© Ефименко Ю. В., 2023

© Издательство «Прометей», 2023

Эти строки – ничуть не истина последней инстанции, чего обычно так хочется авторам. Лишь свой взгляд. И, разумеется, пристрастный. Свидетельство привязанности к самому увлекающему меня явлению – к распознанию растущей в нас и всё настойчивее подлинности человеческой природы (увлечение, стоившее Сократу жизни), так ярко и густо выраженной в незауряднейшей, но до сих пор многими смутно знаемой личности Фридриха (Фридриховича!) Энгельса.

Я отдаю себе отчёт в той нерадостной истине, что написанное не вызовет большого интереса. Даже узко исследовательского. Его имя поныне не очень-то на слуху даже у друзей. О врагах и говорить нечего.

У друзей отношение, чаще утрамбованное классическим словосочетанием марксизм-ленинизм (партийной конъюнктурой) или случайное – что-то читал и слыхивал. Враги? И на том спасибо, что даже в антикоммунистично самые лютые годы конца 80-х – начала 90-х, когда в стране буквальнейше жгли книги, а идеи и личность Маркса (за Сталиным и Лениным) карикатуризировались до наскальной простоты, Энгельса никак не разрисовывали. Будто и не примечали вовсе!

За десятилетия антимарксистского воя в прессе я только раз наткнулся на заданно чернушный портрет: оказывается, – о какой ужас! – лучший друг и верный соратник Маркса любил женщин. Безмерная глубина политического негатива!

Кстати, копаться в сугубо личной жизни гениев – любимейшее занятие посредственностей, кому охватить и оценить их умственную сторону заведомо не по силам.

Между тем и эта часть жизни Энгельса лишь укрепила к нему симпатию: однажды при нём офицер-пруссак, свежеиспечённый покоритель Франции, в поезде оскорбил француженку. И Энгельс так убедительно поставил наглеца на место на родном обоим немецком языке, что тот потребовал немедленной дуэли, самонадеянно выбрав сабли (Энгельс фехтовал хорошо). Поезд остановился. Дуэль состоялась на виду у всех. Пруссак был ранен в плечо и вынужден извиниться перед дамой.

Вступиться за честь совершенно незнакомой женщины – где и когда видано у записных постельных женолюбов?!

А Энгельс, между прочим, очень спешил в Англию на собрание Первого Интернационала. И опоздал к парому, а к заседанию на сутки, получив первый в партийно-коммунистической истории выговор!

Что меня весьма утешило, когда ещё в студенческую пору при схожих обстоятельствах, отвлёкшись на чужие дела, я не успел вовремя прибыть на собрание курсовой организации и заработал первый для себя выговор в КПСС!

Куда серьёзнее сроднило с Энгельсом то, что, став очным аспирантом с полной свободой распоряжаться собой, я наконец-то прочёл «Анти-Дюринг» от корки до корки. Не по «программе», а книгозапойно – не замечая времени. То и дело смеясь от души (по счастью, в аспирантском зале больше никого). Какой блестящий язык – остроумный и ёмкий! Сколько сверкающе живого человеческого ума! Какой мощный поток мыслящей энергии при высочайшем уровне знаний!

Против чего наша официальная идеологическая и философская мысль (шёл 1977-й год) от пустейших «избранных речей и статей» высшего руководства страны до зацитатленных книг невразумительных обществоведов (к марксизму самое условное отношение) и в подмётки не годилась.

Бедный Дюринг (бедный Йорик!) с его рассуждениями не оставил в истории и в нашей памяти никакого существенного следа. Энгельс же раскрылся на такой умственной высоте, до которой дюрингам ещё карабкаться и карабкаться. Думаю, далеко не один век!

С той поры Энгельс стал надежнейше выручать меня на конференциях молодых учёных и прочих университетских посиделках – встречах, заседаниях, круглых столах, семинарах, даже «симпосиумах» (в узком кругу!), где всегда было с кем и с чем не согласиться.

Моей специализацией была социальная психология во всей трудности её ясного раскрытия и чёткого доведения до всех, кому она была, остаётся и будет позарез нужна для вековечно важного самоопределения: кто я, откуда и куда иду?

Выходить со свежими мыслями к публике настороженной, а то и враждебной из-за незнания предмета разговора, приравнивалось к научно-квалификационному самоубийству. Раздавались охранительные голоса: «Вот вы утверждаете… – а это не по Марксу!».

«Да», – охотно отвечал я и, признаюсь, далее следовала слегка театральная постановка, к которой прибегал из ненависти к идиотам. – «Я – не марксист!».

Вмиг в зале ни шепотка! Пауза в два-три моих шага вдоль кафедры, поворот головы к политически бдительной особе (и чаще женского пола!), и фраза: «Я – энгельсист!..».

Невообразимо гробовая тишина – муха пролетит, что бомбардировщик! Никто ничего не мог себе растолковать. За явным невниманием к Энгельсу как к фигуре не менее Маркса научно грандиозной. Ну, слыхивали от верхоглядов – соратник, сподвижник, соавтор. Вместе писали «Манифест» и там ещё кое-что.

Был у нас с моим университетским товарищем и вполне законный приём: перед моим выступлением он садился в первом ряду. И, когда ко мне прилетало правоверное замечание, что вот это я сказал не в духе Маркса, он поворачивался и громко, с добросовестным возмущением бросал в лицо критику: «Да это не он сказал – Энгельс!».

Реакция – наибездоннейшая тишина с понятным посрамлением противника! И с конфузом за самих себя – ни опровергнуть, ни подтвердить!

И это в самой читавшей стране, где марксизм заявлялся государственной идеологией и признавался высшим философским достижением человечества! Да, признавался, но не осваивался даже высоким партийным начальством! Особенно послевоенным. За что позже страна поплатилась очень жестоко. С нами и весь мир.

Разумеется, не было и не будет никакого «энгельсизма». Но и «марксизм», принятое титулование диалектического восприятия и освоения действительности, – от нашей привычки авторски обозначать значимые открытия, дела, вклад. И на мой неисправимый взгляд, для слабоумственного удобства. Чтобы голову не ломать. Чем и по сей день хороши.

Нет никакой нужды говорить «марксизм-энгельсизм» ещё и с прибавкой «ленинизм». Диалектическое мышление и есть мышление диалектичное, которому не требуется личностная маркировка при любой значимости и значительности заслуг. Обычай персонифицировать науку – «учение Платона», «учение Аристотеля» – до какого-то времени естествен и обсуждению не подлежит. Но не вечен. Рано или поздно человечеству сложить цельную, объёмную Теорию своего развития с практической причастностью множества мыслящих людей из многих времён и от всех народов. Места не хватит для мемориальных досок.

Понятия «марксизм» и «марксисты» утвердились ещё при жизни Энгельса. И зачем ему было возражать? Добрая, заслуженная память о друге! Хотя он и Маркс равнозначимы исторически и производственно – трудами! И оба не стремились ни единым словом и поступком к персонифицированному «учению», складывая диалектику социально-экономического и социально-исторического становления человечества и подняв её впервые в планетарной истории до научно-практической высоты (ещё надолго недосягаемой!).

Не сыскать и сугубо исследовательского «энгельсизма». Заинтересованного и всестороннего прочтения всего наследия Энгельса из его яркой жизни, мощной деятельности и полезнейших на долгие времена работ. Всё держим его в памяти на втором плане.

А зря! И несправедливо.

Лишь в начале двадцать первого века я наткнулся наконец на того, кто называл себя во всеуслышание энгельсистом! Жаль, поздновато, вскоре умер. Это был Владимир Бушин, фронтовик, московский прозаик и поэт, язвительнейший критик власти с его энгельсистски остроумными статьями и книгами («Цирк Владимира Путина» – вполне «Анти-Путин»!). А в юбилейные дни двухсотлетия Энгельса выяснилось – в Германии действует «Союз Энгельса» из его отважных земляков-вуппертальцев.