Где-то на улицах Риберы, за церковью Святой Марии, где селились люди моря, когда процессия уже приближалась к кварталу Комтал, злобные лица мужчин и женщин – орущих, хохочущих, тычущих пальцами – превратились в мутную расплывчатую массу. Уго почти перестал ощущать, как, рассекая плоть, хлопает по спине веревка, и перестал бояться, что его увидит Рожер Пуч или кто-то из его прислужников. Ему уже было все равно. Он закрыл глаза и посреди гомона и суматохи стал молиться. Он взывал к Деве Марии, умоляя, чтобы матушка не узнала, какая с ним приключилась беда.
– В следующий раз ты попробуешь добротного кожаного кнута, – предупредил альгвасил, снимая Уго с ослика по возвращении к Городскому Дому. Он развязал веревки и вернул мальчику рубашку. – Сначала ступай обмойся, – посоветовал страж порядка, увидев, что Уго собирается одеваться. Мальчик ошалело помотал головой. – В море. В твоем распоряжении целое море.
Злоумышленнику пришлось вытерпеть еще немало оскорблений по дороге от Городского Дома к берегу, однако теперь – без альгвасилов, без осла и веревок, с окровавленной спиной – мальчику больше сочувствовали, нежели глумились над ним.
– Замолчи! Оставь бедняжку в покое! – выговаривала немолодая женщина своей товарке возле пекарни на улице Регомир. – Он уже искупил свою вину. Это ведь голод заставляет их воровать лук. Возьми, паренек.
С этими словами женщина оторвала изрядный кусок от еще горячей буханки хлеба.
Хлеб из гороха с чуточкой белой муки. Уго проглотил кусок только что из печи, не успев даже ощутить вкус. Затем вышел на берег и под взглядами матросов и рыбаков пробрался между лодками к самой его кромке, где лениво плескались волны. Погода стояла хорошая: тепло, солнечно, безветренно. Несмотря на ясный денек, вода показалась холодной, так что, не войдя еще по пояс, Уго окунулся, и спину ожгло страшной болью. Мальчик сидел в воде, пока жжение не прекратилось. «Мне повезло», – еще недавно, на верфи, радовался Уго, когда не попал в темницу замка Пучей. В Равале он сильно засомневался в своем везении. Но теперь… За каких-то два дня его мир рухнул. И все-таки Пучи до него не добрались: естественно, им было бы сложно узнать его на низкорослом ослике, со склоненной головой, между двумя рядами злобных зрителей. И матушка его тоже не видела, в этом Уго был уверен. Мальчик устремил взгляд к горизонту, далекому и бескрайнему. «Луковка!.. Ха-ха!»
Уго вылез из моря с мурашками по всему телу и стал поскорее натягивать рубаху.
– Сначала оботрись, парень, – посоветовал приземистый бородатый конопатчик, на ходу бросая тряпицу. Потом осмотрел раненую спину. – Повезло тебе, – добавил он. – Стегали без злости.
– Повезло? – вырвалось у Уго.
– Конечно. Это ведь ты полез в драку, когда казнили мисера Арнау? – Вопрос больше походил на утверждение. – Смело. Неразумно, но смело. Вступиться за справедливость перед придворными полагалось городским советникам, но их больше интересует дружба с власть имущими, чем судьба горожан, а теперь, без короля Педро… – Конопатчик прищелкнул языком и, не закончив фразу, громко позвал какого-то Андреса, каковой вскоре высунул голову из-за лодки. – Принеси снадобья от ран, – велел бородач.
Барселонский берег разделялся столбами, отмечавшими зоны, где можно вытаскивать на берег рыбацкие лодки, и зоны, предназначенные для строительства судов под открытым небом. Перед старинными римскими воротами Регомир располагалась старейшая в Барселоне площадка для корабелов. Рядом со стеной стояло небольшое здание под названием Voltes dels Fusters[10] – здесь хранились паруса, мачты, реи и другие детали оснастки, но корабли строили прямо на берегу; этим ремеслом и занимались Андрес, паренек чуть постарше Уго, и Бернардо, его отец: первый был подмастерьем, второй – мастером-конопатчиком.
Бернардо сам обработал раны мальчика: от его мази спину снова ожгло, как при погружении в соленую воду. Пока он это делал, подошли другие работники. Все знали, что Уго провезли по улицам на осле, а еще, кажется, всем было известно, что произошло в день казни мисера Арнау.
– Ты ведь сын Матиаса Льора? – спросил сгорбленный мастер, морщинистый и загорелый. – Его еще прозывали Свистун. Твой отец всегда что-то насвистывал. – Старик закаркал – такой у него был смех. – Очень его было жалко. Как твоя мать поживает?
– Хорошо… – промямлил Уго.
– Красивая женщина, – добавил старик.
– А ты? – вмешался еще один. – Тоже будешь моряком?
Моряком? Уго помотал головой, словно не отваживаясь произнести вслух. Батюшка… тот всегда говорил, что море чудесно. «Оно как прекрасная женщина, на которой ты покачиваешься, – объяснял он. – Море – вот мое лучшее наслаждение… после тебя», – поправлялся отец, если Антонина слышала его речи и недовольно морщилась. А когда отец с сыном оставались наедине, Матиас заводил настоящий мужской разговор: «Уго, нет на свете девки такой капризной, так умеющей тебя выбесить, как море. Держись от него подальше». Мальчику не довелось узнать, каким капризным оно может быть. «Обещай мне, Уго, что ты никогда не уйдешь в море, как ушел он», – умоляла Антонина в день похорон, указывая на гроб. И Уго пообещал.
– Знаешь, где улица Регомир?
Вопрос человека, который, судя по теслу в руке, являлся mestre d’aixa, пробудил Уго от грустных воспоминаний. Мальчик растерянно помотал головой.
– Да знаешь, знаешь! Ты же по ней на берег спустился! – подсказал Андрес.
– Ах да!
– Ну так ступай туда и отыщи кузницу Сальвадора Виньолеса, – велел mestre d’aixa. – Скажешь кузнецу, что пришел от меня, от Жоана Пужоля, и пусть он отдаст тебе гвозди, которые я ему заказывал. Ну и чего застыл, постреленыш? – поторопил он Уго.
Эта партия гвоздей и еще два поручения, которые Уго исполнил для конопатчиков, доставили ему краюху хлеба, миску куриной похлебки с овощами и полный стакан вина – Андрес принес новому знакомцу ужин прямо на берег. А еще мальчику позволили ночевать внутри корабля, который постепенно разбирали на доски.
Так Уго стал жить среди людей моря и спать под кораблями; он прятался, едва завидев блеск дорогих одежд или заслышав звуки приготовлений, всегда предшествовавших появлению вельмож. Навестил Арсенду. Уго не отважился признаться сестре, что больше не работает на верфи. Пришлось объяснять, почему он босой: просто забыл прихватить сандалии. «Однажды ты их где-нибудь вот так оставишь, вернешься – а их уже и нету…» – предупредила сестра.
Со временем страхи перчаточника после стычки Уго с семейством Пуч поутихли, и мать с сыном снова могли обмениваться парой слов по воскресеньям, выходя из церкви Святой Марии у Моря. Антонине мальчик тоже ничего не рассказал о происшествии на верфи. Он не мог найти нужных слов. Угрызения, терзавшие его, однако, утихали при встрече: ни мать, ни сестра не задавали вопросов, хотя Уго все-таки расплатился за молчание, когда руки Антонины, которая обнимала его и гладила по спине, снова пробудили жгучую боль.
Несколько раз Уго подходил к верфи. Работы велись безостановочно, и деревянная загородка, поставленная перед морским фасадом для защиты от волн, то стояла на месте, то убиралась, чтобы открыть проход к берегу. Бастайши перетаскивали древесину и инструменты. Моряки и мастера снаряжали галеры. Генуэзца нигде не было видно. Уго не разглядел ни его, ни других пленников с ядрами. Зато издалека узнал Жоана Наварро. Взгляды их встретились, и оба улыбнулись.
Уго подошел к помощнику управляющего.
– А где генуэзец? – поздоровавшись, спросил мальчик.
– Он теперь свободен.
И они посмотрели на море, как будто могли увидеть Доменико Блазио там, вдалеке.
Однажды Андрес предупредил Уго, что о нем расспрашивают в Равале. «Слуга знатного сеньора, – ответил, когда Уго спросил, кто именно. – Это правда, что ты продырявил ему голову?» Они вместе посмеялись над недавним происшествием, однако Уго воспринял новую угрозу всерьез и перестал появляться в этой части Барселоны. Но даже такая предосторожность не пошла ему впрок. Да, Уго старался не попадаться на глаза сеньору и его слуге, рыскавшим по кварталу Раваль, зато сеньоры и их слуги сами появились на верфи Регомир. Уго уже не однажды видел такое, он даже ходил вместе с отцом, когда тот вербовался на корабль; поэтому мальчика не удивило то, что произошло в следующее воскресенье, после объявления об отплытии королевской армады на Морею.
