Аларик преподнес мне роскошную парюру с россыпью бриллиантов и жемчужин. Я отказалась — такие вещи не для скромной учительницы. Аларик ответил, что драгоценности мои и будут ждать меня в замке.

Свадьбу назначили на начало апреля. Боулесы разослали приглашения. Увы, мне некого было позвать, кроме директрисы. Сообщать родителям о том, где я, и что со мной происходит, я не собиралась — они едва не отдали меня в руки живодера! Аларик навел справки — отец все еще бушевал по поводу блудной дочери, а мать и вспоминать меня не желала. Что ж, они сделали свой выбор.

Директриса приняла из моих рук лист дорогой плотной бумаги с вензелями и нахмурилась:

— Девочка, — второй раз она назвала меня не госпожой Лориеттой, а девочкой, — я понимаю, что барон Боулес живет старыми правилами, но все же меня смущает, что здесь нет твоего имени. Возможно, конечно, старшие Боулесы не хотят давать пищу для пересудов, раз сын женится на простолюдинке, но все же, все же... будь осторожна.

Аларик вознамерился огласить помолвку на балу Равноденствия в замке Боулесов. За две недели до бала он прислал записку, что в салоне госпожи Парфэ меня ждут для выбора платья, туфель и всего, что необходимо женщине для помолвки, и что он надеется — я приму его подарок.

Я успела зайти к госпоже Парфэ, снять мерки, выбрать ткань и обсудить фасон, но в тот же день, уже в сумерках мне прислали запечатанный сургучом без оттиска конверт. Вскрыв его, я обнаружила другой, с печатью Боулесов. Это не Аларик. Он запечатывал записки личным оттиском с изображением лошадиной головы. На герб он пока не имел права. Вскрыв конверт, я увидела короткую строку: "Через два квартала к северу вас ждет кэбрио. Барон Боулес".

От таких приглашений не отказываются. Я накинула шерстяную пелерину, закрепила шляпку булавкой, спустилась и прошла два квартала. Кэбрио провез меня совсем недалеко, в тот переулок, где зачастую я садилась в карету Аларика. На этот раз здесь стоял экипаж с гербами. Лакей открыл дверцу и пригласил меня внутрь. За четверть часа я подготовилась к самым неприятным новостям, и они не заставили себя ждать.

— Я дал сыну поиграть с мечтаниями юношества, но ему пришла пора остепениться. Разумеется, я не собираюсь вводить в нашу семью безродную женщину. — Он кинул мне на колени туго набитый кошель. — Надеюсь, это вас утешит. И еще. Боулесам не нужны бастарды. Если вы обнаружите себя в тягости, пришлите мне записку, я оплачу услуги знахарки.

Я бросила кошель ему назад, чем вызвала высокий залом брови.

— О свадьбе или о ее отмене я буду говорить только с Алариком. Если вам больше нечего мне сказать, позвольте распрощаться.

— Ты думаешь, что у меня нет власти над моим сыном?

Раздался треск. Дверь кареты отлетела, выломав замок, и повисла на одной петле.

— Что ты ей наговорил? — Кристалл на стенке кареты осветил взбешенное лицо Аларика. — Лори, выходи, — он протянул мне руку. — Отец, я женюсь на Лориетте, даже если это будет стоить мне отлучения от рода.

Я вышла из кареты, и Аларик прижал меня к себе, яростно глядя на отца.

— Что ж, — губы барона искривились в победной усмешке, — я задумал породниться с Меркатами так или иначе. На балу Равноденствия должны были объявить твою помолвку с дочерью виконта. Но если ты отказываешься, через три недели, как только Эрментине исполнится шестнадцать, она станет виконтессой Меркат. Это будет прекрасный союз.

— Ты не отдашь Эрментину старику пятидесяти лет!

— Мальчик мой, я не спрашивал твоего мнения.

Тычком трости барон сбил на земь покачивающуюся дверцу, та громыхнула о брусчатку. Боулес негромко приказал:

— В замок.

Мы остались стоять в темном переулке. Рядом всхрапывала лошадь, на которой прискакал Аларик. На козлах делал вид, что дремлет, возница доставившего меня кэбрио. Аларик увлек меня внутрь. Он держал меня за руки и горячо убеждал, что найдет выход из положения, в котором мы оказались, что отец упрям, но он, Аларик, еще упрямее, а я смотрела на едва освещенное светом из окон любимое лицо и понимала, что барон все предусмотрел.

Род Боулесов никак нельзя назвать малочисленным. Аларик упоминал то одну двоюродную тетушку, то другую, то неких кузенов на двадцать лет его старше, то четвероюродных племянников.

Меркаты — графский род. Виконт — или сын, или младший брат графа. А значит, их связи еще прочнее. И два рода загонят нас как вервольфы косулю.

Я обняла Аларика, поцеловала в последний раз и убедила отпустить меня пройтись пешком. Но все же в отдалении за спиной я слышала цокот подков, пока не постучала в парадный вход пансиона.

Аларик присылал письма ежедневно, рассказывая, какие переговоры он ведет внутри рода, что создалось две партии, что он вступил в переписку с виконтом, и что он непременно разрешит это временное затруднение. Я читала между строк — меня хорошо учили в "Шиповнике". На стороне Аларика молодежь, у которой пока еще нет веского голоса. Виконт не сдается, иначе бы Аларик написал об успехах. Времени все меньше.

За два дня до бала я вспомнила другие навыки, которые получила в пансионе "заноз", и переодевшись в штаны для удобства, доехала на селянской повозке через мост до перелеска, за которым до замка рукой подать. Скрываясь в кустах я притаилась в дальнем конце сада. Наконец, мне повезло — Эрментина гуляла одна.

Мы спрятались в зарослях, и она потрясала кулачками, рассказывая о замысле отца, убеждала меня не отчаиваться, говорила, что она готова зарабатывать на хлеб своим трудом, отказавшись от положения в обществе и имени, когда сбежит вместе с нами. Я понимала, что барон Боулес не отступил и не отступит. И никакого выхода нет.

Эрментина предложила мне поговорить с невестой Аларика и убедить ее отказаться от брака. Я понимала, что это ни к чему не приведет, но чтобы не расстраивать Эрментину еще больше, согласилась встретиться с Мирианой.

Через полчаса Эрментина вернулась с девушкой чуть старше нее самой, и мы плакали втроем. Я не согласилась помогать Мириане бежать в монастырь и попросила ее сделать Аларика счастливым, насколько это возможно. Эрментина побледнела:

— Значит, ты отказываешься от моего брата? Ты сдаешься?

Я обняла ее:

— Я не буду счастлива в браке с Алариком, если тебе придется страдать.

Мне казалось, что я уже выплакала все слезы, но я ошибалась.

Я вернулась в пансион опухшая, едва стояла на ногах, но откладывать было нельзя. Когда я постучалась в комнату к директрисе, мне показалось, что та не удивилась, лишь спросила:

— Надеюсь, ты была осторожной?

— Да, конечно.

Я не стала уточнять, что она имела в виду, но в тягости я определенно не была. Об остальном я ничуть не жалела.

— Ты можешь остаться и преподавать дальше, но я уверена, что ни барон, ни Аларик не дадут тебе спокойной жизни. Один — потому что отомстит за непослушание сына, второй — потому что любит. Ты слишком горда и честна для того, чтобы стать любовницей женатого мужчины.

— Мне нужно уехать, — кивнула я.

— Я дам тебе лучшие рекомендации. Надеюсь, у тебя есть сбережения?

— Да, немного.

— Я выпишу тебе премию. Ты заслужила тем, как прошла это испытание. И еще… — Она остро глянула на меня. — Есть люди, которые мне кое-чем обязаны, и я могу сегодня же достать тебе бумаги на другое имя. Я напишу рекомендации на оба. Иначе, боюсь, молодой Боулес тебя быстро найдет.

— О… Да, разумеется. Благодарю вас!

Наутро я села в дилижанс, который увозил меня из Боулесина. В кармане на внутренней стороне жилета прятались бумаги на имя Лориетты Долран, бумаги на имя Гарниетты Раенальд, и две рекомендации — и той, и другой.

Поступила бы я так теперь, случись у меня подобные обстоятельства? Или стала бы искать выход, рисковать со всем моим нынешним опытом? Не знаю. Тогда я была моложе, и когда живое воображение показывало мне картины, как Эрментину волокут к алтарю, иного выхода я не увидела.

Глава 27