Он взглянул на хронометр.

– У «хулиганов Расчека» серьезная репутация, ее необходимо беречь. Покупая ферму, лейтенант приказал передать, что всегда будет приглядывать за вами, ни на минуту из виду не упустит… И он ждет, что вы покроете славой свои имена! – Джелли оглянулся на сержанта Мильяччо, командира первой секции. – Пять минут для Падре.

Некоторые парни вышли из строя и опустились на колени перед Мильяччо. Причем не только его единоверцы. Мусульмане, христиане, гностики, иудеи – все, кто хотел получить от него напутствие перед высадкой.

Я слыхал, что раньше в некоторых подразделениях капелланы не воевали наравне с остальными солдатами, и это просто не укладывалось у меня в голове. Нет, правда, разве может священник благословить человека на дело, которым сам заниматься не хочет? Не важно, как с этим обстояло у других, а в мобильной пехоте десантируются и сражаются все: и капеллан, и повар, и даже писарь Старика. Когда мы умчимся по трубам, на борту не останется ни одного «хулигана», кроме Дженкинса, конечно, но это не по его вине.

Я не пошел к капеллану. Да и раньше не подходил перед высадкой, боялся, что будет замечена моя дрожь. Ничто не мешает Падре благословить меня дистанционно, со своего места.

Но он, отпустив последнего из паствы, подошел ко мне и прижал свой шлем к моему, чтобы не услышали посторонние.

– Джонни, – тихо обратился он, – сегодня ты идешь в бой унтер-офицером.

– Ага. – Вообще-то, я такой же унтер, как Джелли – офицер.

– Вот что я тебе скажу, Джонни: не спеши покупать ферму. Свою задачу ты знаешь, просто выполни ее. Сделай, что должен, и только. Не пытайся заслужить орден.

– Хорошо, не буду. Спасибо, Падре.

Мильяччо что-то тихо добавил на незнакомом мне языке, похлопал по плечу и отошел к своей секции.

– Отставить разговоры! – рявкнул Джелли, и мы все замерли. – Внимание, взвод!

– Секция! – эхом вторили Мильяччо и Джонсон.

– Посекционно! К правому и левому борту! Приготовиться к десантированию!

– Секция! Занять капсулы! Пошли!

– Отделение! – Мне пришлось дождаться, когда четвертое и пятое отделения займут свои капсулы и уедут по пусковой шахте.

Наконец у правого борта показалась моя капсула. Интересно, древние вояки тоже тряслись, когда забирались в троянского коня? Или только у меня такая дурная привычка?

Джелли проверил крепления у каждого бойца, а мои застегнул собственноручно. При этом наклонился ко мне и сказал:

– Соберись, Джонни. Всё как на учениях.

Он опустил крышку, и я остался один.

Всё как на учениях? Ну да, как же. Я перестал бороться с дрожью.

В шлемофонах зазвучал доклад Джелли из осевой шахты:

– Рубка! «Хулиганы Расчека» к десантированию готовы.

– Семнадцать секунд, лейтенант, – услышал я жизнерадостное контральто шкипера и отметил, что Джелли назвали лейтенантом.

Что ж, наш командир мертв, и Джелли может унаследовать его звание и должность, но мы-то по-прежнему «хулиганы Расчека».

– Удачи, мальчики.

– Спасибо, капитан.

– Держитесь! Пять секунд.

Я был весь перетянут ремнями: крепления на животе, на лбу, на лодыжках. Но трясся сильнее, чем раньше.

Когда меня сбросят, станет полегче. До тех пор буду лежать в кромешной мгле, спеленутый, точно мумия, для защиты от перегрузок, едва способный дышать. Если снять шлем, что в принципе невозможно, задохнешься мигом – капсула заполнена азотом. Вдобавок она уже несется в пусковой шахте, и если корабль погибнет до того, как ты вылетишь наружу, – не успеешь даже помолиться, сразу умрешь, совершенно беспомощный, не способный даже шевельнуться. Вот это бесконечное ожидание во мраке и вызывает мандраж. В голову лезут мысли о том, что о тебе забыли, что корабль продырявлен, что он, мертвый, обречен вечно кружиться на орбите, а ты пока жив только потому, что в баллонах скафандра есть воздух. Если же ты на спиральной орбите, у тебя только два варианта: сгореть по пути к планете или разбиться об нее всмятку.

Но вот заработала программа торможения корабля, и мне стало не до страхов. Шутка ли, восемь g, а то и десять! Когда пилот – женщина, о комфорте не стоит мечтать. Обязательно останутся синяки на коже в местах ее соприкосновения с креплениями. Да-да, я в курсе, что женщины пилотируют лучше, чем мужчины. Они шустрее реагируют, не так чувствительны к перегрузкам. Женщина быстрее доставит тебя на позицию, быстрее эвакуирует, тем самым повысив твои шансы, а заодно и свои. Но все же мало приятного, когда на позвоночник наваливается вес, десятикратно превосходящий твой собственный.

Тем не менее я должен признать, что капитан Деладре свое дело знала туго. После того как «Роджер Янг» прекратил торможение, она не потеряла ни секунды. Я тотчас услышал ее отрывистую команду:

– Осевая шахта – выброс!

И ощутил два толчка отдачи, означающие, что сброшены Джелли и его временный взводный сержант.

И тотчас:

– Левая, правая шахты – выброс!

Это уже пошли на высадку мы, остальные.

Бум! – и капсула рывком продвигается вперед. Бум! – и она опять смещается, точно патрон в трубчатом магазине старинного ружья. Да, наши капсулы – те же самые патроны… Только у ружья три ствола – одинаковые пусковые шахты в брюхе десантного космолета. В каждой капсуле хватает места – я бы сказал, едва хватает – для пехотинца в полной боевой экипировке.

Бум!

Прежде я всегда шел третьим номером, теперь я «хвостовой Чарли»[6], десантируюсь замыкающим. На этом этапе у меня очень скучная роль, даром что капсулы отстреливаются ежесекундно. Пытаюсь считать: бум! – двенадцать, бум! – тринадцать, бум! – четырнадцать (звук немного другой: капсула, в которой должен был лежать Дженкинс, пуста).

И наконец – дзинь! – настал черед моему «патрону» зайти в «патронник».

УАМ-БУ-У-У! – свирепый толчок; по сравнению с ним тормозной маневр нашего капитана – просто любовная ласка.

И вдруг – ничего!

Совсем ничего. Ни звуков, ни давления, ни веса. Парю в темноте и невесомости… свободное падение на планету, которую доселе в глаза не видал. До эффективной атмосферы миль тридцать. Зато меня больше не трясет. Самое мерзкое – ожидание на борту корабля, а снаружи совсем не страшно. Если что-то не заладится, ты даже не успеешь это осознать. Выяснять будешь уже на том свете.

Капсула закачалась и завихляла, потом выровнялась. Вернулся вес… он быстро рос, пока не стал моим полным весом для этой планеты (здесь 0,87 g, сказали нам на инструктаже), когда капсула достигла равновесной скорости[7] для верхних разреженных слоев атмосферы. Если пилот – подлинный художник своего дела, а капитан принадлежала именно к такой породе, он введет корабль в стратосферу и затормозит с тем расчетом, чтобы твоя скорость при выбросе точно соответствовала скорости вращения планеты на этой географической широте. Капсула с десантником внутри тяжела и через высотные струйные течения проходит без значительного смещения курса. И все равно четкий строй взвода ломается сразу после выброса, сквозь атмосферу капсулы летят аморфным роем. Слабый пилот еще больше усугубит проблему, так широко разбросав штурмовую группу, что она не сможет собраться для эвакуации, и уж какое тут выполнение боевой задачи. Чтобы пехотинец сражался, кто-то должен доставить его на поле боя. Наверное, хорошие пилоты на войне не менее важны, чем наш брат стрелок.

Судя по тому, как мягко моя капсула вошла в атмосферу, капитан обеспечила ей практически нулевой горизонтальный вектор. Я мог только порадоваться – и за мой взвод, который приземлится плотной группой, не потеряв зря ни минуты, и за пилота, который, несомненно, будет так же сообразителен и аккуратен на финальном этапе операции.

Наружная оболочка прогорела и отвалилась – не вся, судя по тому, что меня кувыркнуло. Но вот слетел оставшийся кусок, и я выровнялся. Заработали турбулентные тормозные устройства второго слоя, и началась болтанка, которая усилилась по мере того, как они прогорали один за другим и вторая оболочка отваливалась кусками.