– Маир мог бы тебе помочь, – бросила Дольса и пояснила, заметив живой интерес в глазах мальчика: – У дяди налажены отношения с виноградарями из Сиджеса и окрестностей. Дядя говорит, там делают очень ценное сладкое вино, как в Греции, – его называют мальвазия. Я так понимаю, Маир часто бывает в тех местах.
– И он сможет взять меня с собой?
Дольса улыбнулась наивной надежде, прозвучавшей в этом вопросе:
– Дядя Маир – очень добрый. Конечно же сможет.
Во время очередного врачевания Уго рассказал Дольсе об Арсенде и о том, как работал на верфях. Рехины в тот день не было – та ушла к себе домой. В договоре на обучение Рехины не говорилось, что Аструга обязана предоставлять ученице еду и кров.
Дольса внимательно слушала; Уго со сладкой тоской вспоминал о своей мечте – сделаться mestre d’aixa. Он рассказывал об Арнау, о его жестокой и несправедливой казни, а потом без перехода разразился проклятьями в адрес семейства Пуч и преследовавшего его слуги.
– Ты выбил ему глаз? – Дольса подняла голову и нахмурилась, больше от удивления, чем от страха; она просто не могла себе представить, как Уго сражается со взрослым сильным мужчиной, о котором мальчик говорил с дрожью в голосе.
– Это был единственный способ…
– Ну конечно, конечно, – перебила девочка, оправдывая его действия.
А потом она передернула плечами и затрясла головой, по телу ее пробежала дрожь – так страшно ей было представлять окровавленную глазницу.
Всецело доверившись этой еврейской девочке, Уго рассказал ей о Жоане Амате и о краже топорика. А когда он упомянул о мести Берната, то вспомнил, что сам себе обещал сходить в тюрьму, проведать узника. За окном уже смеркалось.
– Как тебе удалось с ним поговорить? – спросила Арсенда, когда Уго уже вернулся из замка викария.
– Через решетку на окне, которое выходит на замковую лестницу. Если тюремщик дозволяет, родственники подходят к решетке и переговариваются с сидельцами.
Нашелся адвокат, готовый защищать Берната. По словам юноши, услуги законника оплачивал один купец из Неаполя, с которым покойный Арнау поддерживал добрые отношения. «Впрочем, очевидно, что за этой сделкой стоит не кто иной, как Жусеф, – прошептал Бернат сквозь железные прутья. – Вы же к нему ходили, верно? Я уже разговаривал с матушкой». А еще Бернат сказал, что тюремщикам начали приплачивать и теперь у него достаточно еды и появился соломенный тюфяк.
– Но ведь он собирался убить человека, знатного и власть имущего, Первого капитана королевства! – возмутилась Арсенда, выслушав до конца всю историю, сильно подправленную старшим братом в том, что касалось его собственного участия.
– Это неправда! – не слишком убедительно возразил Уго. – Арсенда, его пытали! Я видел следы побоев на его теле. Как только они узнали, что он – сын Арнау Эстаньола…
– Но, братец, послушай, – перебила она, – пытать преступника – это правильный способ. Истина всегда должна торжествовать, и пытка – это инструмент, одобряемый Церковью и королем. Твой друг пришел к Малому дворцу с оружием. Он должен был признаться, чтó заставило его так поступить. Не тревожься, ведь если он солгал, чтобы избежать мучений, Господь свершит свой суд по справедливости, но здесь, сейчас, он, несомненно, подлежит суду короля, пускай даже он и сын Арнау Эстаньола.
– Он хороший человек! – воскликнул Уго, чуть не плача, потрясенный рассудительностью младшей сестры, которая говорила совсем как взрослая.
– Господь учтет и это. А в нашем мире этот юноша заслуживает наказания. Люди не могут судить друг друга по намерениям.
Какого наказания? В суде викария еще не начинали рассматривать дело Берната. Но обвинение было неопровержимо: под пыткой или нет, его товарищ уже признал свою вину.
Старой лодки, служившей Уго местом ночлега, больше не было. После изгнания бесов плотники не мешкая разобрали ее на доски. Уго, как и всегда после походов к Арсенде, уселся на берегу. Ночной сторож ничего не сказал мальчику, а от свежего ветра его защищал корпус другой лодки – новой, пахнущей ошкуренным деревом и еще не конопаченной. Здесь Уго и лег, но сон пришел не сразу. Мысли его перебегали от Дольсы к Бернату, а от Берната к Арсенде, которая от встречи к встрече становилась все более строгой, богомольной и взрослой. Вынеся приговор молодому Эстаньолу за покушение на жизнь Первого капитана, она отказалась дальше обсуждать судьбу Берната, и речи ее больше всего напоминали церковную проповедь. Кажется, любовь к Богу, о которой Арсенда столько говорила в прошлый раз, превратилась для нее в одержимость. И все-таки, когда подошло время прощаться, Уго почувствовал боль и стеснение в горле. Да и Арсенда, несмотря на свою суровость, осталась еще ребенком, и по щеке ее стекала слезинка, хотя девочка и думала, что в темноте брат этого не заметит.
«Она мне нужна», – признался себе Уго. Нужно быть рядом с ней, слышать ее голос, чувствовать ее тепло. Арсенда была… звеном цепи, соединявшей мальчика с его прошлым, его историей, его семьей и его радостным детством.
Послав сестре прощальную улыбку, Уго перестал о ней думать. Труднее было отделаться от мыслей о Бернате и его узилище. В считаные дни парень сильно исхудал, хотя и прежде упитанностью не отличался. Через решетку на лестнице замка викария он показался мальчику призраком с замедленными движениями и еле слышным голосом. А как бы сам Уго держался там, внутри? «Прости меня, Бернат», – попросил мальчик в ночной темноте. И только после этого позволил себе отдаться объятиям Дольсы. Наплевать, что она еврейка. Никто в этом мире не мог знать, о чем Уго мечтает, находясь рядом с ней. Что же до мира иного… Может быть, Господь сейчас слишком занят заигрываниями с его сестренкой, чтобы отвлекаться на какую-то еврейку, с улыбкой подумал мальчик.
– Ну конечно, – сразу согласился Маир, когда Уго наконец отважился высказать свою заветную просьбу. Виноградарь не знал, что мать его помощника вышла замуж во второй раз. – Я собирался наведаться в Сиджес после сбора урожая, но мы можем отправиться и пораньше. Так ты увидишься со своей матерью.
По дороге им не встретились ни рыцари, похищающие людей, ни свирепые разбойники, ни колдуньи, алчные до мужских членов. Они отправились в путь пешком, даже не дожидаясь рассвета, и путешествие удалось на славу: Маир рассказывал о селениях, которые они проходили, о злаках и деревьях, которые росли по сторонам дороги, и много, до занудства, толковал о вине и виноделии – так он делал с тех пор, как до некоторой степени привязался к мальчику. Казалось, ни о чем другом Маир говорить и не умеет. В долине реки Льобрегат он удивил Уго тем, чего мальчик не заметил во время своего первого путешествия: виноградные лозы здесь обвивались вокруг деревьев. Они вошли в один такой виноградник; и мальчик, и взрослый – оба были очарованы этим живым сводом над их головами. Тысячи побегов цеплялись или завивались вокруг ветвей деревьев, посаженных на равных расстояниях; лозы сплетались между собой, держались друг за друга, чтобы соткать плотное растительное покрывало, с которого свисали ветви, зеленые листья и тысячи виноградных гроздей. Уго сорвал и попробовал виноградинку.
– Они созревают позже, чем наши, – заметил Маир.
– Это как такая огромная… – Уго не нашел слов.
– Я всегда думал, что это Эдемский сад.
Мальчику захотелось сохранить в памяти всю картину в целом, вместе с лучами солнца, в затейливом порядке пробивавшимися сквозь листву. Некоторые грозди и листья блестели под лучами; другие оставались в полумраке. Если перевести взгляд подальше, то пучки солнечного света ложились на землю длинными блистающими стрелами.
– Как это получается? – вслух поразился Уго.
Маир указал на ствол ближайшего дерева. Рядом с ним из земли выходила лоза. Дальнейших объяснений не потребовалось. Мальчик проследил взглядом за лозой: вот она взбирается по стволу, вот достигает ветвей, вьется вместе с ними, а потом перерастает, сплетаясь с лозами на соседних деревьях, а потом с другими и еще с другими.
