Обо всем этом бессмысленно писать Майе.
— Сын, я тебя посылала в Тарту не за этим, — сказала мама.
— А за чем же?
— Как — за чем? Я хотела, чтобы ты учился, чтобы ты стал человеком. А ты связался с женщиной…
— Мама!
— Да, теперь мама… Знаешь ли ты, как много добра сделала для нас тетя Ида? Знаешь ли ты, как она заботилась о тебе? И чем же ты ей платишь?
Аарне старался говорить тихо:
— Мама, ведь ты ничего не знаешь.
— Я знаю все.
— Откуда?
— Мать всегда все знает.
— Откуда? Тетя Ида, да?
— Аарне, это не важно… Ну пусть — от нее.
— И ты веришь ей?
— Верю.
— Больше, чем своему сыну?
— Может быть, — медленно протянула мать.
— Почему?
Мать как будто не заметила этого вопроса.
— И ты не можешь порвать с этой девчонкой?
— Мама!
— Ты еще мальчишка, Аарне. Ты не знаешь, что с тобой может случиться. Может получиться так, что ты будешь жалеть всю свою жизнь. Да еще такие девчонки…
«…Еще раз повторяю, не волнуйся. О тебе вообще не было речи. Говорили обо мне, об учебе и так далее. Она меня совсем не понимает. Но ее слезы огорчили меня. Страшно, когда ночью кто-то плачет…»
Аарне посмотрел на часы. Половина двенадцатого.
Мать спала, из ее комнаты шел запах паленых еловых веток и свеч. Нет, не всегда проходили так грустно предновогодние вечера в этом доме…
Довольно воспоминаний. И от хороших и от плохих воспоминаний одинаково грустно. Они приходят вечером, когда ты один, и вызывают их альбом с фотокарточками, коробка спичек, туфли, цветочный горшок… и всегда кажется, что напрасно потеряно время, бессмысленно растрачен год и т. д. и т. д…
А, к черту!..
«Майя, мне хорошо, я люблю тебя. Позавчера мы были у Лийгер. Ты не жалеешь об этом, дорогая моя? Мне кажется, что все хорошо, я знаю, что ты молодец. Ведь твои рисунки понравились Лийгер…»
…На самом деле это не совсем так. Аарне боялся. Поступил ли он правильно? Какие можно строить надежды, увидев один случайный рисунок? «Но я люблю ее», — подумал он.
В маленькой комнате Эсты Лийгер пахло масляными красками, темперой и керосином. Стены завешены набросками, ими же завалены пол и мольберт. За окном — старый дикий сад, спускающийся в лощину. Вечер, розовато-серый вечер.
Лийгер с безразличным видом посмотрела рисунки Майи. Она была маленького роста, с веселым лицом и грустными глазами. Аарне и Майя ждали.
Наконец Лийгер кивнула головой. Она выбрала два рисунка и положила на пол. Аарне не мог оценить их с технической стороны, но видел в этих наивных рисунках хорошо знакомые ему настроения.
Вечерняя улица, по которой не раз проходил Аарне. Июль или август. Солнце низко, тени шагают через дорогу, а в деревьях шелестит равнодушный ветер.
Другой рисунок был выполнен технически слабее, но Аарне знал это давно знакомое море на рассвете. Над можжевельником поднимался туман, влажно блестели прибрежные камни. Холодно. Боязливо, с долгими паузами свистит птица, кажется, будто и ей холодно. Над морем красный шар. Ты дрожишь от сырости. Костер потух и выглядит грязным пятном на умытой росою траве.
— Вы совсем не умеете рисовать, — сказала Лийгер. — Вы не имеете никакого представления о технике.
Все замолчали.
— Но зато у вас есть желание, понимаете — желание… Да, так как… как же вас зовут?
— Майя.
— Майя, о чем вы мечтаете?
Аарне быстро взглянул на Майю. Это был слишком неожиданный вопрос.
— Хотите учиться? Это тяжело, поверьте мне. Вы даже не представляете себе, как это тяжело. Вы должны работать долго, до головокружения… К вечеру вы сыты искусством по горло, но утром — опять все сначала. Вы будете рисовать глупые вазы и горшки до тех пор, пока не зарябит в глазах… Понимаете?
Майя кивнула головой.
— Вы собираетесь в художественное училище?
Аарне незаметно схватил Майю за руку и пожал ее.
— Хотела бы…
— Я верю, что вы будете работать, — улыбнулась художница. — Я помогу вам, как сумею. Еще раз советую: сначала подумайте… Быть художником хуже всего на свете. Если бы я могла, я бы убегала от мольберта так далеко, как только можно.
— Но ведь вы никуда не бежите, — улыбнулся Аарне.
— Да. Это у меня в крови.
Через несколько минут Майя и Аарне вышли из маленького дома.
На зеленоватом небе появились первые звезды. Стало холоднее, металлически скрипел под ногами снег. У калитки Майя неожиданно прижалась к юноше.
— Ты доволен?
Аарне только кивнул. Он очень любил Майю в это мгновение. На ее воротнике от дыхания появился иней. Майя как будто слышала мысли Аарне. Она подняла голову и слегка приоткрыла рот, так что он увидел ее зубы.
…Кто-то прошел мимо и что-то сказал. Они не заметили этого.
— Ты доволен? — опять спросила Майя.
— Да, дорогая.
Майя опустила голову к Аарне на плечо. Он чувствовал ее волосы. В городе один за другим зажигались огни. Какая-то труба дымила на краю неба. Снег был сладковато-розовым, и люди прятали лица в поднятые воротники.
В декабре этого года холода достигали тридцати градусов. А они целовались, позабыв о страхе перед учителями.
Неожиданно Аарне спросил:
— Скажи, не делаешь ли ты все это ради меня? Может быть, ты просто хочешь мне нравиться?
Майя не отвечала.
— Скажи, может, это тебя не интересует?
Громыхая, проехал автобус. По их лицам пробежал свет.
— Интересует, честное слово…
Но что-то в ее голосе встревожило Аарне.
— Ты не обманываешь?
— Нет, но я боюсь.
— Чего?
— Может, из меня ничего не получится…
— Ну вот, опять! Получится.
— А откуда ты знаешь?
Аарне даже рассердился.
— Откуда? Неужели в тебе нет ни капельки веры?
Майя схватила его за руку.
— Пожалуйста, не говори так. Вся моя вера от тебя…
Аарне чуть не сказал, что у него самого нет веры. Но, вспомнив о своем долге, промолчал.
— Ты должен заставить меня, — сказала Майя. — Должен! Ну, пойми! Пойми, я хочу!
— Чего?
— Я хочу что-то делать! Не могу же я ходить с тобою рядом так… Мне стыдно!
Аарне схватил Майю за плечи и крепко сжал.
— Ты замечательная девчонка, знаешь ты это?
— Нет, это ты замечательный.
— Я — ничто, — сказал Аарне. Ему вспомнились желтый дом, Корнель и письмо матери. Все-таки Лийгер очень тактичная женщина. Он вдруг почувствовал, что мерзнут ноги, и, кроме того, назавтра ничего не выучено.
* * *
Аарне закончил письмо. Было двенадцать часов. Начинался новый год. Аарне включил свет и потушил свечу. От тлеющего фитиля поднимался тонкий дымок. Спасаясь от яркого света, воспоминания вместе с тенью забрались под диван и под стол.
Сколько вопросов… История с дневником. Корнель. Учеба. Майя. Тетя Ида. Квартира.
Он заснул, подсчитывая дни каникул. Десять дней.
Просто один день
В школе все было по-старому.
Аарне чувствовал, что не может следить за ходом урока, и со страхом замечал, что глядит в окно. Шли дни. Тетя Ида старалась не встречаться с Аарне: увидев его из окна, она исчезала в соседней комнате и там вязала до вечера. Часов в восемь она с ледяным лицом появлялась в комнате и до одиннадцати слушала заграничные передачи. В доме царила затаенная тревога. Одна лишь тетя Амалия тихо бродила по комнатам, ощупывая знакомые предметы и стены, садилась, вставала, бормоча что-то про себя, чистила ногти. Иногда подсаживалась к Аарне на диван.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивала она.
— Ничего, — отвечал он.
Старушка, помолчав немного, наклонялась к Аарне и шамкала беззубым ртом:
— Ида очень любит тебя.
— Да.
— Ну, будь же хорошим мальчиком, Аарне…
— Да, — отвечал Аарне и гадал, видит ли его полуслепая тетя Амалия.
— Что же ты все-таки делаешь здесь? — спрашивала она опять.
— Ничего, — сердился Аарне сам на себя, вставал, закрывал книгу и выходил. Он привык часами со странным безразличием слоняться по улицам. Домой он возвращался вечером. В комнате, перебивая друг друга, болтали иностранцы. Аарне ел в кухне остывший суп и ни о чем не думал. Так было проще.
