— Та-ак! — вскипел Фролов. — Это общежитие или дом свиданий?!

— Да вы не думайте ничего такого, — успокоила его Вера. — Просто не разговаривать же им на морозе.

Он только развел руками.

— Нет слов! Женская логика!

Вера смиренно вздохнула.

— Что делать, у женщин есть хоть женская логика, а у мужчин и такой нет

Фролов вызверился на нее, передернул шрамом на щеке, но ничего не сказал и ткнул кулаком в дверь общежития, желая удалиться. Однако в ярости он забыл, что дверь открывается совсем в другую сторону. Он упорно и тупо тыкал кулаком в дверь, а Вера молча смотрела на него с ангельской безмятежностью. Наконец он опомнился, рванул дверь на себя и скрылся, так треснув этой самой дверью, что, кажется, все общежитие задрожало.

А Вера снова потерла варежкой нос и побрела по аллее.

3

Новый год приближался, и общежитие готовилось встретить его достойно.

Накручивались и расчесывались перед зеркалами волосы, собирались в тугие пучки и распускались волнами по плечам, укладывались в замысловатые башенки и разделялись пробором

Накрашивались, стирались и снова накрашивались губы, румянились бледные щеки и покрывались пудрой румяные, особенно тщательно оформлялись глаза — прятались в таинственно-завлекательные синие тени, загадочно удлинялись искусно дорисованным восточным «разрезом».

Примеривались, сбрасывались и опять примеривались разнообразные комбинации праздничных нарядов и украшений в поисках тех единственных, которые прицельно поразят в новогоднюю ночь желанную цель — у кого конкретную, а у кого пока еще неизвестную — и тем самым, может быть, принесут счастье и на все остальные ночи и дни грядущего года.

Новый год встречали в общежитии, все вместе. Точнее — вместе, но уже далеко не все. Это в былые годы считалась нерушимой традицией общая встреча Нового года, на которую собирались все обитательницы дома плюс приглашенные мужчины. Мужчин, конечно, было меньше, но это как-то не слишком огорчало, и в танцах до утра вполне мирно кружились рядом «нормальные» пары — он и она и «шерочка с машерочкой» — девчонка с девчонкой. Нынче же традиции домашней встречи придерживались в основном ветераны общежития, а молодежь разбегалась по приглашениям в разные компании, и на общую встречу оставались лишь те, кто мог пригласить своих ухажеров сюда.

Толпу этих приглашенных празднично принаряженных мужчин сдерживала в вестибюле возле большой елки вахтерша тетя Зина в сверкающем кокошнике Снегурочки.

— Во народ! — басила она. — То их после одиннадцати не пускают, так они недовольны. Теперь не раньше одиннадцати велят — опять они недовольные!

Мужчины роптали, но умеренно, больше так — для порядка.

А на всех кухонных плитах жарились, парились разнообразные блюда для общего стола, который уже собирался из отдельных столиков в небольшом актовом зале общежития.

Ассортимент этого общего застолья тоже традиционно складывался из частных «фирменных» блюд, которыми могла похвастать та или иная девушка. Все с нетерпением ждали, каким получится сегодня «Лидкин салат» или «Томкин холодец», и впоследствии долго вспоминали, как хороши были «Настины блины» или «Танина кулебяка». Вспоминали аж до следующего общего праздника — 23 февраля, Дня Советской Армии.

С этим днем здесь, как и повсюду у нас, сложилась ситуация все-таки довольно странная. День Армии, праздник воинов, он как-то постепенно превратился, подобно восьмимартовскому Женскому дню, в некий Мужской день. С этим днем стали поздравлять не только военнослужащих и ветеранов войны, но и вообще всех представителей сильного пола. Поначалу сугубо штатские мужчины удивленно отвергали поздравления, затем принимали, но отшучивались. Однако довольно скоро даже самые хилые, плюгавые, которых не то что воином, но и вообще мужчиной можно было именовать с большой натяжкой, стали принимать эти поздравления как должное. Более того, стали даже обижаться, когда их не поздравляли.

Поздравлениями дело, естественно, не ограничилось. За поздравлениями последовали непременные подарки. За подарками — застолья, банкеты, посиделки. «Мужской день» утвердился по всей стране. Есть мнение, что этот праздник лукаво протащили в жизнь мужчины в качестве компенсации за эмансипацию. Есть и противоположное мнение, что изобрели и утвердили его сами женщины с хитроумной целью: обласкать и одарить мужчин в преддверии своего Женского дня, чтобы в этот день вернуть себе поздравления и подарки сторицей. Но скорее всего, постарались тут и те, и другие — обе, как говорится, «заинтересованные стороны», ибо действительно интерес общий: возможность получить еще один праздник в суете буден.

Впрочем, этот праздник еще впереди. А Новый год уже вот он, и хозяйки активно к нему готовятся по комнатам и кухням, гости нетерпеливо топчутся в вестибюле, а комендант Фролов с воспитателем Ларисой Евгеньевной озирают праздничное убранство актового зала.

Фролов пару раз щелкнул выключателем, зажигая и гася разноцветные лампочки на елке, и удовлетворенно заключил:

— Люкс!

— Красиво, — согласилась Лариса Евгеньевна. — И безопасно. Пожарный надзор проверил проводку и украшения, дал добро. Дружинники у нас свои — комбинатские, а милицию я поставила в известность.

— О чем? — не понял Фролов.

— Как о чем? О встрече Нового года.

— Молодец! — одобрил Фролов. — А то б они… там в милиции… и не знали бы про Новый год.

— Неостроумно, — сухо сказала Лариса Евгеньевна. — Я не вообще сообщила, а про то, что в общежитии проводится встреча. Они обязаны знать. На всякий случай.

— А если никакого случая? Может такое быть?

— Может, — без особой уверенности кивнула Лариса Евгеньевна.

И пошла к магнитофону. Фролов наблюдал, как она изучала наклейки на кассетах.

— «Бони М»… «АББА»… «Чингисхан»… Мда-а, поздновато, конечно, а надо бы уточнить: о чем поют? Смысл текста?

— Какой там смысл, — усмехнулся Фролов. — Сплошное «ай лав ю».

— Да? А один мой… хороший знакомый, — сказала Лариса Евгеньевна с ударением, — владеющий зарубежным языком, говорит, что не так уж там все безобидно. Кроме любви, они поют и про отвратительную власть денег и, я извиняюсь, про секс… Наш молодежный контингент может не так понять.

— А как понять, — удивился Фролов, — без языка?

— Действительно, — несколько успокоилась Лариса Евгеньевна, — язык у нас, слава богу, в объеме школьной программы.

Вера — в халатике и шлепанцах на босу ногу — вбежала в комнату, неся на вытянутых руках блюдо со своим фирменным пирогом.

— Успела! — облегченно сообщила она. — Теперь еще намазаться…

Она поставила пирог на стол, метнулась к полочке с косметикой, но вдруг снова вернулась к пирогу и тревожно принюхалась:

— Подгорел, что ли?.. Дымком тянет…

Нет, дымком тянуло не от пирога. Милочка, сидевшая перед зеркалом к Вере спиной, что-то поспешно спрятала и тумбочку. Вера подлетела и выхватила у нее блюдце с торопливо загашенной сигаретой.

— Ты куришь?! — изумилась она.

— А что? Нельзя? — с вызовом отвечала Милочка.

И развернулась на табуретке от зеркала. Вера изумилась еще больше, просто ахнула: лицо Милочки было размалевано косметикой, брови выщипаны, губы пламенно плели, как минимум вдвое увеличенные помадой.

— Ты что с собой сотворила?! — закричала Вера.

Из-за дверцы шкафа выглянула переодевавшаяся

Ирина. Она тоже была неузнаваема: вместо обычной чопорной сухости по лицу ее бродила легкомысленная улыбочка.

— Чего ты шумишь? — не без игривости спросила она. — Мы сделали Милке макияж лица. По Диору!

Вера пригляделась к обеим.

— Девчонки! Вы уже выпили!

— А что? Нельзя? — повторила все с тем же вызовом Милочка.

— Новый год. Новый год, веселится весь народ! — пропела Ирина.

Вера молча швырнула в мусорное ведерко окурок вместе с блюдцем, потащила Милочку к умывальнику и сунула ее головой под кран. Девчонка истошно вопила. Но Вера, не обращая внимания на вопли, железной рукой отмывала ее личико.