– Творенья природы, не запятнанные вмешательством ученых восьмого центра астроэкологии, – в очередной раз восхитился первозданной красотой мандариновых деревьев в саду мужчина, когда позади него среди серости широкой колоннады дворца белели за сорванными рамами окон шторы, что были особенно прекрасны в декорациях зеленых гор и сопок, откуда временами доносился бодрящий ветерок.
Сарджерт замер у скамейки, наблюдая издали за тем, как спасатели в грязных робах копошились среди остовов некогда гротескного сооружения в отчаянной попытке отыскать выживших, между завалов и покрывшихся копотью мраморных обелисков ползли вслед за ними машины, чьи двигатели истошно гудели, прорубаясь сквозь оплавившийся бетон. Обезображенные тела бывших коллег складывали в длинный ряд вдоль асфальтового полотна дороги, обходительно накрывая их белоснежными простынями, на которых вскоре сквозь ткань проступали кровавые пятна.
– Странный феномен, – по-научному промычал устало доктор, усевшись одиноко на скамью в тени шелестящих крон, в последние дни ему удавалось спать лишь урывками по десять-двадцать минут, однако теперь подчиненные старались лишний раз его не беспокоить. – Застигнувшая нас врасплох война не была чем-то новым в наших жизнях, ведь до нас ранее доходили опаленные фронтовые сводки и вычищенные цензурой репортажи из другой части света, но дыхание ее ужаса внезапно оказалось фатальным. Неопределенность первых минут вторжения осман переменила планы людей и обесценила прочие устремления, а нас поглотило стойкое ощущение нереальности или скорее невозможности всего происходящего, – усмехнулся иронично герой, смотря на аллею из тел недавних коллег, – словно подобного коллективного помешательства не может быть и вовсе.
Доктор вытащил из халата пачку сигарет и закурил, в это мгновенье не испытывая ни капли отвращения, и отнюдь не потому что хотел показаться бессердечным в собственных глазах, причиной была скорее профессиональная черствость, присущая всем сотрудникам института, ведь через застенки «Сант-Гофф» прошли сотни замученных британских военнопленных. Единственным выходом из этого ада для подданных английской короны оставалась лишь спасительная пуля в затылке, выпущенная из карабинов расстрельной команды. Безжалостный комендант Лем сумел выдрессировать солдат до собачьей верности и машинной исполнительности, от чего они по одному его приказу без раздумий ликвидируют не только пленных, но и сотрудников института.
– Поистине удивительно, с какой легкостью можно смириться с такого рода изменениям: теперь ужас всюду, он преследует нас даже во снах, хотя еще недавно я бы и подумать об этом безумии не мог, – говорил непринужденно мужчина, развалившись вальяжно на скамейке. – С самого начала войны я еще ни разу не появлялся дома и не могу быть уверен, что он еще не разграблен, – непринужденно размышлял доктор, вспоминая чудесный вишневый сад, в котором он за книгой так любил проводить долгие пятничные вечера, словно бы в эти минуты Сарджерт забывал страшные тайны института «Сант-Гофф».
Прохладный ветер с гор разбавлял терпкий аромат мандариновых деревьев в саду переднего двора вечерней свежестью, принося с собой смирение, от чего герой, бросив окурок в чугунную урну и мысленно себя похоронив, заключил категорично:
– Да и незачем мне там появляться…
Приглушенный лязг моторов строительной техники оборвал раздавшийся внезапно топот каблуков по узкой обветшалой брусчатке, что как-то виновато петляла меж стволов деревьев и невысокой калиткой, приближающиеся шаги также прервали измышления доктора. Тела коллег в белых простынях на дороге впереди оставались неподвижны, будто бы предумышленно добавляя предстоящей сцене некоторой загадочности и фальшивого драматизма: Сарджерт распознал в приближающемся в тени деревьев силуэте миловидную девушку лет двадцати семи в расстегнутом мятом халате.
– Скрывшись от прошлого под маской бюрократического официоза, мы снова сделаем вид, будто не знаем друг друга так хорошо, будто бы мы сыграем роли чужих друг другу людей, – сказал мысленно помрачневший мужчина, признав в ней следом доктора Амалию Розенвуд, коллегу из числа уцелевших при первом ракетном ударе.
Их тяжелые взгляды после долгой разлуки встретились вновь, а седовласый герой запечатлел в ее полуживых заплывших кровавой изморозью глазах отражение вселенской тоски, что поселилась там задолго до начала вторжения, хотя Сарджерт помнил этот все еще прекрасный взгляд благородного рубина искусной огранки совсем другим.
– Надеюсь, я не стала причиной вашего пробуждения, доктор, – произнесла нежным голосом, что лился на сердце мужчины раскаленным свинцом и одновременно с этим звучал как сладкое признание, холодная Амалия, локоны ее длинных серебристых волос в тени мандариновых деревьев приобрели внеземной оттенок.
– Значит, это вы принесли мне корзину свежесорванных фруктов? – спросил напрямую Сарджерт, чем заслужил легкую усмешку очаровательной коллеги, девушке было совершенно безразлично, что ее всегда безупречный халат теперь напоминал скорее потертую камуфляжную форму, ее чистые туфли на тонком каблуке сияли черным глянцем.
– Их передал верный пес Лема, а я попросила его не тревожить ваш сон, ведь в последние дни всем нам пришлось несладко, – сообщила отстраненно Розенвуд, застывшая в паре шагов от мужчины, тот на мгновенье нашел себя пораженным ее жгучей и стерильной красотой среди чернеющих руин административного корпуса, что, словно бы крыльями, мраморными обелисками врывался из-за ее стройного стана, стянутого элегантным поясом однотонного льняного платья под халатом. Тем не менее, Сарджерт, внешне оставшись неизменным, сразу одернул себя, вспомнив, что Амалия работала в отделе вирусологии под началом уже покойного доктора Кравеца, которого по праву за глаза прозывали палачом института. Лишь от этой мысли героя бросило в легкую дрожь…
– Моя благодарность вам, – выговорил безынтересно мужчина, стоя у скамейки несколько сгорбившись, словно бы прячась в тени аллеи от солдат коменданта Лема. – Полагаю, мандарины, сорванные вашими руками из этого сада, особенно прекрасны, но на вашем месте я бы не стал отзываться о наших палачах столь категорично, – оба усмехнулись обреченно, и Сарджерт добавил: – По крайней мере, не здесь и не в эту минуту.
Седовласый доктор находил эту встречу довольно странной, ведь за последние годы им стало привычно избегать друг друга, делая вид, что они не были близки настолько, насколько вообще могут быть близки люди. Они трудились в разных центрах института «Сант-Гофф», поэтому им удавалось не видеть друг друга целыми неделями, а когда их случайные встречи в коридорах или залах совещаний происходили, Сарджерт и Розенвуд могли говорить друг с другом при коллегах так, словно бы до этого мгновенья они никогда не знали друг друга, чтобы только не поддаться на искушение и не утонуть объятьях сладостных воспоминаний. Так было и сейчас.
– Вы пришли только за этим? – после неловкой паузы спросил мужчина в мятом халате, казалось, молчаливый фасад дворца за его спиной дополнял изысканное полотно пологих склонов низких гор, словно бы именно по этой причине помимо уважения к памятнику архитектуры османские стервятники предпочли сохранить роскошную резиденцию в целости.
– Несомненно, доктор Сарджерт, – заверила девушка, герою на мгновенье показалось, что с ее тонких губ одного оттенка с красным рубином ее глаз сорвалось немо его имя, которое Амалия никогда более не произносила. – Как вы и просили, секции лабораторий в подвалах корпуса вирусологии уже подготовлены к подрыву, однако что вы прикажете делать с архивами восьмого центра астроэкологии? – доложила холодно Розенвуд, после чего с интересом добавила: – Там осталось великое множество наработок за последние годы.
– Думал, к этому времени вы уже закончили, – признался удивленный сведениями Сарджерт, поймав себя на мысли, что перед неминуемой гибелью, с которой он уже, кажется, смирился, желает только вновь услышать из уст девушки свое имя. «Ролан», – говорила когда-то так мечтательно Амалия, смотря на него влюбленными глазами, в безмерной глубине океана которых тогда еще нельзя было разглядеть кровавой изморози: граненый рубин воспылал во взгляде девушки после одного из неудачных экспериментов, хотя герой полагал, что она приобщилась к идеям преданного науке до фанатизма доктора Кравеца. Он считал, что для подтверждения некоторых смелых изысканий следует проводить эксперименты на себе, если они не несут угрозы жизни, быть может, именно поэтому престарелый Кравец всегда ходил с тростью и кожаной повязкой на одном глазу под очками.
