– Уморишь ты себя, сынок, – беспокоилась мать.

– Коля, скажи: как это случилось? – просил отец. – Математика, между нами, – не наш профиль.

– Родители! – отвечал им Коля. – Поклон вам, за труды и то, что родили! Дальше я сам.

– Давай, сын, – радовалась семья и уезжала.

Голова Николая становилась больше. Если раньше лицо Кошки было узким, с длинным носом, то теперь пропорции изменились. Он превратился в красивого, очень высокого юношу с правильными чертами, куцей бородой и вьющимися волосами. Тот, кто видел фото Карла Маркса, счел бы их похожими.

Лето, как всегда, пролетело незаметно.

– Коля, ты в город возвращаться будешь? – поинтересовались родичи.

– Я вернусь в конце семестра. В сентябре грибы пойдут – хочу походить по лесу, набрать на зиму.

Именно тогда он получил первый тумак от Андрамата. В голове вспыхнула искорка боли.

– Болтун – находка для шпиона. Спалишь меня!

– Но, может быть, не вернусь, поживу на даче.

У Николая закружилась голова. Он лег на диван и попытался прийти в себя:

– Так убить можно.

– Можно, – ответил грибной человечек. – Если узнают про космические станции, их уничтожат. Как я доберусь до родной планеты?

– Ты хочешь вернуться домой?

– Пока нет. Я еще не выполнил миссию на Земле.

– А какая твоя миссия?

– Улететь обратно.

Первого сентября студент первого курса Кошка пошел в Сколтех на линейку в честь начала учебного года. В ряды математического факультета влились два человека и инопланетянин. Первым в строю стоял сын министра образования Юрий Челдыш. Вторым – сын историка Николай. Третьим – инопланетянин Андрамат.

В колонны юридического построилось семьдесят мажоров во фраках. На курс советского менеджмента – стая веселых девушек. Николай с Андраматом осмотрели себя. Вид у обоих был не праздничный. Кошка пришел в нестираных шортах и многофункциональной футболке. Андрамат стоял в грязном скафандре.

– Ладно, – сказал инопланетянин, – не парься. Скоро закончится. Минута позора, зато потом свобода.

– Да, – согласился Николай.

– Это вы ко мне обращаетесь? – спросил Челдыш.

– Нет, – осторожно возразил Кошка.

– Будем знакомы. Я Юрий. У меня батя влюблен в математику. Он окончил Университет двадцать лет назад. А я на менеджера хотел. Говорю: «Там сложнее! Крутиться надо. У семьи должно быть развитие. Математика – отстой!»

Андрамат подпрыгнул от возмущения, а Николая подкосила острая боль в голове.

– Эй, там, наверху! Потише, – попросил Кошка.

– Ты прикольный. Что слушаешь? – поинтересовался Юра.

– Грибы, – автоматически ответил Николай, а после подумал, прилетит ему от Андрамата или нет.

– Классная группа. Я тоже.

Конфуз случился уже в первый учебный день, когда Николай появился в аудитории. Профессор по топонимике, узрев в зале лишь одного студента, приуныл. Сообщив Николаю, что в прошлом его предмет посещало в десятки раз больше молодых людей, он начал монотонно бубнить о теореме Пуанкаре. Андрамат внимательно следил за речью профессора и тем, что тот писал на доске. Николай спал с открытыми глазами. На двадцатой минуте инопланетянин не выдержал:

– Чушь собачья, – закричал он устами Николая.

Николай проснулся.

Профессор – сама интеллигентность – уступил кафедру Кошке, сев за парту:

– Что ж, насладимся вашей интерпретацией теоремы.

Дискуссия завязалась уже через три минуты. Кошка махал на теоретика грязной от мела тряпкой, доказывая правильность своих суждений.

Профессор, весь белый от пыли, сдался.

– Молодой человек, вы потомок Перельмана?

– Нет, Зевса! – гордо поднял голову Николай.

– Очень похоже. Но вывод, который вы показали, хотя я еще проверю, противоречит общепринятому мнению.

– Да. На вашей планете, – добавил от себя инопланетянин, – все ему противоречат.

– Скажите, что вы еще можете?

– Ну, могу про Ходжа-Зингинпункина, – ответил Андрамат, начав расписывать теорию Ходжа.

– Карету мне, карету! – простонал профессор, выбежав вон из аудитории.

Кошка посмотрел в расписание. Далее шли предметы: физкультура, история СССР, классическая литература.

– Ладно, это неинтересно. Пошли домой, – сказал инопланетянин.

Когда Николай вошел в лекционный зал на следующий день, аудитория была заполнена людьми. Вся ученая Москва в составе академиков, профессоров, доцентов ожидала его появления.

– Уважаемый Николай Георгиевич! Мы просим вас выступить перед нами в расширенном составе. По теореме Пуанкаре и по теории Ходжа, если есть еще что-то, мы послушаем.

Андрамат устами Николая произнес, как будто выступал в Стокгольмской ратуше, где обычно награждают Нобелевской премией малоизвестных миру людей:

– Дамы, господа. Товарищи и… товарищи. Уважаемые рабочие и крестьянки математических нив. Я несказанно тронут, даже рад тому, что вы нашли время посетить мое выступление в университете. За миллиарды лет, прошедшие со времен Большого взрыва, далее углубляться не будем, вы этого не поймете, науки на моей родной планете шагнули далеко в будущее.

Присутствующие переглянулись, но, решив, что это шутка, зааплодировали.

Грибной человечек поклонился:

– Прежде всего позвольте сообщить, что математикой я занимаюсь всю жизнь. Игра ума в море формальных алгебраических правил и неформальных предположений тронула мое сердце еще в детстве – когда я установил, что две звезды, умноженные на ноль, прежде всего останутся звездами. Ноль не отменяет их, так сказать, наличие в пространстве. Это противоречит законам формальной математики. Но неформальной не противоречит! Так, шаг за шагом, я, применяя выработанный метод, опроверг все теории, теоремы, высказывания и прочие.

Зал несогласно молчал.

Андрамат стал обижаться.

– Хорошо. Начнем с опровержения теоремы Ферма, так как предложенные мне Пуанкаре с Ходжем слишком просты в анализе. Следите за руками.

Кошка взял мел и, словно ведьма на метле, стал носиться по огромной графитовой доске, подпрыгивая до потолка или опускаясь на корточки, записывая, комментируя формулы. Через десять минут его остановил колокольчик, принесенный кем-то из профессоров.

– Перекур, – объявили из зала.

Николай помыл руки в стоявшей у доски раковине. Пальцами расчесал гриву, разгладил бороду, вместе со всеми вышел из аудитории выпить кофейку.

– Позовите Кондратьева, – услышал он за спиной.

Кондратьев был легендарной личностью: физик, математик, космолог, любитель женщин и шансона.

Проходя мимо зеркала, Николай взглянул на себя. Его смутила фигура, которая изменилась до неузнаваемости. Теперь перед ним стояла голова Карла Маркса на длинной худой палочке тела. Как будто знаменитую голову насадили на кол.

– Андрамат! Кто это?

– Кто? Это ты. Не я же…

– Как же я таким стал?

Инопланетянин – видимо, тоже через глаза – взглянул на Николая.

– Согласен! Диспропорционально. Возможно, я перестарался, изменяя обстановку в своей квартире. Использовал часть телесных ресурсов. Тебе больше не стоит смотреться в зеркало.

Но Николаю такой совет не понравился.

– Эй-эй-эй! – зашевелился Андрамат. – О чем это ты сейчас подумал?

Студент промолчал, в дурном настроении пройдя в кафетерий.

В аудиторию Николай вернулся таким же расстроенным. Внутри головы бегал, суетясь, Андрамат: дергал за рычажки, нажимал на кнопки – пытался включить речь Кошки и изменить выражение лица.

Снова раздался звон колокольчика, тот же голос произнес:

– Николай Георгиевич, можно начинать.

Инопланетянин нашел нужный контакт. Николай переключился на материал.

Глаза Кошки загорелись, словно двигатели ракеты перед стартом, волосы зашевелились, как у горгоны Медузы перед стычкой с Гераклом, чем напугали присутствующих. Николай окинул доску, где шла битва инопланетянина с математикой, взглядом нашел место, где остановился:

– Продолжим. Граждане планеты Земля! Доказательство теоремы Ферма – ложь похитителей Нобелевских премий. Профанация! Расчеты, сделанные на неверном основании, ввергли вашу планету в крупнейший сингулярный экономический кризис. Профаны, не знающие основ теории, взялись судить о производных функциях.