— Встань и выйди сюда, на середину, — скомандовала Глэйдис и едва я подчинилась, как сестра набросила мне на голову покров, аккуратно расправила мягкие складки, ниспадающие ниже груди. Обошла меня кругом, критично изучая дело рук своих.
— Я не хочу замуж, — в очередной раз пожаловалась я.
— Это пройдет, — Глэйдис повернула меня лицом к зеркалу. — Посмотри, какая ты красавица. Женихи твои должны в небесах от восторга и гордости летать, что берут в супруги такую красивую, умную, веселую и замечательную сирену.
— У меня скверный характер.
— Ничего страшного, — заявила сестра жизнерадостно. — Судя по тому, что я слышала о членах братства вообще и от тебя в частности, женихи те еще подарочки.
— У нас всего-навсего привязка! И нет трех лет, проведенных в разлуке, которые укрепили бы наши чувства.
— Ева, какая разница, что связывает двоих, троих и далее в одну семью, — привязка, влечение, сердце, случайность? Редко, очень редко мы можем сказать наверняка, почему выбрали того или иного партнера, почему потянулись именно к нему, когда он стал нам по-настоящему необходим, когда чувства из мимолетной влюбленности превратились в любовь.
Ваша привязка не могла родиться на пустом месте, она образовалась потому, что вас что-то привлекло друг в друге. Вас, не кого-то четвертого со стороны. И, в конце концов, Ева, ты сирена, не мужчины выбирают тебя, даже если и полагают так по своей наивности, а ты — их. Ты выбрала себе мужчин, уж каких есть, так имей смелость пойти дальше и принять ваши отношения в полном их объеме.
— Ева, Ди, — дверь за нашими спинами открылась и в комнату вошла мама. — Невеста готова? Церемония вот-вот начнется.
Во имя неба и моря!
И слабость в коленях как-то сразу появилась.
Мама приблизилась ко мне, подала букетик белых и нежно-кремовых маргариток, перевязанный лентой. Я цветы приняла дрожащими руками, словно мама вручила мне огромный роскошный букетище из самого дорогого и престижного цветочного магазина.
— Мамуль, я… боюсь, — сообщила я и удивилась тому, как скорбно, жалобно прозвучал мой голос, точь-в-точь как у трепетной нервной девицы, выдаваемой замуж по глубокому принуждению.
— О, Ева, милая моя, — мама сочувственно на меня посмотрела и потянулась, намереваясь обнять, но Глэйдис торопливо замахала руками.
— Нет-нет, не вздумайте! Фату помнете, а я знаете сколько времени убила на ее разглаживание? Потом обниматься будете.
— Потом будет поздно, — возразила я.
— Обняться никогда не поздно, — безапелляционно заметила сестра и вскинула голову, заслышав мелодичный перезвон колокола, объявляющего о начале церемонии. — Так, Евик, глубокий вдох и выдох, успокоилась, расправила плечи, спину прямо, грудь вперед, подбородок повыше и не забывай, кто ты.
— Никогда и ни с кем об этом не забывай, Женевьева. Ты сирена, гордись этим, — с мягкой улыбкой повторила мама и вдруг нахмурилась в задумчивости. — У тебя ведь все равно родятся дочери, независимо от происхождения отцов?
— Мама! — в один голос воскликнули мы с Глэйдис.
— Поняла, — мамуля примирительно подняла руки и отступила. — Ни слова о детях. Пока.
Я сейчас взвою!
Глэйдис окинула меня цепким контрольным взглядом, еще раз поправила покров, затем мои руки, стиснувшие тонкие цветочные стебельки, и, подхватив под локоть, повела к двери. Мама последовала за нами и, когда мы миновали короткий коридор, ведущий в маленькое помещение без окон, выполняющее функцию то ли импровизированного фойе, то ли своеобразного предбанника, сестра вышла вперед и распахнула двустворчатую дверь. Заиграла музыка, мама и Глэйдис встали по обе стороны от меня, и мы втроем переступили порог, двинулись неспешно по проходу навстречу обернувшимся к нам гостям и непосредственным участникам церемонии. Главный зал храма оказался невелик. Солнечный лучи проникали через высокие витражные окна позади алтаря, ложились на пол и расставленные деревянные скамьи разноцветными пятнами, складывающимися в причудливые пестрые узоры. Стены украшены цветочными гирляндами, перевитыми лентами розовыми, символизирующими любовь, и зелеными намеком на плодородие во всех смыслах, по углам поднимались к расписному своду тонкие нити дыма ароматических благовоний. На первых двух скамейках слева сидели Эсмеральда и Арлес, первая скамья справа предназначалась для моей семьи, а на второй — и не сказать, чтобы я сильно удивилась. Когда это расстояние останавливало взрослую сирену? — расположились нарядно одетые Стасия, Тиана и Аиша. Увидев подруг, я не удержалась и состроила гримасу, на что Стасия расплылась в удовлетворенной улыбке, оценивая свой вклад в свадебный марафон. Правда, Аиша посмотрела не столько на меня, сколько на Арлеса, поймала взгляд демона, хмурый и далекий от праздничного веселья, и сразу же отвернулась.
И все-таки между ними что-то не так. Очень-очень не так, но…
Я наконец позволила себе посмотреть на женихов, ожидающих перед алтарем, и меня накрыло волной яркой безмятежной радости, горячего безграничного восхищения и крепкого, выдержанного, словно хороший виски, удовлетворения. Я даже не могла понять, какие эмоции и кому именно принадлежали, настолько тесно они переплелись между собой, так ясно, откровенно отражались в направленных на меня взглядах обоих мужчин. И страх отчего-то сразу растаял, растворился в осознании, что сейчас эти мужчины станут не просто моими мужчинами, но и моими мужьями, частью меня и моей жизни, партнерами, которых я выбрала, пусть и весьма странным способом.
Мои и только мои.
Оба успели переодеться во фраки, хотя пес знает, где, когда и как они их раздобыли, и привести себя в должный порядок, соответствующий свадебной церемонии. Мама и Глэйдис подвели меня к алтарю и женихам и старшая жрица храма, приятная женщина средних лет, замершая сбоку, приветливо мне улыбнулась. Глэйдис аккуратно сняла с меня покров — пред ликом богини необходимо представать с открытым лицом, — мама забрала букет, обняла и прошептала на ухо благословение. Затем мама и сестра заняли свои места, а я встала между Галеном и Вэйдаллом. По знаку жрицы музыка стихла — разумеется, никакого живого оркестра в храме не было, играл всего-навсего обычный граммофон, возле которого стояла одна из младших жриц, но, если подумать, так ли это важно? — и старшая жрица выступила вперед.
Церемония началась.
Она не длилась слишком долго: обычное вступление, обычные слова о заветах богини, традиционные вопросы жрицы и наше согласие. Взять в супруги и обещание принять, любить, беречь и защищать, клятва быть рядом до конца дней наших или пока боги не решат иного. По просьбе жрицы я протянула левую руку, Вэйдалл осторожно подхватил мою ладошку снизу, Гален накрыл своей сверху и, едва жрица отвернулась к алтарю, прошептал мне на ухо:
— Надеюсь, это не означает четко закрепленной позиции, кто будет спереди, а кто сзади?
— Не святотатствуй в храме, — прошипела я сквозь стиснутые зубы, а Вэйдалл усмехнулся.
Наши ладони обвязали косичкой из лент, соединивших в себе золото и серебро, жрица осыпала нас розовыми лепестками с алтаря, объявила супругами и благословила.
Тонкий ободок серебряного кольца на безымянный палец правой руки мне надел Гален, напомнил, что колечко от Вэйдалла у меня уже есть и теперь его, Галена, черед окольцовывать «нашу птичку непоседливую». После окольцовыванием занялась и я, со скупой и, чего уж скрывать, немного злорадной улыбкой по очереди надев по золотому кольцу на пальцы моих мужчин. Потом пришлось подписать брачный контракт, причем, что интересно, подписи Вэйдалла и Галена на документах уже стояли, и, что ожидаемо, возможности ознакомиться с ним мне не предоставили. Конечно, я не совсем понимала, зачем нам контракт в принципе — по документам-то мы развестись можем, да, но разойтись по-настоящему и начать жизнь с другим партнером никогда, — однако Вэйдалл шепнул мне, что договор скорее страховка на случай неблагоприятного исхода революции и для спокойствия моего и моих родных, нежели набор предписаний при разводе.
