— В Мукдене нас, как побирушек встретили. Меха забрали, полы во дворце нами вытерли и домой милостиво отпустили. А дома-то лучше не стало. То хорчины, то баргуты набег устроят, а они все уже подданные рода Айсингёро! Дючеры стали вверх по Амуру перебираться, земли занимать. А Балдачи, как эфу, требует, чтобы ему подати для маньчжуров передавали. Конечно, не стерпел такого Бомбогор, двух лет не прошло. Князь сказал, что даурская земля никому не подчиняется! Многие его поддержали. Даже некоторые из тех, кто раньше Балдачи слушал. Большое войско собрал Бомбогор, чтобы свободу отстоять. Я лично шестьсот коней привел, двести сабель. Тогда род Чохар был большим!

— Бомбогора разбили? — осторожно спросил Санька.

— Вхлам… Восьмизнаменное войско нельзя одолеть. Мы, как брызги разлетелись во все стороны. У Бомбогора и пяти сотен не осталось. Кто-то сразу перебежал на сторону врага, кто-то затаился. Но мы Бомбогора не бросили. Сначала заперлись в крепости Добчен. Но у маньчжуров уже были пушки — они просто ее сожгли. После также бились в Асиечине и снова бежали. Затем была Якса… вы ее Албазином зовете. Маньчжуры и туда дошли. У Бомбогора уж людей почти не было. Зато с собой семья, старики, дети — все остатки некогда великого рода Дагур. Тогда я остался в Яксе и велел моему господину бежать в темноте ночи.

— А мне сказали, ты от Бомбогора у… убежал, — начал и тут же смутился Дурной.

— Сбежал. Да не от тех. Яксу тоже взяли. Меня и других выживших пленили. Но Галингу никакие цепи не удержат! Сам сбежал и людей своих увел, и коней их сытных! До сих в моих табунах их кровь бродит… Тогда Бомбогор назвал меня братом и сказал, что отдаст мне всё, что я попрошу… Я, конечно, попросил в жены его сестру… Мою халун…

Снова тишина.

— Бомбогор велел нам идти в свой род и ждать знака. Князь хотел, пользуясь зимой, уйти дальше на закат, набраться сил, найти союзников. Он не терял надежды вернуться на Амур. Но маньчжуры весной снова стали его преследовать. Нагнали. Перебили всех. А князя увезли в Мукден, где и казнили. В те годы мало было даурских родов, где бы не оплакивали смерть лучших. Я из двухсот батаров домой привел два десятка. И жену молодую. Единственную уцелевшую каплю великого рода Дагур. Но, видимо, волю Тенгира не обойти. Моя халун родила только одну девочку и вскоре умерла… Вот и вся история.

Глава 44

Галинга, наконец, посмотрел на жениха своей дочери.

— Я увел свой род подальше от Амура, почти к границам тайги. Только так и выжили. И ты теперь хочешь, чтобы мы поддержали вас против маньчжуров?

— А что, лучше бросить родные места и стать у них приживалами, там, где прикажут поселиться? Слышал ты о приказе их богдыхана, князь?

— Слышал… Может, и лучше. Это молодость ничего не боится. А мне с высоты моих лет лучше видно.

— Лучше, да не всё. Ты же не знаешь, как велика и могуча держава Белого Царя, Галинга. Какие сильные у нас воины, как много у нас огненного боя.

— Не знаю, — кивнул Галинга. — Но слышал я, что дворец Белого Царя страшно далеко. Намного дальше и Мукдена, и Пекина.

— Это так, — вздохнул Санька.

— А значит, о заботе Белого Царя лучше не мечтать. Я смотрю на тех лоча, что появились здесь. Вы сильны. Но не так сильны, как Восьмизнаменное войско. Ваши старшие… Я бы лично вырвал черное сердце вашего Хабары…

— Новый приказной гораздо разумнее. Уверен, мы сможем договориться…

— Я не видел твоего… приказного, Сашика, — Галинга вяло, но властно отмахнулся. — Для меня он — никто. Я верю тебе. Твои друзья — тоже неплохие батары. Но это всё.

— Славный князь, — Дурной постарался вложить в свои слова максимум убедительности. — Я не особо влиятелен среди лоча. Но я клянусь тебе, что приложу все свои силы для того, чтобы защитить твои интересы, чтобы мы смогли жить в дружбе и союзе.

— Клянешься, значит? — Галинга уперся руками в колени, растопырив локти, и стал совсем уж похож на хищную птицу. — Ну, давай проверим. Ты ведаешь огненный бой, Сашика?

— Ведаю, — скромно кивнул Дурной, уверенный, что изучил местный огнестрел получше многих казаков.

Галинга хлопнул в ладоши. Из темноты коридоров выскользнул слуга, который поднес князю длинный сверток. Старик принял явно тяжелый груз.

— Это няоцян, — с трепетом сказал Галинга. — Ты можешь сделать так, чтобы оно стреляло?

Дурной протянул руки к свертку. Это была пищаль. Или мушкет, самопал — зовите, как хотите. Длинная, потяжелее, чем их собственные пищали. И, конечно, фитильная.

«Прошлый век» — хмыкнул Дурной, намекая, что их-то кремнёвки были передовой военной мыслью. В отличие, от этого старья. Судя по клеймам с иероглифами, это был прямо китайский мушкет. Санька помнил, что копировать европейский огнестрел начали еще в династии Мин. Маньчжуры потом охотно переняли это оружие. Вернее сказать, перенимают.

Оружие было в ужасном состоянии, но целое. Жагра двигалась, зажим под фитиль глухо щелкал.

— Надо хорошенько почистить — и она сможет стрелять.

— Просто почистить? — изумился Галинга. — И всё? Даже для лука нужны стрелы.

— А! Ну, так-то да, — улыбнулся Дурной. — Для каждого выстрела порошок нужен — порох. И свинец — чтобы стрелять им. И пыжи, и фитиль, и шомпол, и пулелейка, и пороховница. Для настоящей стрельбы много нужно.

— Я знал, что это не так просто, — кивнул Галинга. — Ты можешь дать нам это, Сашика?

— Прости, князь. Но у нас самих этого почти нет.

— А у твоего приказного?

— У него побольше, — кивнул Дурной. — Но и ему самому оно очень потребно. У него же войско. А ему самому присылают казну из Якутска. Путь долгий.

— Значит, не поможешь…

— Ну, отчего? Я могу почистить. Могу показать кузнецу вашему, как шомпол сделать. Да и пулелейку можно. Но самое главное — порох и свинец. Такое самим не сделать. Но это наверняка есть там, где ты раздобыл пищаль.

— Где взял, там уже нету, — вздохнул Галинга и тихо признался. — У меня не одна такая няоцян…

— А сколько? — Дурной аж глаза округлил. Неужто, чохарцы грабанули какой-то склад?

— Семь, — гордо пояснил старик.

— Я могу их тебе все привести в рабочее состояние, — предложил Санька. — Из одной даже разок стрельну, чтобы ты поверил. Но не больше, мало у нас пороха.

— Научишь моих людей, как стрелять?

Санька замялся. Казаки не поймут. Но с другой стороны, это будет проверка — насколько далеко они за ним пойти готовы.

— Скольких учить?

— Трех! — оживился старик.

— Я возьму их с собой, когда домой поеду. Там и обучу — это дело небыстрое. Но обучу хорошо — они потом сами других учить смогут. К лету вернутся.

— Годится!

— Только ты вели им во всем меня слушаться!

Старик захохотал, ровно орел заклекотал.

— Я им велю тебя слушаться только в обучении. В услужение к тебе они не пойдут.

— У нас в острожке все работают. И им придется.

— Тебе придется их убедить, лоча, — Галинга повернулся к самому лицу Саньки.

— Как-нибудь справлюсь, — не отводя взгляда ответил Известь.

— А это хороший ответ, — старый даур хлопнул парня по плечу. — Не проси никого, чтобы за тебя командовали. Вместо тебя командовать начнут.

Он замотал маньчжурскую пищаль и велел унести.

— Значит, договорились! Я найду для тебя людей…

— Князь… — Дурной был в большом смущении, но не мог не напомнить о Чакилган. «Русские и дауры — пхай пхай» — это, конечно, здорово, но он тут по поводу сватовства.

— Что? — нахмурился Галинга. Санька только открыл рот, слова подбирая покорректнее, а тот уже всё понял. — Погоди! Ты думал, что это я сейчас с тобой дочерью торгую?

И такая злобность проросла в его хищном лице, что Известь дрогнул. Да, Галинга в молодые годы наверняка внушал страх врагам… Да что там! И сейчас внушает.

А князь даурский запрокинул голову и захохотал.

— Видел бы ты себя, лоча, — начал он размазывать слезы по измятым щекам. — Действует еще глаз Галинги! Но я сказал серьезно: я дочерью не торгую… Да и предложил ты немного, если честно сказать. У Чакилган должно быть надежное будущее. Обеспечь его моей девочке — и я отдам ее тебе в жены.