Лешка молчал.

Сквозь сумятицу чувств, обрывки своих и баныкинских слов что-то всколыхнулось из глубины души. Он сидел бы и сидел вот так с Баныкиным.

Баныкин встал и нагнулся за шляпой. Помогая друг другу, они вскарабкались на проем и очутились во дворе. Девчонки на этот раз не обратили на них внимания. Со двора к руинам лепился домишко, использующий уцелевший пролет стены.

Лешка с каким-то наслаждением смотрел на этот домишко, на тоненькое, вымахавшее вверх дерево, положившее на его крышу свои ветви.

Он шел, перекинув через плечо пиджак, размахивая свертком.

Он возвращался из далекого и странного путешествия.

За его спиной компания рабочих перебрасывалась колкостями на его счет. Но Лешка не очень-то прислушивался.

- Эй, как тебя! - настойчивый окрик.-Трех рублей у тебя нет, что ли? Так на вот, возьми!

- Есть у меня три рубля! -догадливо на ходу оборачивается Лешка. Некогда мне в парикмахерскую сходить.

- Тебе ножом отрубить твои волосы надо,-зло говорит крепкий, загорелый немолодой рабочий. - Ты с кого пример берешь? Может, уже и бородку запускаешь?

- Да нет, - покладисто, смущенно обороняется Лешка. - Не собираюсь.

Дверь тира была распахнута. Мишени лежали кучкой на полу за прилавком Дядя Вася в своей синей полосатой рубахе, выпущенной па брюки, в неизменной старенькой кепке белил стену, испещренную метками от пуль.

- Дядя Вася, можно тебя па минутку?

- Чего тебе?

Лешка подлез под прилавок. Он попросил дать ему в долг семь рублей. Очень нужно.

- Я б так не стал беспокоить. Я отдам. Честное слово. В порт пойду грузить. Я отработаю, можешь не сомневаться!

Дядя Вася поокунал кисть в таз с белилами, бросил ее и, гремя протезом, прошагал к кассе.

- Не надо бы баловать. Ну уж, получай кредит. Только тебе даю, понял? Но смотри у меня!-погрозил он пальцем.

- Порядок!

Лешка выскочил из тира. Удивительно симпатичные люди живут на их улице. Теперь он пойдет и сунет в морду этому ряженому с Вала все сто рублей полностью. И пусть отдают обрезки.

Он их хоть на тачке, хоть на спине все перетаскает назад.

На углу Лешка свернул на Кривую улицу. Сюда выходят окна Жужелки. Он приближался к ним.

Окна были закрыты. Он постучал в темное стекло. Никто не отозвался. Подождал и опять постучал.

Неужели она ждет его у заводских ворот, а он, как последннГг подонок, сбежал. Он представил себе, как она сидит там на скамейке, с раскрытым учебником на коленях, зубрить уже но может-темно. Милая Жужелка, я тебе все объясню, как эго получилось. Я сейчас, мигом.

На всякий случай он нырнул в подворотню. Подлетела Пальма, потерлась о его штанину. Следом, торопливо шлепая разношенными туфлями, появилась старуха Кечеджи, всплескивая руками, точно он явился с того света.

- Батюшки! А я тебя караулю,-заговорщически сообщила она и, беспрестанно оборачиваясь, не наблюдает ли кто за ними, полезла в карман фартука. -На вот.

- Письмо?

- Это Жужелка просила тебе передать. - Старуха очень волновалась и старалась заслонить Лешку, чтобы его не увидели люди во дворе, и говорила, помогая себе руками: - Поезжай пока. В другом месте где-нибудь устроишься. Работай усердно.

А тут все забудется. Это деньги тебе. И от себя пятнадцать рублей я положила.

- Да не надо мне денег.

- Ну вот еще что выдумал. Когда заработаешь-вышлешь, А нет - тоже не огорчайся. Ты об этом и не думай. Ты только работай хорошо, чтоб заслужить.

- Да по правде, бабуся, не надо мне. Честное слово. А где же она?

- Кто? Жужелка? Не знаю, не знаю. Куда-то пошла. - Старуха разочарованно поджала губы - ее миссия оказалась ненужной. - Что же ты отказываешься?

- А она что-нибудь сказала?

- Жужелка? Сказала: "Я в гости иду, к одному товарищу".

Нарядная такая. Платье белое с оборками. Очень идет к ней.

Пальма, не ходи за ворота. Иди гуляй на горку.

- Белое? - осторожно переспросил Лешка.

- Что? Ах, платье. Белое, белое и с оборками-вот так.

Он молча отдал ей свой пиджак и сверток,

- Смотри, на кого ты похож. Дрожишь весь. Ты ляжь сейчас, полежи, согреешься, и организм опять будет в норме. Куда же ты?

Он вышел на проспект, и тут решительность оставила его.

Как он явится? Что скажет? "Ты чего явился? - усмехнется Лабоданов. Третий лишний".

Что Жужелка пошла именно к нему, он не сомневался.

В своем выпускном платье. В этом дурацком белом платье.

Он мчался по "топталовке". Терраса с разноцветными фонарями, толчея у дурацких спичечных автоматов. Две девицы в одинаковых лиловых кофтах, смеясь, растопырили руки, точно собираясь задержать его. Мрачные дуры.

С освещенных витрин глазели самодельные плакаты. "Посвящается месячнику безопасности движения".

Кто с водкою дружен,

В машине не нужен!

Все еще месячник? Сколько он тянется, год, два?

"Сегодня шестнадцатый день месячника безопасности движения в городе" помигало на Лешку цветными буквами.

"Топталовка" кончилась. Он повернул назад. В голову лезло самое что ни на есть тошнотворное. Например-мучное лицо "сторожа". Достать бы ему этого ряженого и в рожу его бить, бить, без пощады.

Внятный голос из рупора на кинотеатре "Победа" говорил об угрозе войны.

Лешка прислушался. Чего вообще переживать, волноваться,- сказал он себе. Какая разница, кто, где в данный момент находится, зубрит ли Жужелка химию или, напялив белое платье, отправляется в гости. Ну какая? Ведь, может, сию минуту или в какой-то другой момент, когда совсем этого не предполагаешь, все полетит вверх тормашками.

Все же он был страшно обозлен на Жужелку. Ей экзамен завтра сдавать, что она себе думает? Он вспомнил про этот учебник, что она потеряла вчера в парке, гуляя с Лабодановым, и у него заполыхало в груди.

Он остановился и вытащил из кармана свою последнюю сигарету. Повозился, пока раскурил, - ветер задувал спичку.

Над ним в небе уже покачивалась луна. Чтобы взять себя ц руки, Лешка старался думать о страшном. Самое страшное, что только можно себе представить,-это оторваться, уйти безвозвратно от Земли и болтаться вечно среди звезд, потеряв земное притяжение. Черная ночь. Жуть.