Довольно неожиданно встретил в доме отдыха механика Михаила Ивановича Голованова, с которым Кольцов участвовал в далеком двадцать шестом в беспримерном перелете Москва-Харьков-Севастополь-Анкара. Мы летели на самолете «Красная звезда». Вот как описывал Михаил сам аэроплан и некоторые моменты этого беспримерного на то время перелета:

«Впереди, отдельно — четко белеет в безлунной мгле «Красная звезда». У нее вытянут стройный сухощавый фюзеляж, широкие, чуть скошенные вверх плоскости крыльев и крупный мотор, далеко выпирающий вперед. От просторного радиатора весь самолет еще больше приобретает облик большеголовости. Вся мощь этой летательной машины подобралась впереди, к мотору. Он словно перевешивает хрупкое поджарое тело самолета, его костлявый хвост. И меня неотвязно преследует картина: ударившись о воду, мотор с радиатором отламываются силой собственной тяжести, отлетают, как чубук от трубки, а седоки остаются на утлом, тощем селедочном хвосте…

Еще полчаса, мы прощаемся с морем. Летчик огибает берег Малой Азии, ища лазейку между тучами и остриями гор— Это тянется долго, мы уже потеряли город Инеболи, над которым должны были выйти. Если будем еще отодвигаться вправо, придется итти на СанСтефано… Нет, расщелина нашлась. Мы врываемся в нее, чтобы дальше итти??? над сушей. Прощай, старое Черное море! Мы сегодня второй раз лишили тебя невинности. Многие тысячи лет назад волосатый человек с обезьяньей челюстью впервые долгими днями превозмогал тебя на дубовом челноке. Сейчас, смотри, люди перешагнули тебя в сто двадцать минут, как лужу под ногами! Мы вытаскиваем новые карты. В них очень трудно разобраться. Хребты, долины, речки, все перепутано, железных дорог не видно, сравнить карту с местностью здесь — заковыристая штука. Голованов мечется, высчитывает курс, сует записки Межераупу, мне: «Ищите речку». Ищу и нахожу внизу серебряную нитку, бегущую между двумя хребтами. Предлагаю ее Механику, он справляется с картой, отвергает. Где Кастамония? Где Ченгри? По нашим расчетам, летчик заблудился и ищет только хорошую площадку для спуска. Такие площадки попадаются все чаще, Межерауп, видимо, разборчив. Напряжение спадает. Пейзаж начинает утомлять, несмотря на дикую, живописную свою мощь. От холода хочется спать. Вдруг летчик оборачивается, впервые за весь путь, и смотрит на нас об о и х с долгой иронической улыбкой. В самом деле, внизу п од нами довольно большой город, разбросанный на холмах. Черепичные крыш и, белые шоссе, трубы и бараки кирпичных заводов, вокзал, сеть рельсов. Кастамония? Влево мелькают шесты радиостанции и палатки аэродрома. Ангора!»

Голованов был почти одного со мной роста, только более щуплый, какой-то весь усохший. Я еще шёл с вещами в свой корпус, как он увидел меня, подбежал и мы крепко обнялись. А что по-вашему возникает между людьми, которые двенадцать часов в самолете летят через всю страну в далекую Турцию? Дружба!

— Миша! Привет!

— Привет, Михаил!

Мы еще раз крепко обнялись.

— Какими ты судьбами сюда?

— Да вот, дали отпуск, почти принудительный. Сказали, лучшего места для отдыха нет во всем Подмосковье.

— А я, Миша осиротел, ты же в курсе, что Пётр Христофорович разбился? А я был в командировке, знаешь, Миша, если бы я с ним летел, ничего бы не было, мы друг друга без слов понимали.

— Я знаю, что были плохие погодные условия, так ведь?

— Да, в районе Брянска был сильный туман, Петя, он в таких случаях часто искал окно вниз, чтобы поднырнуть под облачность и увидеть путь, а тут… не рассчитали они, выходил к земле, не рассчитал, зацепились за верхушки деревьев, погибли оба, и Межрауп, и конструктор Витя Писаренко.

— Писаренко, это летчик-испытатель?

— Витя еще и конструктор. Он две таких ласточки сделал! Красотки, а не машины! Вот только в серию они не пошли, а жаль. Ладно, Миша, устраивайся, давай, вечерком встретимся, Петю помянем, если ты не против.

— Обязательно помянем.

Я пришёл в своё корпус, меня поместили в двуместный номер, там оказался летчик где-то тридцати лет, среднего роста, с вытянутым, грубоватым лицом, тяжелой нижней челюстью и неожиданно задорной улыбкой.

— Командир Второй авиабригады, Смушкевич, Яков Владимирович.

— Летчик-наблюдатель, он же журналист Михаил Кольцов.

— А! «Хочу летать» — читал, конечно же читал! Это было здорово, журналист участвует в большом перелете. Здорово!

— Меня взяли потому что маленького роста и веса, решили, что вместо мешка картошки, как балласт подхожу.

— Давай просто Яша!

— Тогда просто Миша!

— По рукам!

— По рукам!

— Тебя сюда насколько законопатили? — поинтересовался будущий товарищ Дуглас.

— На четыре недели.

— А мне всего три дня тут отдыхать осталось, так что время познакомиться у нас ещё будет. Ну, как говориться, надо будет за знакомство.

— Ничего против не имею, я тут товарища встретил, Голованова Мишу, может быть, вечерком, на троих, Петю Межераупа помянем. — Согласен, Пётр Христофорович золотой человек был, пилот из лучших.

Сойтись со Смушкевичем поближе было для меня довольно важным делом: именно он будет руководить военно-воздушными силами Испанской республики, защищать Мадрид вместе со мной. Так что налаживать отношения было очень даже актуальной задачей. А тут так привалило, познакомиться заранее. С собой у меня было несколько экземпляров книги «Хочу летать», один из них и подарил Смушкевичу с автографом.

А вечером к нам в комнату заявился Голованов. Посидели втроём. Яков Вульфович тоже хорошо знал Межераупа, так что посидели, помянули, выпили, по чуть-чуть, две полулитровки на троих, это ведь совсем-совсем немного, я пил очень аккуратно, помнил, что меня крепко вырубило после «Московской особой». Но на этот раз употребление сего продукта прошло без особых последствий для моего уставшего организма.

А через три дня Смушкевич уехал, я почти на десять дней остался один в номере. За это время у меня и выработался план. Для начала постарался вспомнить самые громкие события этого, тридцать второго года. И самое страшное из них — голод, который поразит различные регионы страны, в том числе Украину. И этот пункт повестки я решил сделать основным. Что я мог сделать? Не так уж и мало, учитывая, что в моих руках был целый пул газет и журналов, объединенных в издательство. И еще небольшая армия корреспондентов, в самых разных уголках страны.

Из событий тридцать второго года я вспомнил о приходе в Германии к власти Гинденбурга в апреле месяце, покушение русского эмигранта на последнего президента Франции Думера, этим же летом должна произойти Чакская война между Парагваем и Боливией, она запомнилась тем, что русские генералы воевали в этой войне против немецких… и победили! В ноябре президентом США выберут Франклина Делано Рузвельта.

Ну что же, фактаж есть, от него начнем и отталкиваться!

Стоп! Вспомни, что были два важных события в самом СССР: это Вичугская всеобщая стачка, там бастовало более шестнадцати тысяч рабочих из-за того, что им стали урезать нормы на питание, карточки стали отоваривать как-то не так… надо туда заранее направить корреспондентов. Может быть, выехать самому. А еще примерно в тоже время был голодный бунт в Белоруссии. Как же там он назывался. ага. дело было в Борисове, так назывался он Борисовский голодный бунт. Ну что же, учитывая еще и события на Украине. Теперь надо вспомнить причины голода и что было сделано и не сделано. И я погрузился в нелегкие размышления, но из всего этого стал вырисовываться хоть какой-то план. И возникло ощущение того, что до Испанских дел могу и не дожить!

Глава седьмая. Замечательный сосед

Подмосковье. Марфино. Дом отдыха «Красный лётчик»

18 февраля 1932 года

Наверное, я всё-таки не слишком сильно нагрешил в своей прошлой жизни, раз мне судьба, во-первых, дала возможность десять дней побыть в полном одиночестве, за это время удалось многое сделать. Во-вторых, вы не поверите, кого же мне подселили потом! Это был новый начальник ЦАГИ, Николай Михайлович Харламов. Один из тех, кто станет «козлом отпущения» в деле по обвинению плохого состояния ВВС, вот только его вины в этом будет не более, чем у других.