню, одна рота успела отрезать пятнадцать русских пушек и восемь пулеметов «максим». Остатки трех русских батальонов собрались вокруг пушек и поспешно заняли оборону. Подкрепление к преследователям-японцам не прибывало. Но рота упрямо преграждала русским путь к Пекинской дороге. Японцы стояли, хотя у них были убиты капитан и три лейтенанта. В живых остался только один офицер. Были расстреляны все патроны. Оставшиеся в живых примкнули штыки, приготовившись к отражению атаки. И в этот момент подошли левый, правый фланги и центр — их товарищи по преследованию.

Русские были атакованы с трех сторон. Теперь в безнадежном положении оказались они, но это не помешало им сражаться с величайшим мужеством. Они знали, что бой проигран, но продолжали упорно драться. Приближалась ночь. Когда японцы подошли ближе, русские порезали постромки, освободив лошадей, испортили замки своих пушек, разбили затворы «максимов» и, только отбив первую штыковую атаку, вынули из своих карманов белые платки в знак сдачи.

Следует упомянуть об еще одном обстоятельстве, связанном с этим преследованием: на полпути до Хаматана, уже настигая русских и не сомневаясь в полноте своей победы, японцы остановили часть своих сил, чтобы иметь резервы на случай, если преследующие войска будут отброшены и разгромлены русскими подкреплениями. Вот так фанатическая храбрость сочетается у них с самой трезвой осторожностью. Да, только чудо способно помешать исполнению их столь тщательно разработанных Кланов. И солдаты сражаются с неистовой храбростью, твердо зная, что офицеры позаботились обо всех необходимых мерах предосторожности.

Разумеется, и офицеры не менее храбры, чем солдаты. В ночь на 30 апреля, когда армия заняла позиции на Айхэ, еще не было известно, можно ли переправиться вброд через эту реку. Тогда несколько офицеров каждой из трех дивизий разделись и под огнем русских переплыли или перешли реку вброд в нескольких местах.

«Люди, полные решимости умереть» — так один японский офицер отозвался о добровольцах, в которых никогда нет недостатка, когда предстоит опасная операция Еще не зная, как глубока Айхэ, японцы разработали три плана ее форсирования. Первый: в наступлении 1 мая солдаты пойдут одетые только в патронные сумки, с винтовками и досками, за которые будут держаться, переплывая Айхэ. Второй: одежда и снаряжение те же самые, но вместо доски кадка; и третий: лучшие пловцы переплывают реку с канатами и привязывают их на том берегу, чтобы за них при переправе могли держаться те, кто плавает плохо или совсем не умеет плавать.

Каждая дивизия, каждая батарея была связана со штабом полевым телефоном. Когда дивизии наступали, они тянули провода за собой, точно паук паутину. Даже маленький флот в устье Ялу непрерывно держал связь со штабом. Благодаря этому главнокомандующий непосредственно контролировал все это широко раскинувшееся и в основном не видимое им поле боя. Изобретения, оружие, системы (флот по английскому образцу, армия — по немецкому) — японцы сумели использовать все достижения Запада.

ИЗ ПИСЕМ

ДЖЕКА ЛОНДОНА

Его засыпали письмами. Читатели, издатели, друзья. Человек со строгим распорядком дня, он отвечал на корреспонденцию ежедневно. Сохранились тысячи писем Лондона. В письмах он чаще по-деловому сдержан, рассудителен, нередко ироничен, некоторые его письма — это крик души, исповедь.

После издания в Соединенных Штатах тома его переписки я мог считать себя свободным от условия, поставленного Ирвингом Шепардом — наследником Джека Лондона, не публиковать микрофильмированных мною неизвестных писем Лондона. Из нескольких сотен была отобрана часть писем к разным корреспондентам. Они дополняют биографию Лондона, дают представление о волновавших его вопросах и раскрывают некоторые секреты творческой лаборатории писателя. Виль Быков

К МЭЙБЛ ЭПЛГАРТ^[12]

Окленд-парк,

30 ноября 1898 года

Дорогая Мэйбл!

Отвечаю сразу. Относительно лекарства: поскольку мои планы еще не определились, думаю, было бы лучше послать деньги мне, а заказ — Оул-драг-компани. Пошлите немедленно, чтобы Фрэнк^[13] мог забрать их с собой. Он не уедет до субботы, а возможно, пробудет и дольше.

Я искренне благодарен за Ваш интерес к моим делам, но… У нас нет общей почвы. Мои стремления Вам известны в общих, самых общих чертах, но реального Джека, его мысли, чувства и т. д. Вы совершенно не знаете. И все же, как это ни мало, вы знаете обо мне больше, чем кто бы то ни был. Я вел и веду свою битву в одиночку.

Вы говорите о том, чтобы пойти к моей сестре. Я знаю, как она меня любит, а знаете, как и за что? Я прожил в Окленде несколько лет, а мы совсем не виделись — от силы раз в год. Если бы я последовал ее советам, то был бы сейчас клерком; получал сорок долларов в месяц, или железнодорожником, или еще чем-нибудь в том же роде. У меня была бы одежда на зиму, я ходил бы в театр и завел приличных знакомых, и принадлежал бы к какому-нибудь гнусному крохотному обществу вроде Ж. К. П.^[14], говорил бы как они, думал бы как они; короче говоря, я был бы сыт, тепло одет, не знал бы, что такое угрызения совести, тяжесть на сердце, неудовлетворенное честолюбие, и имел бы единственную цель — купить в рассрочку мебель и жениться. Меня бы вполне тогда устроила такая кукольная жизнь до конца дней. Да, да, и сестра любила бы меня куда меньше, чем сейчас. Ведь любила она меня за то, что я чувствовал, что достоин большего, чем быть чернорабочим, механизмом, за то, что я доказал, что мой мозг чуть лучше, чем он должен был бы быть в моем невыгодном положении при отсутствии преимуществ; потому, что я был непохож на большинство тех, кто находился в одинаковом со мною положении. Впрочем, все это было второстепенным, а главное, она была одинока, у нее не было детей, а муж был плохим мужем и т. д., и ей нужно было кого-то любить. По той же причине те же чувства щедро изливались на Ж. К. П.