О том, что вирус покинул лабораторию, узнали случайно и не сразу, но при этом довольно быстро: СВР занималась постоянной слежкой за перемещениями потенциальных участников проекта, среди которых был тот самый Юджин Левинсон. Когда наблюдатели на Украине сообщили, что Левинсон покинул страну и направляется в США, за ним выехали два агента, предварительно получив данные о рейсах, пересадках и месте назначения через внутренние каналы в «Украинских авиалиниях», а затем и аэропорте Франкфурта. Всего было пять человек, связанных с проектом, однако четыре из них, как выяснилось по результатам слежки и перехватов телефонных разговоров, были причастны к обслуживанию объекта и связям с украинскими спецслужбами, то есть интереса с точки зрения предоставления информации о биологических исследованиях у СВР не вызывали. Что касается Левинсона, то информацию о курируемом им проекте и местоположении лаборатории еще во время проектных работ по обустройству бывшего советского медико-биологического исследовательского центра предоставил двойной агент в ЦРУ. Который, как предполагали в СВР, работал также на израильскую разведку. Однако, что знали израильтяне и знали ли они вообще что-либо – Николаеву пока было неясно. Да и восточная Европа, по большому счёту, в орбиту интересов Моссада входила постольку-поскольку. Саму лабораторию также постоянно держали под наблюдением сотрудники СВР, однако бывший НИИ был очень серьёзно переоборудован с целью предотвращения утечки информации, и сотрудники центра постоянно находились на территории в жилом модуле, не выходя наружу. За пределами территории жил только сам Левинсон, но за ним также круглосуточно велась слежка как российскими, так и украинскими сотрудниками спецслужб. Выкрасть учёного или перевозимые им данные без вступления в прямое столкновение с украинскими спецами было невозможно. Еду и прочие продукты для поддержания жизнеобеспечения центра также завозили «коллеги» из УФСБ, то есть вариант размещения подслушивающего устройства таким образом не рассматривался. Связь с центром Левинсон держал через защищённый канал, а прослушка отеля с помощью эндовибратора оказалась возможна только на начальной стадии проекта – видимо, в УФСБ поздновато спохватились с защитой, но спохватились. Не потому, скорее всего, что не могли предусмотреть подобный вариант событий, а исключительно из-за длительных согласований на старте. Сотрудники СВР в течение двух недель прослушивали номер отеля, в котором жил Левинсон, с помощью улучшенной версии советского «Златоуста» – устройства, считывавшего вибрации оконного стекла во время разговора внутри помещения. Техника, проверенная не раз, и здесь не подвела: во время разговора Левинсона по телефону вибрации голоса передавались на стекла, которые работали как мембрана динамика, а удалённый остронаправленный микрофон, стоявший на пятом этаже съёмной квартиры в доме напротив, считывал звуки. За две недели сотрудникам СВР, круглосуточно дежурившим на посту, удалось получить достаточно большое количество информации о происходящем, причём стало ясно, что крот в ЦРУ не соврал и не пустил дезу – Левинсон лишь подтвердил правдивость крайне тревожных новостей. Однако спустя две недели получать информацию подобным, наиболее лёгким способом, оказалось невозможно: украинские ФСБшники установили на все окна генераторы белого шума с пьезо-элементами, прикреплёнными к стеклу, и из-за постоянных вибраций окон прослушка стала невозможной. Соседние номера также были сняты представителями спецслужб – не только для охраны, но и для предотвращения возможности прослушки номера сквозь стены. Вешать на машину GPS-маячок также смысла не имело – Левинсон ездил только по одному и тому же маршруту, нигде не останавливаясь. Специалистам из СВР пришлось покинуть квартиру напротив отеля чтобы не быть обнаруженными: коллеги из УФСБ также наблюдали за домами напротив, и очень быстро стало понятно, что они также используют спецтехнику для обнаружения лазерных лучей и оптических устройств. Чтобы не подвергать опасности своих сотрудников на чужой территории, руководство в Москве приняло решение отозвать спецов от отеля и разместить на пути следования машины, что, впрочем, никакой пользы не дало. Единственным возможным способом получать информацию о ходе проекта стал контакт с прикормленными людьми в ЦРУ. К сожалению для российской разведки, информатор знал только в общих чертах, чем занимается лаборатория, но то же самое знали и в СВР, и именно этим было обусловлено отсутствие деталей разработки вируса.
Николаев, практически лысый и, как и полагается любому нормальному разведчику, внешне довольно невзрачный и не запоминающийся мужчина глубоко на пятом десятке, очень внимательно слушал доклад коллеги-аналитика, вдумываясь в каждое произнесённое им слово и стараясь ничего не упустить. В голове роились мысли, которые Валерий выстраивал в единую картинку и раскладывал по полочкам. Он вообще был очень системным и умным человеком с математическим складом ума, что в какой-то мере ему же и мешало в общении с большинством окружающих его людей: Николаева считали изрядным занудой из-за привычки расставлять всё по местам, особенно те, кто мыслил очень поверхностно, быстро и шаблонно, стараясь не вникать в суть глубинно. Валерий же занимался тем, чем и должен был заниматься в жизни: масштабной аналитикой. И получалось у него это прекрасно.
– …и ещё, Валерий Павлович, утром Волков доложил, что по результату контакта с информатором в Киеве они пришли к выводу, что биолаборатория закрыта. У нас нет прямого подтверждения этому факту, поэтому на месте работают люди, думаю, сегодня-завтра мы что-нибудь узнаем. Однако присутствия украинских спецслужб в данный момент не наблюдается.
– Каким образом закрыли проект? Это же не банка с огурцами, чтобы взять и закрыть её просто так, – Николаев откинулся в кресле, взглянул на шкафчик, стоявший в метре от себя, и приметил за стеклом бутылку коньяка. – Кстати, Саша, коньяк будешь?
– Служба же, Валерий Павлович, – скривился коллега, хотя и покосился на початый «Реми Мартин» вожделенно.
– Ну, смотри. Итак, что с самой лабораторией?
– Как утверждают наши люди на месте, Левинсон уехал из отеля ближе к ночи, поехал в аэропорт. Об этом чуть позднее. А уже на следующий день из лаборатории выехал ещё один человек, данных по которому у нас пока нет. Затем с места снялись сотрудники УФСБ, которые сидели на «КиевФармБио» и вели за лабораторией круглосуточное наблюдение.
– Это ничего не значит, в сущности, – отмахнулся Валерий, – есть конкретика?
– Да, есть кое-что, – осторожно ответил ассистент, – наши ребята зафиксировали достаточно сильный подземный взрыв в районе лаборатории. Пока преждевременно говорить о чём-то, но мы предполагаем, что либо там случилась техногенная катастрофа, либо лаборатория самоликвидировалась.
– А люди? Там же люди работали, так?
– Верно. Но эвакуации мы не видели. Либо провели её прямо у наших ребят под носом, что маловероятно, либо там есть система туннелей и выходов, что более вероятно. Однако предположу, что людей в данный момент там нет.
– А если у них какой-нибудь насос взорвался или что-то в таком духе?
Помощник вздохнул. Ответить на это было пока нечего – только предположения.
– Я думаю, навряд ли на поверхности кто-то мог бы почувствовать взрыв насоса или газовой станции, если таковая там вообще имелась. Здесь речь идёт именно о взрыве большой мощности, скорее всего, в несколько сотен килограмм в тротиловом эквиваленте. В теории, это может быть и техногенная катастрофа, как я уже сказал, но мне почему-то кажется, что всё-таки речь идёт о ликвидации. И вполне возможно, что она связана как раз с утечкой вируса.
– Ну хорошо, допустим, – согласился Валерий, затем встал и всё же налил себе и коллеге по пятьдесят граммов коньяка в приземистые бокалы на тонких ножках, – но ведь эвакуированный персонал должен был куда-то деться? Хотя бы улететь из страны или засветиться как-то?
Помощник пожал плечами, показав что понятия не имеет, куда делись люди. Затем взял предложенный бокал и одним глотком осушил его. Шумно выдохнул и продолжил:
