На это они — женщины — отвечают еще более гневным воплем: «А ты пойди по магазинам, посмотри на цены — перестанешь задавать идиотский вопрос!»

И мы честно идем, и честно смотрим, и честно перестаем этот вопрос задавать. Примерно в течение месяца.

Но затем вопрос этот все же начинает нам казаться не таким уж идиотским.

Ну хорошо, ну магазины, ну цены… Но можно же как-то все учесть, просчитать и понять, куда же все-таки, черт побери, деваются деньги!

Меньше всего мне бы хотелось, чтобы излагаемое воспринималось как брюзжание мужчин, зарабатывающих деньги, в адрес женщин, эти деньги тратящих.

Нет, в наш эмансипированный век женщина и сама зарабатывает, причем не меньше, а то и больше мужчины.

Однако от этого ее отношение к деньгам ничуть не меняется. Меняется лишь то, что в данном случае не мужчина — женщине, а женщина — самой себе задает сакраментальный вопрос насчет того, куда деваются эти проклятые деньги.

Все это положительно свидетельствует о не изначальной вредности женского характера, а лишь о загадочном и непостижимом мужскому уму, сотворенном причудливыми силами природы женском менталитете.

Для тех, кого недостаточно убеждают мои личные скромные размышления, призову на помощь арсенал мировой классики.

Вспомните яркие образы пушкинского Скупого рыцаря, мольеровского Гарпагона, гоголевского Плюшкина, ильфо-петровского подпольного миллионера Корейко… Что их всех объединяет, кроме безумной любви к деньгам, умения их считать и способности их копить? Объединяет их то, что все эти персонажи — мужчины.

А можете ли вы припомнить образ такой же силы, страсти и скупости, но — женский? Я не могу.

Даже в фольклоре Баба Яга — хулиганка, но оборванка, а вот Кощей «над златом чахнет».

И в общем-то мы ко всем подобным мужским персонажам относимся довольно терпимо. Ну богатые, ну жадные, ну такие уродились…

Но представьте себе на минуту в образе богатейки и скупердяйки женщину. Стали бы мы такую классику зачитывать до дыр? Ни за что!

Да чего там классика, вы просто представьте вашу жену или хуже того — вашу любимую, с алчным огоньком в очах пересчитывающую дрожащими ручонками купюры, отслюнявливая их наманикюренным пальчиком…

Тьфу, противно даже представить!

Так, может, ну их? Так, может, пусть?

Пусть эти неземные и в чем-то даже ирреальные создания — женщины — живут, как умеют, и тратят деньги, как хотят.

В конце концов, есть же такое мнение, что не в деньгах счастье.

Так что давайте и мы, мужчины, будем просто жить, любить наших женщин и считать их нашим счастьем.

Короче, давайте спать спокойно.

И лишь изредка просыпаться в холодном поту от безусловно дурацкого, но все-таки очень интересного вопроса: куда, ну куда же, куда эти ирреальные создания девают вполне реальные деньги?!

ЖЕНЩИНА И УБОРКА

Сочинители известной песенной строки «и вся-то наша жизнь есть борьба», на мой взгляд, имели в виду прежде всего женщину.

Да, женщина всю жизнь борется — с природой, с обстоятельствами, с другими женщинами, с возрастом, с транспортом…

А еще женщина борется за чистоту.

Последний вид борьбы самый изнурительный и бесплодный. Ибо если есть на свете что-нибудь совершенно бессмысленное, так это уборка помещения

Любой здравомыслящий мужчина понимает: после того как грязь убрана, она рано или поздно все равно возникнет опять. Так что даже классические символы бессмысленных занятий — борьба Дон Кихота с ветряными мельницами и закатывание Сизифом своего камня на гору — это просто детский лепет по сравнению с борьбой за чистоту.

Однако женщина этого не понимает и понимать не желает. Она снова и снова с отвагой Дон Кихота и упорством Сизифа принимается за уборку.

Понятие это неоднозначное. Бывает уборка поверхностная ежедневная, бывает углубленная ежемесячная и, наконец, венец всего — генеральная уборка.

Эту гигантскую битву за чистоту женщина назначает по случаю какого-нибудь праздника, какого-то, как раньше говаривали, «красного дня календаря».

Но для мужчины этот день становится черным днем жизни.

Оттянуть генеральную уборку можно, отменить — ни за что. Она приходит неотвратимо — в полководческой решимости женщины и в боевой готовности всех уборочных средств.

А средства уборки делятся на: автоматические (пылесосы, полотеры), механические (швабры, веники) и биологические (мужчины).

Мужчина в уборочном процессе используется прежде всего как движущая сила. То есть для передвижения Мебели и выноса мусора.

Мужчине посмышленее доверяется протирка тряпкой ровных поверхностей (но, конечно, не окон и зеркал, которые женщина полирует только сама, нежно дыша на стекло, будто возвращая ему жизнь искусственным дыханием).

Если же, по мнению женщины, мужчина физически слаб для использования в качестве движущей силы и умственно туп для пользования тряпкой, то он в лучшем (счастливом!) случае просто на время уборки изгоняется из дома, а в худшем (ужасном!) применяется в качестве досадной помехи на трудовом фронте.

Женщина гоняет мужчину с места на место, как затравленного зайца, как загнанного волка: «Стой здесь! Иди туда! Замри там! Не топчись, где вымыто! Чего разлегся, я тут буду пылесосить!»

Все это, конечно, ничуть не помогает женщине физически, но чрезвычайно бодрит женщину морально. Как образ врага, придающий дополнительный героизм ее битве.

В бесконечном и бессмысленном процессе уборки есть один особо невыносимый момент — условно говоря, «пыль под диваном». На самом деле это может быть пыль не только под диваном, но и за комодом, и на шкафу и в прочих местах, где просто так она не видна, а чтобы увидеть эту пыль, надо специально залезть под диван, отодвинуть комод или взобраться на шкаф.

Ну скажите — я обращаюсь, естественно, к разумным мужчинам — ну кому мешает пыль, которая не видна? Конечно же, только женщине.

И она с упорством маньяка забирается под диван, за комод, на шкаф и в другие уголки и закоулки, уничтожая невидимую глазу пыль и роняя невидимые миру слезы.

Но главный уборочный кошмар для мужчины — это наведение женщиной порядка на его столе. То, что женщина именует порядком, мужчина называет бардаком. И соответственно — наоборот.

Когда женщина начинает раскладывать на столе мужчины все очень аккуратно (как она это понимает) и по своим местам (как она их определяет), то у мужчины есть лишь один выход — убить женщину.

Но тут, черт побери, срабатывает дурацкая жалость.

Впрочем, завершив уборку, женщина умирает сама. Да, именно так она и сообщает, рухнув в кресло: «Все, я умираю!»

И в этот момент самым ошибочным для мужчины был бы вопль типа: «А кто тебя заставлял это делать?!»

Нет, мужчина должен немедленно посочувствовать женщине и ни словом, ни взглядом не выдать свое глубокое убеждение, что она могла бы вовсе и не помирать, а еще бы жить и жить, даже, может быть, жить вечно, если бы не затеяла эту идиотскую уборку.

Следует особо предостеречь: в самом финале уборочного действа возникает неожиданный и потому опасный эффект.

Мужчина вдруг с приятным удивлением замечает, что воздух в помещении стал как-то прозрачен и свеж, что окружающие предметы как-то празднично засияли, что пейзаж за вымытым окном преобразился из буднично-серого в солнечно-многокрасочный.

В связи со всем этим мужчина даже начинает задумываться: а может быть, все было не совсем напрасно, а может быть, не пропадет тот скорбный труд….

И вот тут очень важно не расслабляться. Потому что уборочный вирус в принципе опасен для жизни. Ведь если до уборки женщина заставляла мужчину только снимать обувь на пороге, то после уборки ему уже запрещается бросать где попало остальные вещи, а от этого совсем недалеко и до бесчеловечных требований мыть руки перед едой и ноги перед сном.

Так что с уборкой надо бороться изначально — в зародыше самой мысли о ней. И не поддаваться на всякие женские разглагольствования, мол, «дай тебе волю — совсем зарастешь грязью».