Уже другой носильщик побросал на тележку вещи. Мама с тетей Зитой сопровождали его, мы с дядей Женей шли тихонечко. Народу на платформе убавилось, видимо, разошлись по вагонам. Вдоль платформы люди стояли кучками. Дядя Женя о чем-то меня спрашивал, но я вдруг жутко захотела спать. Оса подлетела к моему лицу. Замирала в воздухе перед носом, отлетала и опять возвращалась.

— Да возьми ты платок! — уже крикнул мне дядя Женя, видимо поняв, что я плохо его слушаю. — Вытри рот, от тебя пирожками пахнет. Ос мясной дух привлекает.

Только оса улетела, как на меня напала икота. Да так громко икалось, что дядя Женя услыхал, несмотря на вокзальный шум и объявления по радиотрансляции об отбытии, прибытии, посадке.

— Тебе попить надо, пойдем к автомату. Вы правильно решились уехать. Я, правда, не думал, что мама рискнет. Для Николая там работа найдется: он в пчелах здорово разбирается. А там, смотришь, и университет заочно окончит, ему ведь только год осталось учиться. Изольда надолго с вами едет?

— В отпуск только. Ты знаешь, — сказала я ему, — я украла у тебя лодку.

— Какую еще лодку?

— Брезентовую, у нас дома, сложенная, на антресолях лежала.

— О господи, она уже пересохла давно. Ее выбросить надо. И почему «украла», да еще трагическим тоном? Понадобилась — взяла.

Дядя Женя легонько дернул меня за челку и пошел за вещами. В наше купе заглядывали разные люди, смотрели номера мест и выходили. Бородатый парень привел старушку. Большую сумку они держали за ручки вдвоем.

— Вот тут, бабуля, верхняя полка. Да не унесу я твоей сумки.

Парень вышел, а бабка села рядом со мной, сумку опустила на пол, но ручек не выпустила из рук.

— Ты, доченька, одна едешь?

— Нас много.

— Одной семьей? Далеко?

— До конца.

— Ты, доченька, не поспишь за меня на верхней полке?

— Я и так на верхней буду, за вас мама полезет.

— Уговори ее, а я тебе за это черешенок дам.

— За это мне ничего не надо, бабушка.

Чтобы не говорить со старухой, я стала смотреть на дядю Женю. Он появлялся у окна, брал вещи и скоро входил в купе.

— Дядя Женя, а ты к нам приедешь?

— Вряд ли. Скоро, наверное, не смогу. А почему ты спрашиваешь? Мы договорились с тобой, по-моему. Исполнится тебе шестнадцать — и ко мне на лето в экспедицию. У меня в основном молодежь.

Я очень люблю дядю Женю, боюсь при нем сказать глупость или сделать что-нибудь такое, что ему может не понравиться. Как-то я рассказала ему про выпавшего из окна кота. Кот разбился. Я стала рассказывать, как он мучился. «Зачем ты мне это рассказываешь?» — перебил дядя Женя. «Тебе противен кот? Он так мучился. Жалко…» — «Мне противна ты. Ты знаешь, что я люблю животных, помочь коту я ничем не могу, мне нужно работать, думать, а вместо этого я буду думать о разбившемся коте. Это похуже навязчивой дурной песенки, когда ни о чем думать невозможно больше».

Мы сидели в купе. Дядя Женя грустно поглядывал на меня и маму, доедал оставшийся пирожок. Тетя Зита устала больше мамы. На ее влажном от пота лице выступили красные пятна.

— Скорей бы доехать, — сказала тетя Зита. — Алтайский воздух меня в корне меняет. Никакой тебе одышки.

— Рад, что хорошо походили по Москве, будет что вспомнить. Усталость уйдет. Где были-то?

— Там женщина с поросенком… — начала я рассказывать.

— А, в зоопарк все-таки пошли! Он, конечно, лучший в Союзе. Для людей, что проездом, все время заберет. Выборочно ходили? Там редчайшие звери были: на медведя похожи, только белые с черными очками. Я давно был. Живут еще?

— Женя, ты перебил Киру. У женщины в комнате — поросенок. Понимаешь, брат, свинья в…

— Большой?

— Порядочный.

— Они в зоопарке не только кабанов — тигров приручают и на поводках водят.

— До чего вы, Евгений, непонятливый. В зоопарке мы не были. Познакомились с редкими, необычными людьми. Вместо собаки люди держат свинью. У их детей воинская дисциплина, а спят они на досках. По утрам бегают босиком, и зимой тоже.

Дядя Женя посмотрел на меня и спросил:

— А где еще были?

Мама устало ответила за меня:

— Нигде мы больше не были и не ели даже целый день. Хотела Киру к дому Пашкова свозить, помнила, что обещала, да не удалось.

Но дядя Женя смотрел только на меня:

— Это, попав в столицу своей Родины, ты просидела в гостях у поросенка?

— Нынче дорого поросята стоят, — вмешалась бабка. — Весной брали? Я так сорок пять рубликов отдала…

— Дядя Женя, я еще не взрослая, меня привели, нам надо было собаку оставить.

— Не взрослая! Спросить, где вокзал, не смогла бы? До Красной площади тоже язык не довел бы? Ох ты!..

Дядя Женя, не попрощавшись, вышел, я бросилась за ним:

— Я уйду с тобой! Я не поеду…

Дядя Женя немножко постоял, прижавшись к окну лбом. Не глядя, притянул к себе рукой меня за плечи.

— Мама у тебя тоже не самостоятельная, вы бы как-нибудь вместе. А? Впрочем, ты еще действительно не взрослая. Обидно мне: впервые в Москве и так у тебя вышло… В декабре в отпуск к вам приеду. Поохочусь. Вот мама идет.

— А чего ты в Москве делаешь? — спохватилась вдруг мама.

— На самолете прилетел на два дня. Потом опять в Среднюю Азию. Не обижайтесь, не выношу, когда поезд на моих глазах близких увозит.

И дядя Женя, постояв немного у двери, ушел.

Кто-то схватил меня за ногу повыше ступни, больно сжал костлявыми пальцами. Второй рукой шершаво провел по ноге и стал отпихивать, толкая в бок. Тусклый свет и частые короткие блики от фонарей. Постукивание колес казалось страшным. Меня стали заворачивать в матрац, придавливая и отпихивая и все больнее сжимая ногу. Как же мама и тетя Зита позволяют? А может, их уже… И теперь очередь за мной? Кричать было нельзя, лучше притвориться спящей.

— Ишь откормили, не сладить! — раздался старческий голос.

Я извернулась, сползая ногами в пустоту, и увидела в полумраке возле себя лицо старухи. «Уговаривала меня на верхней полке спать», — вспомнила я.

— Вы чего? Что вам нужно? — спросила я, почти падая с полки.

— Да тихо ты! Слезай.

И старуха опять больно схватила меня теперь за руку.

Я стояла перед ней босиком на мягком коврике, в ужасе косилась на закрытую чем-то темным голову тети Зиты.

— Хи-хи, — тихонько хихикнула старуха, поправляя мой свисающий с полки матрац. — Я тоже сперва напугалась. Это она от света шапку на лицо натянула. И как только дышится ей? Тут и без покрышки душно.

— Вы чего, бабушка, не спите?

— А выспалась, все думаю, думаю. Поезд идет, а я думаю. Хотела у вашей лицо открыть: задохнется человек во сне. Э, нет, думаю! Другой так обругает, что на день руки опустятся. Смотрю, у тебя постелька сползает, сползает. Тут уж, думаю, будить надо, расшибется девка во сне.

— Здесь вода где находится?

— Куда ты пойдешь? Черешенки поешь, освежишься.

Мне очень захотелось черешни, и я не стала отказываться. Бабка достала из сумки полиэтиленовый пакет с ягодами. Поднесла его к лицу.

— Ничего не вижу. Два сорта везу. Один сорт — красная, красивая ягода, а вкуса нет. Другая просто желтенькая, мелкая, а сладкая. Косточку обгрызать не надо, сама отстает.

Не знаю, какой сорт достался мне, но было вкусно.

— Парнишка помогал нести, так все об стенки колотил сумкой. Думала, одни косточки целые привезу.

Поезд остановился. Тетя Зита повернулась к нам лицом, стянула берет и облегченно глубоко вздохнула. За окном прошли с фонарем. О чем-то спорили два мужских голоса. Один кричал, другой отвечал потише. Поезд тихонько, незаметно тронулся. Бабка зевнула, и я, сказав «спасибо», встала, собираясь залезть на свое место.