– Нет, я ее люблю, жить хочу с ней, а сплетни про нее ты не слушай, – с жаром ответил Иван.

– Так почему тебе знать, какая она, коли ты не видел ее с десяток лет.

– Видел, отец, я еще в детстве тебе говорил, что на ней жениться хочу.

– Так то ж детский лепет был.

– Нет, я решил, беру ее в жены. Благослови отец, а коли нет, так я..

– Пр! Куда коней погнал, благословляю тебя, тебе с ней жить, перечить не стану, завтра к ней сватов отправлю. Девки – они все на одно лицо, эта так эта, лучше пойдем, я тебя на коня посажу.

Иван поднялся, подал руку отцу, и так, ее не опуская, они крепко обнялись.

Глава 5

– Братец, ты чего увильнул? – спросил Никола, выходя за калитку к Тарасу.

– Хочу бабке нашей мешок соли подарить.

– Расщедрился! Гляди на него.

Купцы глядели на девушку, которая, подбежав к ним, замедлила свой ход и, опустив глаза в пол, быстро проскользнула мимо, направляясь в дом. Купцы переглянулись, Никола хитро покосился на дом и подмигнул другу, тот глянул девице вслед и ухмыльнулся.

– Тетушка, тетушка! – залепетала Сонька, забежав в дом. – Тетушка! Ты не поверишь!

– Что ты раскудахталась, а ну платок поправь, что ты бегаешь, как маленькая, вона запыхалася вся. У нас гости важные, а ты… – кряхтела Авдотья, поправляя съехавший набок платок и убирая небрежной рукой выбившиеся пряди. – Вся в Машку проклятую пошла, ну надо ж так.

– Тетушка, ты послушай, что я тебе расскажу! – горела от нетерпения Сонька.

– Нет, ты меня послушай, – Авдотья усадила Соньку, характер ее она знала, и потому понимала, не подмажешь – не поедешь. – Ты все мне расскажешь, а для начала послушай меня. Я уж более полувека на земле живу, уж скоро и в гроб ложиться. И на какого я оставлю тебя? Голубушка моя, – Сонька слушала Авдотью и понимала, раз та перешла на «голубушку» значит, дело действительно стоящее для тетки. – Я думала, переживала, а ты знаешь, что коли переживаю, так ни куска в рот не беру, – Сонька глянула на передник Авдотьи в крошках, та смахнула быстро рукой. – Я и так прикидывала, и эдак. А тут сама судьба мне в руки ответы-то и послала. То Боженька тебя благословил – возвышенно сказала Авдотья и перекрестилась на красный угол. Сонька глядела на нее и ждала с нетерпением, чтобы уже рассказать свою новость. – Я тебя растила, я тебя кормила, как мать тебе была, так чего, как мать, так и есть, и в ответ я ничего с тебя не требовала, видит Бог, тяжело мне жить так вот, одна все хозяйство на себе тяну, а ты на руки мои погляди, уже все покривились, и болят, голубка, ой болят. – Сонька то и дело хотела вставить слово, вздыхала, приподнималась, но Авдотья не давала ни встать, ни слова молвить. – Нет, ты послушай меня, послушай, я ж не бессмертная, я же устала ведь, тебе пора и обо мне подумать, что ж я тебе все, а ты мне шо? Ты не подумай, я то не для себя, только для тебя стараюся. И так вот на ногах с утра до самого вечеру, до упаду, тружусь и все для тебя, ты же как дочь, ей богу, да чего там ты и есть дочь мне. Знаешь, ведь как судьба меня обделила и мужем обделила и ребеночком. Так я Машке проклятой завидовала, – эту историю Сонька слышала сотни раз, потому горько вздохнула. – Так бог уж простит, так и муж у нее хороший был, но и то беда, мужа война-то к себе прибрала, так и пропал, ой хороший был, хороший, жаль недолго она у него прожила та, сама знаешь, родители его Машку невзлюбили, так и я говорю, за что ж ее любить, характер был, ой, прескверный, да простит меня божечка, – она перекрестилась, – так воле Господа угодно было и сестру мою прибрать к себе, ну а как же, уж больно Машка Дмитрия этого любила, вот и надо, видать, им было на небе-то соединиться. А я всегда так говорила, что это Дмитрий-то к себе и прибрал мать твою, уж больно мы терпели от брата нашего! Он ее бил-то, когда она на сносях была, ох, видал бы муж ее, то и от брата нашего места живого не оставил. Ничего не скажешь, отхватила себе мужика. А мать тебя и покормить-то не успела, при родах в муках так и скончалась. Ох, бедная, а я тебя как в животе ее защищала, так и после смерти ее защищала. – Сонька смотрела на Авдотью, и никак не могла понять, зачем же тетка ей врет так, будто Сонька сама не была очевидцем того, как вместе с братом Ефимом Филипповичем выпивали, а потом ее маленькую по дому-то и гоняли, и ночевать ей приходилось то в хлеву, то на сеновале. И только когда умер ненавистный ею дядька Ефим, зажили они с Авдотьей более спокойно, и уж более не терпела она побоев. – Защищала грудью своей! Потому что хоть бог и обделил меня мужем-то, а роптать-то грех – подарок мне в виде тебя сделал. Тебя, кроху, мне подарил!

«Конечно, мне одной с тобой справляться», – подумала Сонька и наконец, не выдержав, заговорила:

– Тетушка, прошу, не томи, говори прямо, – она с трудом переносила, когда тетка начинала пересказывать одну и ту же историю, которую Сонька слышала не одну сотню раз и, к тому же, чувства жалости к Авдотье она не испытывала, и все эти причитания вызывали только раздражение.

– Два купца к нам приехали, – проковыляла к окну, убедилась, что купцы стоят у повозки да курят, и, не сводя с них глаз, продолжила: – Хорошие купцы, особенно вон тот, – она подозвала Соньку рукой и указала на тучного мужика с сальными кучерявыми волосами, которые улеглись в форме его шапки и так и остались, глазки его и без того маленькие от прищура превратились в две полоски, только густые брови и борода бросались в глаза; рядом с длинным и худощавым другом этот выглядел коренастым небольшого роста, рубаха плотно облегала его большой живот – вон тот, видала? Завидный мужчина. Главное, что купец, а то что рядом друг его, то тоже купец, правда не такой завидный, как первый. – Сонька глядела на Тараса и то и дело переводила взгляд на тетку, она смотрела на ее губы, которые в шёпоте быстро тараторили слова, и пыталась уловить суть. – Он из Питера! Самой императрице покойной меха продавал! Щедрый, добрый! Главное, он будет заботливым мужем, я-то давно на свете живу, я-то все вижу, помяни мое слово. Так что я тебя за него и отдам-то.

– Куда отдашь, тетушка?

– Как куда! Ясное дело куда – в жены! В семью его пойдешь! Будешь за ним как за каменной стеной! Гутарю тебе гутарю – а ты шо, не слышишь меня? Хороший мужик, завидный!

Сонька, как ошпаренная, отскочила от Авдотьи и затрясла головой:

– Нет! Нет, тетушка! Ты же не знаешь! Я же тебе вот что сказать хочу! Иван! Помнишь!? Друг мой детства Иванушка! Он вернулся! Вернулся! Он меня в жены взять хочет! – девушка, конечно, хотела сказать это все совсем иначе и дождаться сватов или отца Ивана, но хорошо было бы, коли знали мы все заранее и могли планировать действия свои, но у жизни, как водится, свои взгляды.

Авдотья с прищуром глянула на Соньку, припоминая, о ком идет речь:

– Вспомни, тетушка! Вспомни! Он сын атамана нашего Трифона Михайловича!

Авдотья тут же вспыхнула, и только больше насупилась, поправила платок и глянула на Соньку.

– Сын вернулся? – чего-чего, а возвращение сына никак не входило в планы Авдотьи, она всегда верила, что атаман своего одиночества не выдержит да и возьмет ее в жены. – И шо? С атаманом решила породниться? – пуще прежнего набросилась тетка на девушку. – А о моем счастье ты вовсе и не думашь?