– Не обещаю, но постараюсь. – Антон бросил взгляд на меня. – Раз для дела надо.

– Не для себя же, – фыркнула я и отвернулась к окну.

Квартира Светловых находилась в красивой высокой сталинке в районе, примыкающем к центру. Прямо напротив – парк культуры и отдыха. Слева – здание мэрии. Жилье в этом квартале стоило безумных денег. Интересно, зачем было молодой девушке из благополучного района связываться с грязным делом, способствовать аварии троих людей и рисковать собственной жизнью. Хотя в девятнадцать многие опасности не кажутся такими уж серьезными, да и просчитывать риски умеют не все даже в более зрелом возрасте.

К тому же, имеет ли она вообще причастность к страшному ДТП, предстоит еще выяснить.

Дверь из красного дуба мне открыла женщина лет тридцати пяти в лосинах и коротком топе цвета фуксии. Русые волосы собраны в высокий пучок. Я бы подумала, что оторвала ее от занятий спортом, однако в руке у нее тлела сигарета, что вряд ли можно было совмещать с физкультурой. По крайней мере, в моем представлении.

– Могу я поговорить с Вероникой Павловной Светловой? – спросила я, протягивая удостоверение.

– Это я, входите, – ответила женщина и посторонилась. Я представляла мать Людмилы совсем иначе, но не верить ей оснований не было. Кстати, на удостоверение она даже не глянула. – Извините, у меня не убрано.

– Конечно, я понимаю, – заверила я, а сама оглядела огромную гостиную, куда меня привела женщина.

Похоже, что не убрано здесь уже очень давно. Я бы сказала, лет десять. На роскошной итальянской мебели слой пыли, на ковре из-за грязи едва угадывается былой рисунок. По углам и на люстре болтается паутина, одно из кресел целиком завалено одеждой, какими-то журналами и даже посудой. На втором стоит открытый ноутбук, а на полу у кресла – три бутылки вина. Похоже, пустые. Только венецианская штукатурка на стене с изображением итальянского дворика напоминает о былой роскоши. В целом выглядит все очень удручающе.

– Садитесь. – Вероника кивнула на диван, обивка которого пестрела прожженными следами от сигарет и множеством разных пятен. – Или вы хотите посмотреть, где я ее нашла?

– Да, было бы неплохо, – легко согласилась я, радуясь возможности покинуть это помещение. Мы пошли по длинному коридору мимо кухни. Я бросила туда беглый взгляд: дверь на балкон открыта настежь, на столе горы пустых банок, коробок и каких-то упаковок, раковина завалена посудой. «Да уж, проветривание тут очень кстати», – подумала я про себя. А вслух спросила:

– Давно вы тут живете?

– С рождения, – ответила женщина сухо, открыла передо мной дверь и указала на кровать. – Вот тут она вчера и лежала. Я выйду ненадолго?

– Да, конечно. Это ее комната, верно?

– Ее, – кивнула она и исчезла в коридоре. Должно быть, матери тяжело было находиться здесь, спокойствие в голосе наверняка результат действия успокоительных препаратов.

Я огляделась. В отличие от других помещений здесь сразу бросался в глаза порядок. Мебель выглядела далеко не новой, а компьютер с огромным монитором на столе вообще воспринимался чем-то доисторическим, хотя лет двадцать назад, скорее всего, был передовым гаджетом. Но все содержалось в чистоте и порядке. На длинном стеллаже – книги аккуратными рядами. Нижняя полка выделена под детские, из которых хозяйка комнаты давно выросла, далее – художественная литература, на уровне груди – энциклопедии и учебники, преимущественно по биологии, анатомии, химии. Чуть выше начинались разные сборники с одинаковыми выцветшими корешками, изданные в прошлом веке.

Рядом с компьютером на столе – клетка. В ней довольно большая белая крыса. Я обратила внимание, что поильник и кормушка у нее пустые – вряд ли Вероника вспомнит о ней в ближайшее время. Я налила животному воды из стоящей рядом бутылки и насыпала какие-то гранулы из стеклянной банки. Крыса принялась жадно есть, а я продолжила осматривать комнату Людмилы.

Кровать застелена покрывалом золотистого цвета, поверх него – декоративные подушки. Все примято, что неудивительно, раз именно тут нашли тело девушки. Над кроватью – огромное фото, прикрепленное канцелярскими кнопками. Возможно, даже перепечатка из журнала. Высокая блондинка с распущенными волосами по пояс стоит в модельной позе. На ней пиджак синего цвета на пару размеров больше, кожаная юбка и туфли-лодочки. Лицо миловидное, но пронзительные карие глаза добавляют строгости, особенно на контрасте со светлой копной волос. Я достала телефон и сделала снимок, предположив, что на фото – Людмила.

Рядом с кроватью тумбочка и маленький придвижной компьютерный столик. Видимо, хозяйка комнаты предпочитала пользоваться им, ведь на письменном столе с огромным монитором и клеткой просто не оставалось места. На тумбочке еще одно фото. Та же самая девушка, только лет на пять моложе, держит на коленях смеющегося пацана лет четырех. Тут же – зеленое яблоко, которое покойная не успела съесть. На столике – учебники и тетради. Я полистала их и предположила, что девушка планировала стать врачом. Ноутбук отсутствовал.

Огромное окно выходило на парк. Я вышла на балкон. Тут в горшках росли анютины глазки, некоторые даже продолжали цвести. На небольшом столике – подсвечник для уличной свечи, на стуле – плед. Похоже, хозяйка комнаты любила проводить тут время.

Я услышала, как скрипнула дверь, и вернулась в комнату. Вероника села на банкетку рядом с кроватью и скрестила руки. Я устроилась напротив за письменным столом, развернувшись лицом к собеседнице, благо стул был на колесиках.

– Вероника, расскажите, как вы обнаружили Людмилу, – попросила я.

– Милу, – поправила меня женщина. – Она терпеть не могла, когда ее полным именем называли. Не так я ее назвала, видите ли! Удивляюсь, как имя не сменила в восемнадцать. Вообще-то я уже все рассказала полицейскому, который приехал после скорой.

– Понимаю, но таковы формальности, – настаивала я. – Вы вернулись домой и обнаружили Милу тут, во сколько это было?

– Вернулась в четыре, около семи отварила пельмени и заглянула к ней в комнату, чтобы позвать на ужин. А она лежит. Я подумала: спит. Зову, а она не реагирует. Подошла, потрясла – ничего. Ну я в «Скорую» звонить. Они приехали: померла, говорят, полицейских надо. Вскоре и ваши явились, все расспросили, Милу рассмотрели. Сказали, что, скорее всего, она по естественной причине умерла.

– Это потому что при первичном осмотре не было обнаружено следов насильственной смерти, – кивнула я.

– Да, сказали, что вскрытие точную причину покажет, – пожала плечами Вероника и резко вышла из комнаты. Я подумала, что за напускным спокойствием скрывается большое горе, но она очень быстро вернулась с бутылкой вина и стаканом и вновь устроилась на кушетке. Сделала большой глоток и сказала: – Вам не предлагаю, вы при исполнении.

– Так точно! – не удержалась я от колкости, поскольку Вероника не очень походила на убитую горем мать. – Были ли у Милы какие-то проблемы со здоровьем?

– Может, и были, но мне она не рассказывала.

– Сложный возраст, желание быть во всем самостоятельной? – предположила я.

– Да у нее этот возраст лет в десять начался, сразу, как я Мартына родила, не рановато ли?

– У всех по-разному. – Я пожала плечами. – Значит, Людмила – не единственный ваш ребенок? Сколько сейчас сыну?

– Десять будет в ноябре.

– Он сейчас в школе? – предположила я.

– Мартын живет с отцом. Уже почти шесть лет.

Женщина отвернулась к окну. Я решила эту тему не развивать и вернуться к делу:

– Мила училась в медицинском?

– В колледже. Хотела ехать в Москву поступать, представляете? – усмехнулась Вероника, сделав большой глоток вина. – Я, конечно, понимаю: ЕГЭ по химии на максимальные баллы и все такое. Но где она и где столица? Кому она там нужна? К тому же жить где-то надо.

– Значит, она осталась в нашем городе и поступила в колледж?

– Ага, лучшая ученица, все дела. Мечтала заработать и свалить в свою Москву. – Вероника вдруг расхохоталась, поднялась с банкетки, достала из нижнего ящика письменного стола потрепанный журнал и протянула мне. – Узнаете?