Рыдания обрушились из трубки водопадом. Выдавив последние всхлипы и убедившись, что разговор кончен, Клава пошла выпить воды. Великий писатель сбросил звонок, подумав, как сильны страдания простого народа. Не менее великий талант, только актерский, уже перебрался на диван.
– Лежи, не вставай, – остановил Рудольфа писатель. – Я зайду к тебе в понедельник, как обычно. Бог милостив, медицина всесильна. Отцов церкви попрошу молиться за сына. Как звать отпрыска?
– Георгий!
– Победоносец! Такие не умирают. Не дрейфь. Лежи.
– Не беспокойся, Елей Моисеевич! Сейчас жена придет.
– Ну вот. Значит, жена придет, а я пойду.
Беллуччи перехватила взгляд Муромского: он подошел поближе к фотографии. Моника произвела на Елея Моисеевича магический эффект. Минут пять он рассматривал портрет, забыв про Рудольфа. Затем снял старое фото, свернул и положил в карман пиджака. Беллуччи наполнила сердце писателя неожиданной радостью. В парикмахерскую вбежала Клавдия Егоровна.
– Ну? – дрогнувшим голосом спросил Рудольф.
– Жив! – выдохнула Клава.
– Ну вот. Я пойду. В понедельник зайду, а Георгия Рудольфовича запишут в студенты. У меня вся история с факультетом вот где. – Он показал огромный кулак. – До свидания.
Кошки обнялись, проводив писателя за порог. Елей Моисеевич вышел и позвонил супруге:
– Знаешь, дорогуша, на меня снизошло вдохновенье, я увидел тебя совсем в другом свете. Сходи-ка в Кремлевку, к нашему косметологу.
Пересняв Монику, он отправил снимок пластическому хирургу. Так Георгий Рудольфович стал студентом МГУ, а жена великого писателя через полгода сразила неотразимой внешностью весь московский бомонд на кремлевском приеме в честь Октябрьской Революции 1917 года.
– Настоящая русская баба, – говорил Елей Моисеевич. – Не ваши куры-дуры – заморские анорексички.
В положенное судьбой время – в канун Нового года – у повзрослевшего, остепенившегося историка Георгия Рудольфовича родился сын Николай Георгиевич Кошка. К этому моменту двухкомнатное дворянское гнездо Кошек заполнили фотографии знаменитых предков, замков, дворцов, лесных угодий фамилии.
– Это – наше наследство! – говорил Георгий сыну. – Не уберегли.
Мать Николая – учитель младших классов – на досуге написала учебник «Династическая ветвь Кошек. От Зевса до наших дней. Исторические очерки для 1–3 классов». Пособие лежало в издательстве «Учебная литература» более пяти лет. Редактор всякий раз перекладывал рукопись в самый низ стопки ожидающих печати сочинений, стоило ей подняться наверх.
Родители души не чаяли в потомке царственной фамилии. Николай провел детские, школьные годы в Москве и на даче в деревне Старая Сваль. Род возлагал на него большие надежды – дослужиться до чина в Кремле. Старания родителей раскрыть в нем божественный потенциал оказали противоположное действие. Вместо уверенного юноши, Геракла двора, Николай рос робким, стеснительным мальчиком, его пугали необузданные предки. Выглядел он совсем не по-царски: длинный, костлявый, с не поддающимися расческе волосами и небольшими тусклыми глазами. «Скисла кровь», – с горечью думал иногда Кошка-историк. В отличие от родителя, Коля пытался скрыть свое происхождение от небожителей Олимпа, но усилиями отца слава фамилии добралась до школы, благоприятным образом повлияв на успеваемость Николая. С удовольствием принимая приглашения выступить на классных часах, Георгий Рудольфович рассказывал детям придуманные им истории.
Вот одна из таких легенд.
Пошли рыцари на землю варягов и русов, грабить, жечь, крестить огнем и мечом, требовать принять веру Христову. Разбили войска варяжские у острова Рюген, высадились с лодок на земли русов, у крепости Гдов. Встретили там, у Вороньего камня, воина в летах совершенных, силы необыкновенной – древнерусской.
– Примешь ли веру нашу? – спросили рыцари.
– В чем же вера ваша? – отвечал им воин.
– Вера наша такова: всякий служит Христу, Богу нашему, головой и сердцем своим, а нам – телом и делом своим.
– Чудна вера ваша! – отвечал воин. – Двум господам служить, ни одному не угодить. Какой доход или выгода с нее будет?
– Никакого дохода, выгоды тебе не будет, но обретешь жизнь вечную. Будешь именем Божьим творить, приобретать на земле добро.
– Занятно! Плата золотом или товаром каким полагается? Если не от Бога вашего, поскольку жизнью вечной вы не распоряжаетесь, то от вас.
– Как тебе ответить, воин? Расчет простой: треть наша, треть – хозяина нашего, треть – твоя. Таковы условия франшизы.
– Веру во Христа я возьму. Больно жить хочется. Но вы мне не потребны. Тако что отыщу, то возьму себе, без «шизы» вашей.
С теми словами разбил воин лодки рыцарские, оставив одну. Отобрал у них товара разного да весла. Дал им фляг с водой, от щедрот своих, да палок, чтоб гребли обратно от камня Вороньего. Всю сотню братьев Ордена Христова погрузил в посудину: кого битым, кого убитым, кого целехоньким. И оттолкнул от берега.
– Как зовут тебя, погибель заморская? Чтобы проклял наш Магистр тебя и весь род твой. Чтобы сказал Богу нашему лишить тебя жизни вечной.
– Кошка, сын Кошкин звать меня, люди добрые! Приплывайте еще к камню сему – меняться будем. С меня сила – с вас товар.
Двадцать дней добирались рыцари до Данцига-города по морю осеннему. Все вымерзли, застудились. Доплыв, рассказали Магистру Людовику о походе. Да как были, больны, нездоровы, все четвертованы оказались в наказание за поругание имени Божьего, а тако же и пропажу товара Ордена. О событии том оставлена запись в книге города. Кончалось сказание так: «Больше не плавали рыцари к камню Вороньему. А когда Орден забыл историю сию и вновь двинулся на русов, потомок Кошки, Александр, прозванный Невским, утопил всех одной рукой:
– Кто ко мне с мечом придет, тот от меча и помрет. Кто с чем иным – товаром или девками, – то пускай приходит. Зла не будет».
Среди добычи, доставшейся Кошке с первого похода Ордена, по рассказам отца, был и фарфоровый сервиз Магистра на 24 прибора. Ко времени Николая осталась только чашечка с блюдцем, которую мальчик продал в антикварную лавку на Ордынке, из-за родителей, отказавших ему в деньгах на мороженое. На чашке был изображен рыцарь с мечом, крестом и русалкой. Попала она в семью не так романтично, как описал преподаватель истории. Это было все приданое, принесенное женой. По молодости Георгию казалось, что супруга ценна сама собой, с возрастом же изменив точку зрения, он разыскивал чашечку по квартире, жалея о пропаже.
Труды Георгия Рудольфовича давали всходы, слава о предках Кошки бежала впереди Николая – твердой учительской рукой выводила ему «пять» по предметам, словно Родина возвращала семейству накопленные за века долги. К окончанию школы директор предложила выдать Кошке золотую медаль – как жертвенное подношение, но побоялась ответственности, вдруг Николай неосторожным словом обнаружит свою безграмотность.
Оставив прохлаждаться сына на даче, родители провели совещание на тему «Куда путь держать? В институт или в армию?». Историк, в молодости освобожденный от службы, спокойно относился к любому исходу, теоретически предполагая, что армия – лучшая подготовка к жизни, но супруга возражала. Исполняя требования супруги, он пробежался по Москве в поисках приятелей-волшебников, способных устранить угрозу. Но быстро вернулся. Знакомых у Георгия Рудольфовича, кроме дражайшей половины, не было. Более того, в душе Кошка-старший искренне считал долг отца исполненным, что удостоверил, вручив сыну книгу Александра Дюма «Три мушкетера», прослышав, что она интересная.
– Сие произведение, – сказал он, – есть лучшее руководство по взрослой жизни. Хочешь преуспеть – прочти. И мне расскажи заодно.
Начиналось лето. Абитуриенты засели за учебники. Николай, лежа на травке, мучился, куда бы пристроить роман Дюма. Через неделю болтания в гамаке юноша натер мозоль на спине. От опостылевшего безделья Николай собрал волю в кулак и отправился на экскурсию по округе, в места, куда в детские годы он так и не добрался – за калитку. Достав из сарая электровелосипед, Кошка покатил по проселочной дороге, но зарядки аккумулятора хватило только на десять минут поездки. «Ничего не могут сделать по-человечески. Даже велик зарядить. Интеллигенция!» – справедливо негодовал Коля на родителей. Оставив бесполезный велосипед в овраге, он пошел куда глаза глядят по первой подвернувшейся тропинке.
