— Не смей больше носить! Люди на тележках специально возят, а ты…

— Свободных носильщиков не было, а там еще мешок, три рюкзака и чемоданы. Зита опоздать боится на поезд. Нервничает. У нее сердце больное, ей нельзя носить тяжести.

— А зачем столько вещей набрала?

— Значит, нужно. Я, правда, боюсь, что в вагон нас не пустят.

Тут скороходовской походкой мимо нас промелькнул носильщик с тележкой. Было непонятно, кто кого тащит: тележка носильщика или он тележку. Пока я думала, носильщик убежал.

— Ну чего ты? — напала я на маму.

Следующему носильщику мы закричали вдвоем с мамой:

— Сюда! Сюда!

Носильщик взял рюкзак, но мама сказала:

— Нет, нет, вещи не трогайте. Вы меня просто отвезите в камеру хранения.

— Мы людей не возим.

— Там подруга с вещами у камеры хранения…

Но я перебила маму:

— Она мешок несла, а теперь устала. Отвезите, пожалуйста.

— До конца платформы довезу, пока народу нет, а то смеяться будут, — недовольно согласился носильщик. И мама села на тележку.

Мы подъезжали к Москве. До барнаульского поезда оставалось много времени. По жестким подсчетам тети Зиты, «чистых» шесть часов было в нашем распоряжении. Само собой, мы хотели посмотреть Кремль. Сходить в Мавзолей Ленина.

— Кирина мечта — посмотреть здание Баженова, хотя бы одно.

«Как же я забыла? — благодарно взглянув на маму, подумала я. — Ну и молодец же она».

— Обязательно, — согласилась тетя Зита. — Только Миледи отвезем, как договорились, моим знакомым.

От своего настоящего имени Милочка сжалась и опустила голову. Не думаю, чтобы она понимала значение слова «миледи». Просто люди, услышав, что неровно стриженную лесенкой с плешинами собаку кличут Миледи, невольно смеялись. Похоже, и собакам не нравится, если над ними смеются. А вот мордочка у нее была действительно милая, с открытым застенчивым взглядом. Несмотря на большие размеры, Милочки никто не боялся.

Проводница, заглянув к нам, сказала:

— Вы последние выходите, не из-за собаки… а столько вещей тащить… с целого вагона столько не набрать. Девочку жалко, а то сдала бы вас, мешочников!

К знакомой тети Зиты мы ехали долго-долго на такси. Мы с мамой сидели позади. Милочка лежала у нас на коленях.

— Это вроде театр… М-м. Забыла, — вспоминала на переднем сиденье тетя Зита.

— Это баня, гражданочка, — поправил шофер, — театр справа подальше будет.

— Ты думаешь, Изольда, мы успеем что-нибудь посмотреть?

— Тетя Зита, а Моховая улица далеко?

— Давно проехали, — ответил шофер.

О доме Пашкова на Моховой улице мне рассказывал мамин брат дядя Женя. Мне кажется, дядя Женя может свободно проводить экскурсии по городу. Я как-то спросила у него: почему он не водит экскурсии? Он ответил, что это ему быстро бы надоело. Но лучше всего дядя Женя рассказывает про архитектора Василия Ивановича Баженова. Большинство строений Баженова находятся в Москве, у нас в Ленинграде только Инженерный замок, и дядя Женя сказал, что это далеко не самое лучшее его творение. «Вот будешь в Москве — обязательно посмотри дом Пашкова, это что-то сказочное».

Обложенные вещами, придавленные к сиденью собакой, мы с мамой не могли шевельнуться. Я завидовала тете Зите и наконец не утерпела:

— Тетя Зита, можно, я впереди посижу?

— Кира! — одернула меня мама.

— Уже скоро. Надо было девочку раньше вперед посадить, — заступился за меня шофер. — Если вы не долго, я подожду. Город покажу.

— Пожалуйста, — согласилась мама, — мы и выходить не будем с Кирой. Ты, Зита, собаку отведи и возвращайся.

У тети Зиты от обиды аж голос изменился:

— Как же так, Тамара? Я так много тебе рассказывала. Такие люди оригинальные. Хоть из простой любознательности познакомьтесь.

— Минут десять подожду, не больше, — сказал шофер.

Когда мою маму начинали упрекать или убедительно просить, она сразу уступала.

— Ну, если на полчасика, не больше, — уступила мама.

— Нет, столько ждать я не могу, — сказал шофер.

На дверях тети Зитиной знакомой висела подкова концами вверх. Милочка так рвалась к этой двери, словно была здесь не впервые.

— Вы только подумайте, как грамотно висит подкова! — И тетя Зита ткнула в подкову пальцем. — Эх вы! Незнающие вешают подковы концами вниз, и у них утекает счастье. Звони, — приказала мне тетя Зита.

Вместо обычного звонка-кнопки была подвешена ручка, как в туалете, на цепочке.

— Тут такие оригинальные люди живут — ахнете.

И тетя Зита радостно помотала головой. Милочка шумно дышала, поджав хвост, вздрагивала.

— Да не томи ты собаку, звони.

— Звоните сами, у мамы руки заняты, у меня тоже.

В такой звонок мне совершенно не хотелось звонить. «Глупо, конечно, мало ли, что другим нравится», — подумала я. А тетя Зита, угадав мои мысли, поставила диагноз: возрастной комплекс.

— Обычным звонком легче пользоваться, — заступилась мама, — нажал кнопку и все.

— Как вы все привыкли к стандарту, — грустно сказала тетя Зита и потянула ручку вниз.

Дверь открыла тетенька со стоящими вверх пушистыми от завивки волосами. Под безбровым лбом сияли глазки радостно и приветливо. Тетенька, стоя на одном месте, изгибалась худым телом и подпрыгивала. Меня так удивила ее прическа, что я не догадалась посмотреть ей под ноги.

— Алисочка, родная!

Тетя Зита бросилась обнимать ее, расставив руки, но не обняла, а только подставила свою щеку для поцелуя. Из квартиры нехорошо пахло. «А еще срамной звонок навесила», — подумала я, крепко сдерживая рвущуюся в дверь дрожавшую собаку. Тетя Зита, всхлипнув, вскричала:

— Да отдай ты Кире сетки! Познакомься наконец! Я так мечтала об этой встрече! Я такой, именно такой, как вижу, представляла тебя.

Тетенька Алиса, все так же изгибаясь и сияя глазками, не сходя с места, протянула маме для пожатия руку.

«Да что она к полу приклеилась? Или ее за ноги держат?» — подумала я, но посмотреть мне не удалось.

Я двумя руками вцепилась в ошейник собаки. Обычно послушная, деликатная Милочка, задыхаясь, тянула к ногам прыгавшей тетеньки Алисы. На сгибе моего локтя висела авоська, переданная мне тетей Зитой при выходе из такси.

«Осторожно, диетические яйца! — шепнула мне тогда тетя Зита. — Подарок Алисочке».

Вдруг Милочка рванулась, припав на передние лапы, и я, не выпуская ее, упала.

По Милочкиному большому уху растекался лучиком желток. Яичная скорлупа колола мне шею и переносицу. Я закрыла глаза и заплакала.

— Ну вот! — вскричала тетенька Алиса. — Изольда, зачем вы яйца везли? В Москве их полно.

— Ты ведь просила в письме…

— Не может быть!

— Зита, возьми у меня сетки или помоги Кире подняться. Кира, что с тобой?

В голосе мамы было такое беспокойство, что мне стало приятно. Я, конечно, могла встать, но раньше со мной при маме ничего не случалось и она до обидного не беспокоилась обо мне. Сочные поцелуи стали быстро и нежно покрывать мое лицо. В ужасе ожидая почему-то увидеть распростертую на полу тетеньку Алису, я открыла глаза. Помаргивая прямыми светлыми ресничками, на меня смотрел поросенок. Два раза хрюкнув, снова начал меня целовать. Я стала колотить и по поросенку, и по чьим-то ногам, и по собаке. Вокруг рычало, кричало, визжало, и я как-то по-собачьи пронеслась по небольшому коридору в приоткрытую дверь комнаты. Не вставая на ноги, круто развернулась и навалилась на дверь всем телом, захлопнула ее. Веки, кожа на лице и шее у меня быстро стягивались, и казалось, что лицо сильно уменьшилось в размерах. Я прикрыла его руками и заорала так, что шума за дверью не стало слышно.

— Ты кто? — спросила у меня, судя по голосу, маленькая девочка.