Вот этого нам всем для полного кайфа тлько и не хватало.
В общем, "враги сожгли родную хату" и "погиб поэт" - либо в счастливом неведеньи сотворенной тем временем во Казани порнухи, либо все знал. Если все знал, то в роковой день, по срокам, мог не успеть еще придти в себя от казанских новостей. Был раздавлен, а в таком состоянии лучше на пожар не лезть: у раздавленного ни реакции, ни координации движений. Или того хуже, мог нарочно застрять в горящем доме на подольше.
Эту вину Асанчики если не знают, то чуют. Тогда уж точно на скамейки не придут.
И, наконец, Мохов. Год назад после проваленной сковородки.ю рванув к некму домой. я снял с двери записку; что мол, слишком высокий интеллект и образовательный ценз нашей банды мешают Мохову решать вопросы интёмной жизни, и посему он из Казани сматывает. Это явно для отвода глаз. Когда Асан проглотил Ленку, в Казани не было Пахома, и узнать хоть что-нибудь Пахом мог только по телефону.. мне не звонил.. Крюкова не дура подставляться.. Асан тоже.. единственный телефон остается у Мохова. Итого, две причины сделать ноги: винит себя в Лехиной смерти, если да; или не хочет. чтоб мы с Женькой дорывались - выболтал чего-то Пахомычу или не выболтал, если нет.
Я в наихудшем положении: меня не могут хотеть видеть ни Муха, ни Асан - до Асана я ж тоже буду дорываться, как он ПОСМЕЛ?
Нам не по пути, они столкуются, сковородки не будет.
Но какого черта мне все мысли эти тащить в Одессу, вклинивать между пляжем, Дюком. баром на Берибабушке. оркестриком в "Гамбринусе"? Обхаживая Ворону или кого другую, напряженно воссоздавать обстановку тех далеких дней, когда...
Клёвейший способ гробануть отпуск!
СМЕНА ВЕДУЩЕГО: ШУРА МОХОВ О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ
Я смотрю семейный альбом: с пенрвого по шестой класс я в центре снимка, дитя с плаката "Пей, сынок!" - светлые кудри, ангельский фэйс. В седьмом поимел несчастье отстать в росте. за что жестоко поплатился. Седьмой - это та чудная пора, когда девочки впервые начинают ценить рост и кулаки. Я свято верю, что потом они выучиваются лишь скрывать эти мысли, но в глубине души им нужны от мужчины рост и кулаки. В седьмом девицы с воплем отказались позировать на фотографию класса, пока из кадра не выйду я. И поэтому на фото седьмого класса меня нет. Нет меня и в восемьм-девятом, когда я стал штатным фотографом класса и не мог быть в кадре на собственных снимках. Похоже, что ненужность всем и нужность всем приводят к одному и тому же результату. После девятого. с горя полетев на каникулы в Латвию, благо еще не было Народного Фронта, в аэропорту на справке я спросил, как добраться в Сигулду. Мне ответили:
- Самолета туда нет, но для Вас можем сделать.
Я удивился: это почему же?
- Не каждый день видишь живого папуаса.
Я окинул себя их взглядом: казанские псевдоджинсы, такая же суррогат-майка с ковбоем, на спине болтается самарское сомбреро,Э ношенные кеды на лапах - и рижская ПУБЛИКА рядом. И вот осталось с того дня вечно грызущее желание где-нибудь, когда-нибудь сойти с трапа, как надо, вписаться в толпу и быть спокойным, что не про твою честь смешки за спиной. Потом был казус в Луна-Парке на взморье: занял очередь на американские горки за единственной незанятой бэби, уже готовился сесть в кабину на двоих - и тут подошел здоровенный кабан, и оказалось. что она пока со мной ля-ля фа-фа - ему очередь держала. Чуть не разревелся, потом пришла мысль: все, что в этом мире притягательно, слишком быстро расхватывается. Было туманно и пессемистично: а почему должны расхватывать до меня, а не я? И следом я выродил оптимизм: смысл жизни не в том, чтоб ловить кайф, в том числе и красивых женщин. Лучше поставить себе некую великую цель и к ней идти, презрев мирские утехи, в том числе и красивых женщин.
Вернулся в Казань, матушку-Козу. выложил свой оптимизм Самосвалу, ждал оваций, а Самосвал как завопит:
- Муха, христом-богом тебя прошу. не смей так настраваться! Все ж гитлеры и наполеончики с этих мыслей начинались! Лучше будь простым российским обывателем, так хоть никого не угробишь и не ограбишь, не ограбишь-не угробишь!
Ох, не хотел я в обыватели. Кино сымать - другоедело, а в обыватели, да еще добровольно, да еще заявивши после восьмого: "Вот все дураки уйдут в ПТУ, тогда в девятом райская жизнь будет"?
...Райской жизни не воспоследовало ни в девятом, ни позже. В ПТУ и армию, не поступив во ВГИК, ушел я.
Перед дембелем нам дали увольнение в Пражский Град. Трое туристов, презрительно говоривших что-то про нашу униформу на скверном английском, показались мне советскими по одежке. Я поймал их на ер-рунде: гаркнул в пространство "Земляки!", и кроме них на русскую речь не дернулся никто. Потом и они спохватились, отвернулись и еще сквернее зашпарили по-английски. Вот оно. мое давнее желание везде вписаться, доведенное до логического конца, - думал я, глядя в спины уходящей из Града англо-русской тройке.
Я думал об этом неотступно, когда нас подняли, наконец, с чешского военного аэродрома и опустили на подмосковный, когда затрясся по тьме неведомого доселе общего вагона, не в силах ждать, что проклюнутся плацкарты до Казани. Я решал дурацкую задачку, как приткнуться теперь в жизни: вписаться потеряв пресловутое "свое лицо", либо не вписываться и слыть идиотом. Кто я? Интеллигент на почве самообразования, "сам себя сдалавший"? А кто докажет? И кому? Все равно безвольным и никчемным сибаритом будут числить работягу. не поступившего пару раз в ВГИК, но чинающего книги и имеющего хобби. А волевым и общественно-полезным - кретина, с другом обитающего в институте и не читающего книг. Стало быть, я пролетарий? Но завод для меня - лишь деньги. Жизнь - дома и на сцене, так было до армии, но сейчас с высоты третьей полки, застеленной шинелью ничего дальше не видно. Только осень кругом. да по общим вагонам - дембеля..
И когда вКазани я взялся за старое - ставить студенческие отбивая хлеб у зацикленных профессионалов; и один из этих зацикленных сказал, что на мне ни армейского, ни ПТЦшного отпечатка не видно - я понимаю: он просто хотел польстить. И он никогда бы не выбрал столь сомнительный комплимент. если би в самом деле за версту не было видно моего, теперь уже видимо пожизненного пэтэушного и армейского отпечатка.
Кажется, мне никогда не суждено вписаться.
"НАС ЛЮБИЛИ ЛУЧШИЕ ЖЕНЩИНЫ КАЗАНИ,
ЛУЧШИЕ МУЖЧИНЫ УВАЖАЛИ НАС!"
САМОСВАЛ
...Они почти не "ходили", странно, как поженились, но даже если разведутся, останутся для нас навсегда вдвоем с того самого зимнего вечера, когда Асана засекли на заснеженной Профсоюзной под ручку с девочкой из другой школы. Это была Крюкова.
За предательство мужики из параллельных девятых и даже из десятых собрались его бить. Но он нашелся. "Помните, - говорит, - мы на Новый Год девиц в хате прождали?" "Помним, - отвечаем, - так их же родичи к нам не пустили". "Аюй, - говорит Асанчик, - я их наутро у одного хмыля на ВторыхГорках засек, всев дупель и спят в обнимку в мужиками. Вас не хотел расстраивать, смолчал, да сам не стерпел. Вот и подцепил чужую."
Десятый класс кулаки опустил. Хотя им все равно завидно было, что Асан где-то "в городе" цепляет девочек, которые с ним ни общими стенами, ни "дай контрольную сдуть" - ну ничем не повязаны. Но за это вроде бить не положено. И ушли. Следом из физкультурной раздевалки ушли мы с Мухой, похватив Евгения под ручки. Мы-то в девятом страшно умные были и причину общей зависти знали: Асан красивый, и его беречь надо. Так что из раздевалки - от греха подальше. Сразу перед глазами елка. на носу полночь, телефоны до белого каления. никого из драгоценных одношкольниц вызвонить не можем; думаем, что их под домашний арест посадили, а они значит...
- Провинциальная грязь, - сказал Асан, уловив наши думы, навеянные Новым годом.
- Да-да, провинциальная грязь, - сказал я, - отсюда надо рвать сразу после выпускного. Но в школе прошу помалкивать.
- А что. за это тоже будут бить? - хихикнул Асан.
