Доктор Сарджерт с научным интересом наблюдал за силуэтом Цуркавицы у подножья покрытых лесами гор, что всякий раз на раскаты взрывов отзывались эхом, помимо османских стервятников гремела развернутая стволами в сторону города у берега бухты артиллерия: гарнизону оставалось только, затянув агонию железной рукой, отсрочить конец настолько, насколько это будет возможно. Улицы города терялись в черных пятнах дыма от пожарищ, лишь серость домов у бухты разбавляла палитру теплых полутонов огней.
– Пусть мне и не суждено увидеть дирижера этой трагедии, но застать конец света с лучшего ложа тоже большая удача, – приободрил себя одинокий свидетель, осознавая все отчетливее, что сердце его противилось оброненным в молчаливой беседе словам. Доктор не желал признавать, что ошибся и сделал это неоднократно, ведь даже через призму отрешенности Ролан понимал, что кроме коридоров секретных лабораторий института «Сант-Гофф» видел слишком мало, умышленно отказавшись от излишних, по его мнению, мыслительных процессов.
Багровое солнце заливало спасительную линию горизонта кровавыми лучами, даже безразличное к страданиям людей море за песчаной косой приобрело алый оттенок, а волны у силуэтов сраженных морских чудовищ розовели. Не все корабли, дожидавшиеся погрузки на внутреннем рейде, успели выйти в море, когда посыпались первые бомбы из люков османских самолетов, теперь суда с изорванными туловищами, выстроившихся в один ряд в своем последнем параде, заблокировали узкий вход в бухту, разрушив надежды граждан на эвакуацию. Цитадель потопленных судов оказалась неприступной, и безграничным силам наступающего неприятеля оставалось заниматься только лишь варварским, но одновременно с этим искусным и методичным расстрелом многокилометровых автоколонн на выезде из Цуркавицы. Беженцы, что в отчаянной попытке решились вырваться из захлопнувшегося горного капкана по извилистым серпантинам, оказались в еще большей ловушке, и с каждым мгновеньем петля на шеях несчастных затягивалась все сильнее, места для иллюзий уже не могло быть: время грез закончилось, разбившись о суровую реальность.
– Полагаю, столичное руководство точно в такой же ситуации, как и я, поэтому сейчас им нет дела до наших жизней. Пожалуй, лучшее, что они еще могут предложить это уничтожить все наработки предыдущих лет вместе с остатками персонала, – иронично усмехнулся Сарджерт, найдя картину перед собой умиротворяющей, и вытащив из кармана ключ-карту. Головной институт присвоил герою высший уровень допуска, чтобы только он не предпринял попытку бегства и не попал в руки противника.
– Одному богу известно, над какими вещами здесь работали, и зачем понадобилось создавать несколько подобных комплексов по всей империи. Только за проект нашего отдела меня можно отдать под суд международного трибунала, – размышлял неторопливо Ролан, когда в небе над городом показались силуэты пары стальных птиц, приглушенная симфония сирен зазвучала на улицах с запозданием. – Хотя, вероятно, что тем, кому известно хоть что-то, уже давно на все плевать…
Османские стервятники бесшумно пронеслись над бухтой, без всякого волнения выискивая новую цель для своих бомб и ракет, противовоздушная оборона Цуркавицы отвечала молчанием, только раззадорив пилотов. Сарджерт, мысленно отсчитав прошедшее с последней смены караула время, заметил, что этим вечером они навестили побережье раньше обычного, словно бы самолеты неприятеля занимали все новые и новые аэродромы.
– С военной точки зрения превращать беззащитный и обесточенный город в руины бессмысленно, но полагаю, всем уже строго все равно, – заключил, наконец, отстраненный до этой минуты Ролан. – Мы натворили в Европе столько ужасных дел, что ни одному человеку на всем свете не будет жаль, если в этой бесконечной веренице взаимоуничтожающего насилия маленький городок вовсе будет стерт с лица земли.
В следующее мгновенье Ролан отстранился от бетонного парапета и побрел вдоль брошенного по полу кабеля, чтобы выйти из катакомб неподалеку от однотонно серого фасада первого центра полевой хирургии, длинная лестница упиралась прямо к старой мощенной камнем дороге, что проходила вдоль всех корпусов и замыкалась прямо у переднего двора резиденции «Сант-Гофф». Внезапно прямо в небе над объектом пронеслась пара османских стервятников, но Сарджерт уже не желал искать спасения в подземельях, поскольку полагал, что пилоты за два захода уже опустошили боезапас, хотя втайне для себя надеялся, что допустил ошибку, и фугасная авиабомба упадет прямо на него.
Доктор, выйдя из укрытия на дорогу, обратил свой взгляд к вечернему августовскому небу, где головокружительным масляным пятном свозь изящную дымку растекались лучи розовеющего солнца. Ролан признавал, что ранее, когда к его затылку не было приставлено дуло карабина, он никогда не замечал и даже не задумывался над тем, насколько живописные пейзажи вокруг полны красок, словно бы он так жадно начал ценить каждую минуту именно сейчас, восхищаясь даже прикосновениям ветра к собственным губам.
Железные птицы осман, чьи силуэты высоко в небе напоминали скорее правильные треугольники, окончательно скрылись из виду, а рокот их реактивных двигателей достиг института через полуминуты, накрыв уцелевшие здания мощной ударной волной. Затрещали безумно листья деревьев вокруг, даже подол халата на плечах Сарджерта затрясся следом, доктор предпочел продолжить движение по брусчатке, когда его взгляду внезапно предстала черная штабная машина с разбитыми окнами и передними фарами. Сделав еще несколько шагов к брошенному у обочины автомобилю, герой обнаружил на ней эмблему зальцбургской стрелковой дивизии, после чего предположил, что кто-то из высоких чинов решился справить свой последний праздник здесь.
– Должно быть, оставивший нас гросс-канцлер и не предполагал, что открытие третьего фронта станет для держащейся на последнем издыхании и верности фанатиков империи точкой невозврата, – усмехнулся предательскому самоустранению регента Сарджерт, после чего добавил вслух несколько возвещено: – Сколь громки были первые парады, победы и триумфы, столь горестно обернулись последние поражения: оставление Галиции, прорыв атлантического вала, крах балканской холодной войны.
Ролан оставил машину и вдоль отвесного обрыва серпантина за мраморным парапетом направился к аллее рукотворных деревьев, выведенных в лабораториях восьмого центра астроэкологии. Всякий раз оказываясь у двухцветных крон гибридов, герою казалось, что все эти цветочные деревья сошли со страниц какой-то детской сказки, обладая неестественно выверенной формой и идеальными пропорциями, они не имели отличий друг от друга, все равно что клоны. Необычайная красота не стала спасением для редких рукотворных деревьев: огненная волна варварского ракетного удара оголила благородную аллею, и на земле, выстлавшись ковром, лежали сорванные цветы, лепестки которых налились красным и пепельно-белым.
Кабель под ногами Сарджерта тянулся вдоль рядов погасших навечно фонарей, теряясь в пестрых пятнах, прямо к стволам деревьев, ведь согласно генеральному плану ликвидации объекта, составленного им на совещании с комендантом и начальниками отделов, аллею предписывалось взорвать. Доктор теперь даже представил, как после подрыва на месте развалин института «Сант-Гофф» молчаливым напоминанием об их существовании останутся только сорванные цветы искусственно выведенных деревьев.
– Красные пятна под ногами так сильно напоминают рубины бездонных глаз Амалии, а опавшие цветы – пьянящий аромат в вишневом саду, где было так прекрасно проводить долгие вечера, – пронеслось в мыслях героя, когда он приблизился к молчаливому белому мрамору продолговатой смотровой площадки, что хранила память о спокойных днях института.
Ролан спустился к деревьям, из-за которых завидел вдали отчетливо полосу бескрайнего моря, волны которого бились о побережье, даже безмятежные морские чудовища у длинной песчаной косы фарватера выглядели теперь иначе, как следы прошедших когда-то давно сражений, словно бы вся эта бойня завершилась уже несколько веков назад. Сарджерт искренне желал, чтобы это, в самом деле, было так, чтобы он навсегда забыл тех несчастных, кому выпущенные из карабинов расстрельной команды солдат пули дарили свободу, но было уже слишком поздно…
