— И как успехи? — издевательски.

— А чего ты смеешься? Думаешь, смешно? — вскакивает. Чувствует слабый запах гари и снимает с огня приготовленную пищу. — Стихии… — расстроено.

— А не смешно, когда бессмертный пытается себя убить? — хихикнул.

— Рот закрой лучше! — ставит сковородку на деревянный брусок, что лежит рядом. — Я думаю, когда ты проснулся и не знал кто ты, и что вообще происходит, тоже пробовал. Жизнь наша началась зано… Точнее, наверное, не жизнь это вовсе! — напрягся. Засуетившись, он отходит к двери, чтобы проверить нет ли поблизости каких-либо движений.

— Да не дуйся. Я тоже пробовал, — хватает мясо руками и обжигается, начинает дуть в надежде, что остынет быстрее, перебрасывая из ладони в ладонь. Сдавшись, он бросает кусок назад.

— И как успехи? — с горечью.

— Как-как? — разводя ладонями. — Да никак! Я в грудь стрелял и в голову. Думал, как ты, что это поможет, — поднимает взор на пламя свечи, — встаю весь в крови и говорю: "И это называется смерть?" — обтягивает пальцы тканью, хватается за мясо и поднимает, делает небольшой укус, горячее страшно вонючее мясо чавкает меж крепких зубов, которые ещё не сразили болезни.

— А я только в голову, — возвращается к собеседнику. Садится напротив и смотрит на то, как ест. — Да подожди ты! Горячее же!

— Так вкуснее! Запах не чувствуется, — усмехнувшись.

— Когда я очнулся после выстрела, — поднимает свой кусок, обернув руку тканью. — Я… — делает укус, который сильно обжигает губы и язык. — Правда не чувствую запаха… — подняв брови, впивается жадно в пищу, разрывая её, подобно животному.

— Это шутка была, — качая головой. — Так расскажи уже, что хотел, — с нетерпением говорит Безымянный.

— Я лежал рядом с этим трупом, по-видимому, это был кто-то из смертных, раз он так и не проснулся. Тьма окутывала меня. Сознание было помутнено, но я чувствовал, я чувствовал налипшую кровь, и мне было так холодно, даже не из-за того, что было и вправду холодно, а… Знаешь, словно внутри меня всё остановилось, будто мой вапор ослаб, я будто стал, знаешь, я будто умер, но при этом оставался в живых… — тон сменяется на более уставший и печальный. — Я хотел только одного, — на лике испаряются эмоции, словно капельки воды, павшие на раскалённый металл. — Хотел отведать человеческую кровь и… — слабая нервная улыбка вспышкой мелькнуло на лице, — поглотить вапор, да хотя это одно и то же. Во мне словно поселился в тот момент монстр, я забыл обо всём на свете и знал, что нужно вонзить свои зубы именно в лицо.

Двое некоторое время едят. Желудки наполняются ужасным мясом, которое походит больше на резину. Посиделки в теплом доме не вызывают былых эмоций. Работа в привычном варианте: зарабатывание денег, дабы прокормиться, превратилась в поиск себе подобных или обычных смертных поблизости, чтобы пожрать их вапор, успокоив внутреннего зверя на некоторое время. Свечи горят не слишком ярко. «Это и к лучшему» — думают двое, ведь не хочется лишний раз видеть невыносимые помои вокруг, которые расстраивают и без того утомлённый от бесчисленных разрушений в округе разум. Творить и создавать никто ничего не хочет, достаточно шариться по помойкам и руинам, оставаясь в укромных местах на сон, спрятавшись в дерьме, чтобы никто тебя не нашёл.

Двое выходят на природу, чтобы осмотреть окружение, так как солнце медленно уходит за Фортуитский горных хребет "Опьжема". Некоторое время они рыщут в поисках разных полезных предметов и достают спрятанный ими же старый дробовик с некоторым количеством патронов сомнительного качества. Смеркается, огненный закат полыхает на небе, от чего двое на минуту останавливаются, стараясь запечатлеть мгновение красоты. Приоткрыв рты, любуются, будто это единственное, что помогает хоть на мгновение забыться. Один толкает другого и просит возвращаться назад в логово.

Дверь в здание открывается. Ветер задувает и приглушает каждый сделанный ими шаг. Орудие направлено вперед, а глаза бегают в поисках живого существа. Фонарь, что держит Трог, освещает достаточно хорошо, из-за чего во взор бросаются прогнившие обломки здания. Отвращение проскакивает на лице то от запаха, то от одного мерзкого вида свинарника. Сконцентрированный Безымянный напарник подходит к подвалу после проверки разбитого логова. Кивает головой и просит открыть люк. Медленно подобравшись, Трог уверенно отпирает люк, немного откинувшись назад, чтобы не ослепнуть от вспышки выстрела, если тот будет произведён.

Никого в здании нет и нет никаких ловушек. Всё остаётся на своих местах, поэтому двое решают лечь спать, чтобы на следующий день отправиться за пищей для внутреннего чудовища. Светловолосого Трога немного трясет от мысли о том, что жуткий голод на подходе. Трясущимися руками поднимают драное покрывало и ложится. Второй же устанавливает ловушки, закрывает люк и так же отправляется на боковую.

Пока Безымянный собирается на свою импровизированную койку, второй размышляет о жизни с закрытыми глазами. Представляя себе все моменты сознательной жизни, выходит на одно важное воспоминание, которое его волнует уже многое время. Однажды, увидев, как неизвестные несут человека без сознания на руках, он заметил, что лицо этого бедолаги настолько ему знакомо, что это может не просто помочь ему вспомнить прошлое, а восстановить все воспоминания. Неизвестные, которых считают сотрудниками Организации Человеческого Антиобщественного Гения или коротко — О.Ч.А.Г., собирают людей вне города и приводят их в эту затянувшуюся игру в "найди и сожри". Никого не выпускают за территорию, а если и удаётся попасть за пределы поселения, даже если один из монстров сможет съесть кого-то в Фортуито, то это лишь ускорит поимку сбежавшего.

Теургия — тот орден, который вертится на языках каждого, кто ещё способен мыслить. Именно мыслящие и способные понимать, придумали здесь некие правила способные ещё как-то сохранить их человечность, такие как: не заниматься любовными утехами или нельзя похищать себе подобных; а также и определили, что где-то скрыта лаборатория О.Ч.А.Г., где проводят этот эксперимент над человеком, жертвой которого стал и Трог, и Безымянный, и тот, кого утаскивали, предположительно, Теургцы, в лабораторию. "Кто же он такой?" — постоянно спрашивает себя светловолосый бродяга. Утонув в бездне ночи, он видит во сне тот сюжет с похищенным.

Холодное утро. Мертвое здание наполняется жизнью. Распахивается вновь люк, из которого выползают людоеды.

— Знаешь, что я думаю? — спрашивает Трог.

— Где найти крови?

— Лучше помалкивай! Иначе твоя голова сначала разобьётся об этот камень, а после вот об этот поострее с жалостью в моих, вапор твою мать, глазах, — на лице панический ужас, вперемешку с жадным звериным оскалом. Сложно сражаться с внутренним зверем, но благо опыт позволяет контролировать действия, только не эмоции. — У меня, как никак, дробовик. Поэтому пасть свою не открывай, тварь! Мне ничего не будет стоить размозжить тебя тут по стенам и сожрать тебя с потрохами!

— Зря я тебе дал его, — отстранившись, шепчет.

— Что ты, тварь, сказал?

— Ничего, Трог, ни-че-го!

— Так-то!

Двое быстро добираются до города, где должны обитать человекоподобные существа. Трог хмурится, ведь солнце освещает поникшее лицо, задевая его лазурные глаза, которые медленно наполняются кровавыми молниями. Бегая внимательным взором по местности, замечает только древнюю грязь и мерзлоту, которая смешивает в себе все проявления смерти. Посмотрев на друга, наблюдает тягость, с которой тот тоже борется. Во взоре Безымянного проскакивают человеческие эмоции, и взгляд переполнен животным мраком, в котором кипит голод, желающий прорвать стену самоосознания и здравого рассудка. Тот жмурится и делает резкие выдохи, сквозь звериный оскал капают слюни. Скоро и напарник сломается.

— Тяжело…

— Я тебе что, Каэлум сгнивший, сказал? — ствол дробовика ударяется в плечо ещё борющегося друга. Уже вскипая изнутри, чувствует, что ещё немного времени и либо придётся съесть своего товарища, либо обратиться в звериную форму. Сдерживая себя, Трог жмурится и в одно мгновение чувствует приближение вапора. Взгляд направляется в сторону, откуда выходит неизвестный, который только показывается в обзоре. Гость смотрит под ноги в поисках полезного мусора. — Пригнись! — шепотом, — вот он — сладкий вапор! Чувствуешь, да? Мой он, это уж точно. Мой! — сладострастно поёт, облизываясь и представляя пир.