Друзья непревзойдённо «стебали» своими влажными фантазиями, как на самом деле парень использовал резонаторное отверстие гитары, но Вадику было всё равно на их незатейливые шутейки. С особой чуткостью он гладил деревянные бока, нежно прижимая бедром нижнюю деку, а когда начинал играть, то время замирало, как в самых счастливых мгновениях. Бархатным перебором струн он соприкасался с каждым сердцем, буквально подчиняя умы и не оставляя равнодушным ни единой души, что коротали пьяные вечера на лавочке. До поры он играл – словно «боженька». Но то ли парень добрался до своего музыкального пика, то ли вселенная отсыпала таланта лишь до такой степени, сколько требуется для охмурения женских особей, а, быть может, он попросту слишком много о себе думал, посему вырваться из дворового репертуара у Вадика совсем не получилось. Своих песен он писал редко и весьма неудачно, а пресловутая «батарейка» из года в год оперативно приедалась. Так стремительно, что тонкие пальцы крайне часто выдавали фальшь в каждом третьем аккорде. Тогда-то и зародился его манифест о скупости умственных навыков близких ему людей, а впоследствии, и всех остальных, кто проживал в посёлке. Вадик продолжал изредка бренчать, но уже значительно хуже и без особого интереса, посвящая всего себя проверенному методу – «пить, лежать и ожидать успеха».
Музыкант числился звукорежиссёром на полставки в «голливуде», отвечая за музыкальное сопровождение пятничных вечеров и проигрывая заказные песни о тяжёлой судьбе арестантов. В посёлке к жанру «блатняка» относились с особой любовью, памятуя философский трактат, что «от сумы да тюрьмы – не зарекаются любя». Можно сказать, посельчане готовились наперёд, чтобы «войти в хату» как полагается. Но если не брать в расчёт чрезмерную мнимость и боязность населения, то в тех песнях звучала хоть какая-то надежда. На скорое окончание срока, возвращение домой к близким и преодоление тюремных лишений, выпавших на долю песенного героя, чего с местными никогда не случалось. Они пропали в вечном дне сурка, повторённым десятилетиями, а водка и уныние сковали их жажду к свободе. И получается, что вроде свободные люди, и могут жить совершенно так, как пожелают, но всякий гражданин находился в тюрьме собственной нерешимости. Их сердца требовали перемен, но лишь в обеденных и вечерних тостах, разливаясь по округе мелодичным звоном пластиковых стаканчиков.
Вадик был ярким представителем местного населения и весьма скверным работником, отчего зарабатывал крайне мало, опускаясь на дно долговой ямы. К тому же молодой человек частенько уходил в астрал – «марафонил» по несколько дней, не выходя на связь, а когда и те мизерные накопления заканчивались, сдавал в ломбард последнее имущество. Потому его привычный день начинался одинаково – поздним обедом и визитом в коммерческую организацию особой специализации, чтобы «перекредитоваться», возвращая свою залоговую собственность.
Обыденно поворачивая из подъезда направо, молодой человек двинул со двора на центральную улицу посёлка. Название для дороги так и не придумали, но она неуклонно вела к «площади скорби», разрезая поселение пополам и заканчиваясь на выезде к федеральной трассе и в аппендиксе частного сектора «живых и мёртвых». Дом Вадика находился в районе под названием «спортивный», ввиду соседства с разрушенной футбольной коробкой, а самих жителей язвительно нарекали «спо́ртиками». Бессмысленный и беспощадный русский «нейминг». Посельчане любили клеймить почём зря, таким образом, разделяя человеческий поток на «своих и чужих», лишь бы не запутаться. В любом случае музыкант к спорту имел посредственное отношение, разве что его забегам от ломбарда и до точки сбыта наркотических средств мог позавидовать всякий олимпийский многоборец. Ныне Вадику становилось худо, а это означало, что пока он не употребит – ничего дельного не выйдет.
Шагая вдоль теплотрассы и размышляя о смысле чужого никчёмного бытия, музыкант довольно быстро очутился в центре. Обеденный перерыв скоропостижно закончился, а редкие прохожие торопились по важным делам, понуро опуская головы в отражения на осенних лужах. На площади, прямиком на брусчатке, стоял грузовичок с открытыми бортами, куда двое рабочих в серых комбинезонах на лямках грузили музыкальную аппаратуру. Мужчины «культурно» сетовали между собой, выказывая острое сожаление о тяжести негабаритных колонок, что участвовали в мероприятии часом ранее. Поодаль грустила женщина – организатор, что-то печатая в мобильном телефоне. Она нервно курила, случайно стряхивая пепел на синий жакет с острым воротом, и каждый раз вздрагивала, когда вибрация сообщений пронизывала её пальцы. Кто-то на другом конце мобильной сети грубо орал «капслоком», затрагивая профессиональные обязанности женщины, её внешность, родную мать и всех ближайших родственников. И ко всему прочему – уволил в одностороннем порядке, обрекая женщину с двумя детьми и аналогичным количеством кредитов на крайне увлекательное существование. Всё-таки включённый «кальянный рэп» на депутатском мероприятии, пусть и довольно абсурдном, не лучшее из возможных музыкальных решений. А все беды приключились из-за местного диджея, что попросту «кинул» женщину, так и не набравшись смелости ответить на множество звонков. Теперь она совершенно свободна во второй половине дня, как и в ближайшие месяцы, пока не найдёт себе новую трудовую повинность.
Вадик прошёл мимо, торопливо срезая метры пути по узким тропинкам, вытоптанные населением с великим усердием. Газоны и клумбы с саженцами нещадно эксплуатировались для совершения пеших прогулок, стоянок личного автотранспорта и прочих нужд, посему выглядели удручающе, заметно упрощая логистику передвижений внутри посёлка. Обойдя главный административный пятак, где располагались банк, почта и сельпо, парень нырнул в дворовое пространство, прилегающее к зданию пятиэтажного дома. Там в глубине лестничных ступенек, ведущих в подвал, скрывалась неприметная железная дверца, огороженная бетонными блоками и козырьком из профнастила. И каждый в посёлке прекрасно знал, что находилось внутри, а народная тропа из наркоманов и ловцов перманентной удачи не зарастала, больше походя на автобан между китайскими провинциями. Здесь всегда собирались большие очереди из страждущих, а драки за право первым войти в подземелье являлись обыденным делом, неспособным кого-то сильно удивить. Но сегодня проход в запретное логово оказался свободным, что не могло не порадовать молодого человека. Музыкант спустился по ступенькам, подошёл к двери вплотную и несколько раз ударил носком берца, сотрясая металлические петли. Буквально сразу послышался знакомый голос:
– Пароль?
– Да открывай уже, холодно. – парень хорошенько озяб.
– Без пароля не пущу, сам знаешь.
– Ладно, ладно. Пароль – «музыкант», давай шевелись, конспиратор х*ев.
Двойной поворот ключа отворил неприступную дверь, приглашая Вадика войти внутрь полумрака подвального помещения, пока лысоватый мужчина «довольничал» остатками почерневших зубов в количестве двенадцати с половиной штук.
В подвальном коридоре никогда не работало освещение, так что какое-то время требовалось идти вслепую, щупая рукой влажную от сырости стену. Из-за этого под ногтями собиралась слизь из плесени, грибка и зелёной тины, а так как сюда ходили ежедневно и по нескольку раз за сутки, то подвальная гниль въедалась в кожу намертво, обличая горемык из общей людской массы. Но гости душных казематов особо и не скрывали характерные отметины, ведь всякому известен их недуг, а чувства морали и стыда они дружным образом растеряли ещё задолго до открытия заведения. Так что, превозмогая тремор конечностей и чрезмерную потливость, визитёры двигались вглубь к заветному помещению, что в метрах девяти от железной двери. Там и находилась святыня их нескончаемого паломничества.
Отворяя ещё одну дверь, но уже без замка и тщедушного сторожа, молодой человек проник в просторный прямоугольный зал с приглушённым светом, отдающим фиолетовым оттенком. По всему периметру помещения, плотно прижимаясь к стенам, стояли школьные парты с компьютерными мониторами, зазывая посетителей яркими вспышками «фриспинов» и бонусных линий, отзываясь довольно въедливыми в мозг мелодиями. В лучших традициях консолей «денди» и шестнадцатибитной «сеги». Задорные клубнички, мартышки с бананами и игральные кости пиратов, сулившие баснословные выигрыши, только садись за стол и пополни игровой баланс своими кровными – идеальное место лудомана. В центре комнаты находились два больших дивана, развёрнутые к противоположным стенам с плазменными панелями, сутками транслирующие каналы «евроспорта». Футбол, теннис, синхронное плавание, женская борьба в грязи и весёлые старты в картофельных мешках – любое соревнование, на результат которого можно сделать ставку по прогнозам от «проверенного букмекера». И обязательно выиграть миллионы денег, дабы купить себе новую машину и что-нибудь жене, ежели останется. Всех присутствующих в зале накачивали «димедрольным» пивом в разлив и палёной водочкой, дабы смыть последние страхи и увеличить процент неоправданных проигрышей. Доподлинно неизвестно, кому принадлежал игровой зал, но крышевался бизнес совершенно открыто и без всяких угрызений совести поселковой элитой. Лишь девочки – администраторы, превращавшие «налик» в игровую валюту, менялись с завидным постоянством, а всех прочих обитателей подвала знали поимённо и радужно встречали пошлым узорчатым ковров, стеленным на холодном бетоне.
