Геологи громко разговаривали, рассказывая анекдоты и какие-то скучные житейские истории, а я их не слушал, глядя в огонь и разминая пальцами кусочек древней красно-фиолетовой глины... В какой-то миг я почувствовал свою причастность к морям давно минувших эпох - ведь для воображения время не является преградой.
В следующие дни это настроение стало всё больше овладевать мной - я ходил по влажным осенним лесам, мок под дождями, лазил по ярам, собирал окаменелые раковины в Голубом Каньоне... Шумели над головой деревья, пахло прелыми листьями и мхом, а в душе у меня всё ярче расцветал фантастический образ праморя Тетис, прародины всех живых существ. Когда-то, сто миллионов лет назад, это был огромный древний океан, тянувшийся с запада на восток на десять тысяч километров, а сейчас всё, что от него осталось - это Средиземное, Черное и Каспийское моря.
Я вспоминал, как летом лежал на солнце на осыпях прибрежных обрывов зеленых песках того самого древнего океана, пересыпая их между пальцами. Прозрачная волна, плещущая у ног и бесконечное водное пространство, искрящееся под солнцем напоминали о теплом райском праморе, образ которого мы носим в глубине души...
Когда лежишь на осыпающемся с обрыва серо-зеленом песке, нагревшемся на солнце, прижавшись к нему всем телом, постепенно возникает чувство растворения в ярком свете и в плеске волн и кажется, что душа сжимается в точку размером с одну из этих зеленоватых песчинок. И тогда, может быть, "меня" уже вообще нет...
"назавжди"...
А когда мое "я" растворится в этих осыпающихся песках вечности, в белом солнце и ветре - тогда раскроется бездна времен и песчаный обрыв станет берегом давно исчезнувших морей, шум прибоя которых можно теперь услышать только в глубине души. И катящиеся с востока волны великого праокеана будут с шорохом набегать на берег... Тогда моё "я" станет лишь волной в этом прибое. Там, в том великом праморе бесформия, праокеане экстаза я стану ничем и буду, наконец, во всём - в набегающих на песок волнах, в белой морской пене и в искрящемся на волнах свете...
Этот фантастический образ стал особенно ярким сейчас, осенью, среди сумрачных лесов и гор. В те дни я увлёкся чтением книги Криштофовича "Палеоботаника" и повсюду носил её с собой в рюкзаке, рассматривая рисунки растений древних геологических эпох - эоценовой пальмы Nipadita burtinii, олеандров, гинкго и секвой, отпечатки ветвей которых можно найти в серо-зеленом песчанике на обрывах Голубого каньона. А воображение рисовало картины тропического океана и давно отшумевшего прибоя - как будто откуда-то из глубины светило некое иное солнце, более яркое, чем сегодняшнее; светило из тех древних эпох, где и небо было более синим, чем сегодняшнее; и море более прозрачным, чем наши моря; и мир более девственным чем этот, уже вдоль и поперек исхоженный неугомонными людьми.
Образ праморя влек меня всегда, присутствуя в детских мечтах, эротических фантазиях и наркотических видениях как некий изначальный рай, где переживается полнота бытия... Образ голубых вод изначального рая звал к себе не только меня, но и многих бродяг западного мира - имена некоторых из них известны, например Гоген или Стивенсон, уехавшие навсегда в Южные моря. А сколько было тех, чьих имён мы просто не знаем...
Видение изначального рая и фантастического праморя были скрыты в самой глубине моего "я", на той грани, где и само "я" лишь появляется и где оно потом снова исчезает. Ведь праокеан бесформия - вместилище всего; из него возникают все формы проявленного мира и в нем они опять растворяются, а само "Я" - всего лишь волна, зародившаяся где-то в его глубине, чтобы потом извечно стремится возвратиться в этот праокеан.
Когда мы рождаемся в мир, выходя из материнской утробы, как из лона вод первичного океана, утраченная безмятежность внутриутробного существования младенца начинает восприниматься как потерянный рай, а сама материнская утроба - как врата этого рая. Потом, на протяжении всей жизни, за стремлением к наслаждению страсти и к наслаждению жизнью вообще оказывается некое более глубокое стремление - вернуться в прозрачные воды изначального рая... И, проникая в любимую женщину, мужчина стремится не только символически вернуться в материнскую утробу, к безмятежному существованию нерожденного младенца, но и еще дальше - в голубые воды первичного праокеана, где исчезают границы индивидуальности и всё едино со всем, где нет ни тебя, ни меня, и где всем нам суждено когда-нибудь встретиться - катящиеся волны в том праокеане экстаза, который есть Альфа и Омега, начало и конец всего.
Однако осенью 1984 года я ещё не знал этого, а был лишь бродягой на дорогах Действительности, лежавшим на песке под бучацкой горой Лысухой и переживавшим свое погружение в "праморе бесформия", в котором растворялось и исчезало моё "я"... Что может влечь больше, чем этот таинственный миг, когда собственные границы вдруг исчезают, а сознание, бывшее подобным воде, налитой в чашку, вдруг обнаруживает, что оно вернулось к своему первоистоку - тому морю, в котором стремятся исчезнуть и поглотиться все реки земли...
Так прошла неделя, дожди прекратились, и в последний день накануне отъезда была яркая солнечная погода. Пронзительная синева осенних небес, прочерченная белыми полосами перистых облаков, раскинулась над желтеющими лесами. В этот день меня не оставляло чувство, что пока я хожу по лесным дорогам, они незаметно уводят меня из мира реального в фантастический мир мечты и мифа - мир праморя Тетис.
Хотелось бы ещё остаться здесь, пока в сердце жило это вдохновляющее состояние, но пришло время уезжать. Трехосный грузовик "Урал", меся грязь лесных дорог, отвез меня в Канев. Машина остановилась у базара, где возле входа баба продавала несколько красных осенних яблок, разложенных на тряпочке. Я купил эти яблоки, а когда баба, видевшая, как я вылез из кабины грузовика, спросила, откуда я приехал, я ответил: "Геолог я, бабо", - настолько за эти дни я отожествился с железным вагончиком, бывшим мне домом; с буром, погружавшимся в глубину горы и с разноцветными песками давно исчезнувшего праморя Тетис, шорох прибоя которого пригрезился мне в звуке осенних дождей.
Альфа и Омега
Прошла осень, настала зима и когда в конце февраля 1985 года установилась морозная солнечная погода, мне снова захотелось оказаться среди Волшебных Гор.
Поскольку в те дни кроме далеких гор мои мысли занимала еще и девушка Таня, с которой я недавно познакомился, то я соблазнил её идеей совершить зимний поход по льду в некое глухое село, где можно будет заночевать. Вернее, не просто заночевать, а провести ночь... Наш роман, которому суждено было длиться недолго, тогда только начинался, и это было, конечно же, наиболее вдохновляющей частью путешествия и его целью. Меня воодушевила идея зимой, в сильный мороз, провести с женщиной ночь на печи в первобытной сельской хате, где пахнет сеном, а в тишине потрескивает пламя свечи.
Приехав утром на автобусе в Переяслав, мы вышли на лед с радужно переливавшимися кристаллами инея, образовавшимися на снегу безветренной морозной ночью. Идти было легко, на поверхности льда лежал слой смерзшегося снега, а в лицо светило солнце, уже довольно теплое в конце зимы. Впереди на горизонте белели склоны гор, яркий свет блестел на снегу, а над головой было морозное небо, темно-синее в зените и светлеющее по краям до прозрачной космической голубизны. Голубой горизонт кольцом охватывал собой весь мир, заполненный сиянием и холодом, а бесконечная высота неба поражала воображение. Хотелось запрокинуть голову и раствориться в безбрежности небес, в ярком солнечном свете, отражающемся от полярной белизны заснеженного льда... Было что-то фантастическое, запредельное и нереальное в этом хрупком зимнем пространстве белого снега и голубого льда, пространстве прозрачности и чистоты, созданном неземным холодом.
Достаточно первого дыхания весны, первого теплого ветра, и эта прозрачность мира, влекущая и дух к такой же чистоте и ясности, быстро исчезнет. Начнут таять снега, в лесах потекут ручьи, потянутся из дальних стран стаи перелетных птиц, возвращаясь на родину; потом растет лед на реке и среди пожухлой серой прошлогодней травы появятся первые цветы признаки наступление еще одной весны, как и каждая предыдущая весна, обещающей что-то новое и неизвестное...
