– Люблю здесь.

– Ты часто сюда приходишь? – спросил Артем, отвернувшись от ее лица, такого томного, лучистого. Все эти луга, облака, шмели подходили ей и делали еще красивей.

– Каждый день.

– И всегда одна?

– Одна.

– Тебя отпускают?

– Мне все можно.

Тоня двинулась дальше, а Артем замолк, хотя первым порывом было расспросить, узнать все до конца.

– Но, – не выдержал он и решился на еще один вопрос, – разве это для тебя не опасно – ходить одной так далеко?

Она засмеялась. Как-то слишком резко и надрывно, так что Артем втянул голову в плечи и окончательно решил больше не расспрашивать. Тоня протянула ему зайца.

– Скажи это Станиславу Аркадьевичу. Он восемь лет никуда не ходил и погиб на своем участке под колесами мотоблока.

Они вышли из тенистой рощи, и Артем зажмурился. Всего этого – шмелей, травы, цветов, запахов – вдруг стало значительно больше.

– Правда, классно? – спросила Тоня и кинула лопату в траву.

И побежала.

Когда Артем открыл глаза, ее светлая футболка мелькала впереди, теряясь среди травы и неба. Он подхватил лопату и направился следом, восхищенно озираясь. Поле было ошеломительное, такое же, как Тоня. Может, если он будет ходить сюда каждый день, то станет таким же диким и свободным, как эта девчонка? Она бежала, растопырив руки, подпрыгивала и кружилась. Артему казалось, что Тоня забыла про него. Она была сама по себе и спешила всему порадоваться: «Вот дорога, и я по ней бегу, вот небо, и я в него смотрю, вот воздух, я его вдыхаю». Ее радость выглядела странно, даже неестественно. И все-таки это было красиво, все вместе с ней было красиво: она и поле, она и река, она и дорога. Если бы он был фотографом, мог бы сделать крутые снимки.

Артем положил на землю лопату и зайца, достал телефон и начал снимать ее украдкой. Потом сел на траву, скрестив ноги, сорвал сухой ржаной стебель, сунул в рот. Тоня шла к нему. Нет, не к нему, а к тому месту, где он сидел, – в тень под тополем и кустами боярышника. Казалось, для нее он был чем-то вроде тополя и куста, она его нисколько не смущалась.

Все-таки на месте родителей Артем бы не отпускал ее одну. Мало ли что может случиться с ней, с такой.

Тоня села рядом, и он сразу сказал:

– Я буду ходить сюда с тобой.

Мгновение помедлив, она добавила:

– Ты мне не мешаешь.

И потом повторила:

– Странно, но ты мне совсем не мешаешь.

– Давай тогда так: как соберешься идти, зови меня, ладно? – предложил Артем. – Ты же знаешь, где я живу? Мое окно смотрит во двор, стукни в него чем-нибудь, если надумаешь. Можем и купаться вместе сходить.

– Выкопаешь яму для Станислава? – невпопад спросила она.

Артем нашел в траве лопату и врубил ее в землю.

– Нет, не здесь, не на дороге. Копай у тополя.

Он подошел к дереву, стал копать. Тоня, не поднимаясь, рвала цветы – те, до которых могла дотянуться.

– Только вечером я тебя с собой на реку не возьму, – проговорила она, складывая тонкие стебли ромашек. – В это время мне нравится быть там одной.

Артем почувствовал, как у него розовеют и пульсируют кончики ушей. Ладони вспотели, он перехватил лопату и отвернулся, чтобы Тоня не видела его лица. Он сразу представил ее в воде, раздетой, танцующей.

– У меня есть там тайное место, – призналась Тоня. – Моя бухта. Там никто не бывает.

– Я выкопал, – буркнул Артем, почти перебив ее. Он не хотел думать об этом. О нежной прозрачной коже, о плавном изгибе спины, о том, как из воды показывались маленькие круглые груди. Слишком необычной была Тоня, чтобы так о ней думать. Артем мысленно перечеркнул жирными линиями все то, что приходило ему в голову, когда он тем вечером вернулся в свою комнату. Нет.

Тоня присела на корточки у ямы и опустила в нее зайца.

– В детстве я верила, что игрушки живые.

Артему стало не по себе. Тоня смотрела в яму напряженно и жестко, как будто высматривала на дне что-то страшное. Глаза ее сузились, потемнели, и фонарик внутри нее погас.

– Его можно зашить, – сказала она.

Но сама уже взяла горсть рыхлой мягкой земли и бросила в яму. Желтая выцветшая шерстка покрылась мелкими земляными крошками.

– Можно зашить, – почти попросил Артем.

Эти странные похороны все больше его пугали.

Она продолжала бросать землю, пока заяц не скрылся целиком. Примяла землю ладонями и положила сверху букет. Потом села и опустила голову на колени. Волосы заслонили ее лицо. Артему хотелось дотронуться до нее, погладить, как он гладил собаку Марту. Но он только спросил:

– Пойдем назад?

Она помотала головой. Поднялась и пошла по тропинке дальше в поля.

– А лопату? – крикнул вдогонку Артем. – Взять? Или потом заберем?

Тоня не ответила. Тащить не хотелось, и он спрятал лопату в кусты. Тропа уходила в сторону, огибая рощу, потом возвращалась к полю. Она послушно тянулась вдоль изгибов реки. Сквозь деревья можно было разглядеть сутулые спины рыбаков, за рекой виднелись домики соседнего поселка.

В кармане Артема ожил телефон, забубнил мелодию – это была мама. Он тут же вспомнил про брошенный у скамейки мотоблок.

– Тема, ты где? – спросила мама в трубке. – Ты придешь копать или мне самой это делать?

– Приду.

Артем нажал отбой, но к дому не повернул. Тоня шла молча. Иногда она останавливалась и принималась жадно разглядывать все вокруг с непонятным усилием, как будто хотела забрать с собой поле, изгиб реки, склонившийся колосок, блики солнца на дрожащих листьях. Она была сама по себе, и Артем не понимал, можно ли снова предложить ей вернуться.

– Я вообще впервые живу на даче, – сказал он. – Вот моя мама родилась в деревне, ей привычно здесь. А я всегда лето проводил в городе, почти и не ездил никуда.

Тоня оглянулась:

– Да, я тоже.

– Тоже?

Он удивился. Ему казалось, что Тоню невозможно отделить от этих полей, реки, деревьев. И в городе, среди его сверстников, он тем более не мог ее представить.

– Я бывала здесь каждое лето, когда была маленькой, но потом почти не приезжала.

– А в школу ты не ходишь?

– В школу? Хожу, а почему нет? То есть, – она помедлила. – Вообще, да, в школе я не была с марта.

Артем вздохнул с облегчением. Тоня говорила нормальными, совершенно обычными, не русалочьими словами. Он решил продолжить:

– А у меня будет новая школа и класс – в этом городе. Мы только-только переехали, но родители решили, что, пока лето, дешевле снять дачу, а не квартиру.

Телефон в кармане Артема снова напомнил о себе, и он не глядя отключил его. Понятно, что мама. Тоня повернула назад – наверное, догадалась, что его ждут.

На обратном пути он вытащил из кустов лопату и, когда они подошли к калитке, отдал Тоне. Она рассеянно проговорила:

– Зайца можно было зашить…

На его участке шумел мотоблок. Артем поспешил туда, отстранил маму, сам взялся за агрегат.

– А где ты был? – мама старалась перекричать шум мотора.

– Хоронил.

– Кого? – мамины брови испуганно взлетели вверх.

– Станислава Аркадьевича!

Артем посмотрел на мамино лицо и захохотал громче мотоблока. Потом все же пояснил:

– Да нормально все, мам. С Тоней гуляли.

Он закончил с грядками и полез с телефоном на второй этаж. Возможно, Данила уже ответил на сообщение. Однако наверху Артем первым делом посмотрел не на экран, а в окно – на Тонин участок. Девушка сидела, прислонившись спиной к дереву, и читала книгу. Нежные белые пальцы перелистывали страницы, ласково проглаживая бумагу. Светлые волосы цеплялись за сосновую кору. Артем поразился, до чего у нее бледные ноги: Тоня ведь часами гуляет под солнцем, должны были загореть. Рядом валялась футболка, Тоня была в тонкой майке, под которой отчетливо проступали груди. Такие маленькие, круглые… Артем отвернулся.

На экране телефона мигали непрочитанные сообщения. Но все они были от его старых друзей, Данила еще не прочел его приглашение.

Утром Артем проснулся от легкого повторяющегося шороха.