Другие бредят наяву. Организуют кружки теософов и спиритов, ведут церковные интриги вокруг нескольких уцелевших за границей монастырей и соборов. Комбинируют смесь католичества с православием и буддизма со старообрядчеством. Или публично фантазируют на бумаге, за гонорар. Бывший донской атаман генерал Краснов закончил двадцать девятый роман. В романе большевики гибнут, сраженные неслыханными изобретениями белогвардейских инженеров».

Хорошо написано, ни прибавить, ни убавить. Прочитав статью, вождь усмехнулся. Вообще-то он считал, что врагов надо изображать правдиво, такое карикатурное высмеивание белого движения как-то принижало победу Красной армии в Гражданской войне, ведь враг был силён, очень силён. А наши военачальники до сих пор плавают в иллюзиях той войны, не похожей ни на какую другую. Может быть, придержать этот материал, а… нет, это ведь тоже операция прикрытия поездки Кольцова, не получиться. Пусть идёт в печать без купюр.

Так, а что это за история? Вот же прохвост ты, Миша, прохвост! И когда он успел это провернуть? Даже Шпигельглас проворонил. Ай, Соломон Мовшевич, Соломон Мовшевич! Как же так? Умыл тебя Моисей Фридлянд, как мальчика умыл!

Итак, некто Юлиан Семёнов, а нет, Ю.Ф.Семенов издает в Париже газету «Возрождение». Газета антисоветская, белогвардейская, печатает ложь и фальшивки про СССР, старательно поливая грязью молодое советское государство. Михаил Кольцов, будучи в Париже, отправляет письмо в редакцию этой газеты. К письму прилагается восторженная хвала господину Семенову. Письмо отправлено из самого Парижа, в конверте, купленном в том же городе, в качестве ответного адреса указан несуществующий адрес и второй — офицерского собрания, который часто печатался в этой газете. Тем не менее, это было напечатано. Хм… Посмотрим…

«Возьми меня отсюда, родной. Не могу больше держаться! А Сережа умирает, без Шуток, поверь. Держался до Августа кое-как, но Больше держаться не может. Если ли бы ты был, Леша, здесь, ты понял. Ощутил бы весь ужас. Большевики кричат об урожае, А на деле — ничего, На деле — гораздо голоднее Даже стало, чем раньше. И что самое страшное: Терпя, страдая, не видишь Слабейшей надежды на улучшение. Как билось сердце тридцатого Августа, когда на Садовой Я увидела у здания Городской тюрьмы толпу, разбивавшую Автомобиль Наркомпрода, услышала яростные, Злые крики «хлеба». Но Едва показался броневик, как Толпа разбежалась, словно зайцы.

Алексей, не верь газетам, Пойми, что наш чудесный Екатеринослав вымирает постепенно и Чем дальше, тем хуже. Алеша, мне известно, что Ты женился. Пусть так, Алеша. Но все-таки, Если ты человек, если Ты помнишь старую любовь, Выручи, умоляю, меня и Сережу от голодной смерти. Я готова полы подметать, Калоши мыть, белье стирать У тебя и жены. Юрий продался, устроился недавно Контролером в УКРВОД, он Лебезит передо мною, вероятно, Ему страшно, что я Выдам его прошлое. Все Екатеринославские без конца завидуют Тебе. Масса безработных, особенно Учителей, потому что школы Областной центр сильно сократил. Большинство металлургических заводов Стоят, закрыты на зиму. Сережа — большой, но помнит Своего папу. Он растет Русским. Целую, Лиза».

Именно сюда Кольцов вставил криптограмму «НАША БЕЛОБАНДИТСКАЯ ГАЗЕТА ПЕЧАТАЕТ ВСЯКУЮ КЛЕВЕТУ ОБ СССР». Чтобы прочитать ее достаточно было посмотреть первые буквы каждого пятого слова. Кроме того, были в этом письме еще некоторые неточности-ловушки, в которых редакция вляпалась «по самое нехочу».

Хорошо! Очень хорошо! Как он назвал свою статью? «От родных и близких». Вот, теперь смешивает это «Возрождение» с грязью! Хорошо! Иосифа Виссарионовича радовало, когда кто-то делал свое дело хорошо, проявляя при этом разумную инициативу.

Берлинская группа… вот тут интересно, зачем ему понадобилась встреча с этим… Вагнером? Так…

Он вызвал Поскрёбышева и попросил его узнать всю информацию о Мартине Вагнере, архитекторе. То, что можно найти без привлечения спецслужб.

Поздно. Засиделся. Пора домой. Похороны Ягоды? Завтра обойдутся без него.

* * *

Зубалово-4, дача Сталина

— Как поживает вождь всех народов мира?

— Как поживает вождь Ленинграда и окрестностей? — живо отреагировал Сталин на приветствие Кирова. Надежда Аллилуева с улыбкой наблюдала за общением старых друзей. Точнее, мало кого Иосиф считал своим другом. Просто и без каких-то там оговорок. Они с Кировым как-то так прикипели друг к другу, мало с кем он чувствовал себя так же легко и спокойно, мало кому мог так довериться. Нет, были соратники, но именно другом назвать… А этот человек был его другом.

— Кстати, ты ведь еще и вождь Баку, и кого там еще, не напомнишь? Астраханский вроде…

Настроение вождя, которое было итак не самым плохим, теперь стало вообще хорошим. Прибежали дети, которые при приезде Сергея Мироновича могли себе позволить чуть больше баловства, чем обычно, во всяком случае Надежда, весьма строгая с детьми, в такие минуты тоже позволяла себе расслабиться, и дети прекрасно это чувствовали.

— Переночуешь у меня… разговор есть… только не сейчас.

— Конечно, нет проблем.

Потом они ужинали. Из-за своей работы ужин в семье Джугашвили был достаточно плотным, после него сразу спать ложиться — совсем неправильно. Зато было время для неторопливой беседы под трубочку табака, хотя на этот раз Сталину было как-то лень играться с трубкой, он достал пачку «Герцоговины». Вытряхнул папиросу и закурил. Крепкий табак с неповторимым ароматом заполнил комнату. Киров достал свои папиросы. Он предпочитал другой сорт, не такой крепкий, но тоже достаточно ароматный, впрочем, одного какого-то сорта папирос у него не было. Надежда почти не вмешивалась в их разговор и ушла спать. А они засиделись заполночь. А почему бы и нет?

Но всему хорошему приходит конец. А потом наступает утро. Сталин вставал довольно поздно. Но не сегодня. Надежда уже уехала — она в эти дни уезжала очень рано. Это было сложно — заочно учиться и работать, но она справлялась. И ей нравилось, что занимается она серьёзным делом, важным, тем более, что общество такого человека, как Землячка, это дорогого стоило. Принципиальная, въедливая, умеющая разбираться в любом вопросе, вникать в мелочи, не упускать никаких деталей, Розалия оказалась еще и толковым педагогом. Она умела учить, не вдаваясь в пустую теорию, а говорила и объясняла только практические моменты, без которых было бы сложно работать. У Нади открылось какое-то второе дыхание, она преобразилась, тем более, что ее работа была связана с командировками и встречами с самыми разными людьми, неожиданно круг ее общения стал совершенно другим. И это тоже пошло ей на пользу. И на подруг времени уже не оставалось, разве что очень-очень редко, и то, разве что с Полиной Жемчужиной еще иногда встречалась, а вот с остальными…

Завтракали они с Кировым вдвоём.

— Мироныч, я хочу, чтобы ты поехал на похороны Ягоды. — сказал Сталин, когда они закончили с завтраком и закурили.

— Хм… Так вроде мне как бы… Стоп! А почему ты? Или…

Киров задумался.

— Коба, ты хочешь, чтобы я…

— Ты правильно понимаешь, Серго.

— Коба, я ведь в Ленинграде еще столько не сделал. там работы и работы… Неужели никого другого поставить не можешь?

— Ты пошел в Ленинград, чтобы ослабить влияние Зиновьева. С этой работой ты справился. В целом. Ее могут закончить и без тебя. А тут… Тут мне нужен свой человек, которому я смогу доверить это архисложное дело…

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Ягода не просто так застрелился. Хотя ты это и так понимаешь. Понимаешь. А я знаю. После похорон жду тебя. Познакомлю тебя с документами. Там только верхушка айсберга. Но даже она меня пугает. Понимаешь, ОГПУ взяло очень много власти. Менжинский, в общем, не в нём дело… а в том, что в ОГПУ пригрелись настоящие враги. И они используют эту организацию, чтобы ослабить советскую власть и ее очернить. Только сейчас разобрались, как это делается. По надуманным делам стараются убрать — арестовать, расстрелять нужных специалистов, поставить под вопрос индустриализацию. Сделать всё, чтобы наша страна подошла неподготовленной к будущей войне. И с этим надо разбираться. Очень аккуратно разбираться.