Я кивнула, что есть, то есть.

– После того, как Василий Павлович забрал Светлану к нам, моя жизнь превратилась в ад, – сокрушенно вздохнула Юлия, – понимаете, мы же пока хотели пожить для себя, своих детей не заводили, а теперь у нас в семье вдруг появился этот ужасный ребенок!

Я понимала.

– Этим летом мы планировали съездить в Сочи, вдвоем, – продолжала жаловаться Юлия, – Василий Павлович много работает, так устает. А этот ребенок… ну, вы же понимаете?

– Что вы от меня хотите? – голова от ее трескотни начала болеть заново, тошнота стала возвращаться и моя толерантность резко закончилась. Я раскрыла бутылку минералки и алчно припала к горлышку.

– Лидия Степановна, заберите ее к себе, – заявила Юлия, и я поперхнулась минералкой.

Ветер настойчиво царапал дождевыми струйками оконные стекла и от этих звуков возникало единственное желание заткнуть уши и спрятаться под одеяло. Свинцовые тучи почти не пропускали тусклый свет, наполняя кабинет густым блекло-серым сумраком, от которого спать хотелось еще сильнее. Я зябко поежилась от сырости и поплотнее закуталась в старую вязанную кофту Риммы Марковны, которая этим утром силком сунула мне ее уже почти в дверях.

– Давай ты будешь печатать, а я – диктовать? Или наоборот, – предложила Аллочка, кисло взвесив в руках увесистую кипу важных и очень-очень важных бумаг. – Сначала твою работу сделаем, потом – мою. Или наоборот.

Я согласилась, действительно, так будет быстрее.

– Давай, диктуй, – я поспешно расчехлила машинку и вставила переложенные копирками чистые листы.

Мы трудились минут сорок, пока Аллочка не выдержала:

– …а также в период гарантийной эксплуатации локомотива… Ты представляешь, Лид, а ведь Щука опять ушла на больничный, и надолго, – ввернула она, перелистнула очередную страницу и продолжила диктовать, – …в том числе производственную деятельность, направленную на изготовление новых локомотивов и их отправку к месту эксплуатации в депо «Монорельс»…

– Сочувствую ей, – равнодушно ответила я, машинально отбивая текст, – повтори, пожалуйста, последнюю строку, вроде там было слово пропущено, не пойму.

– …и их отправку к месту эксплуатации в депо «Монорельс»… – дисциплинированно повторила Аллочка и опять не удержалась, – говорят, потом она еще и в санаторий поедет…

– Возраст, – безразлично сказала я, прокрутив каретку машинки, и жамкнула на рычаг, чтобы освободить валик. – Нужно здоровье беречь смолоду.

– Так что месяца полтора-два мы ее не увидим.

– Вот и чудненько, – кивнула я.

– А на ее месте знаешь кто будет? – напустила на себя загадочный вид Аллочка.

– Да что тут думать, ясно, что Гиржева, – отмахнулась я и поменяла листы, – давай диктуй лучше, не отвлекайся, а то мы так и до обеда не успеем.

– А вот и нет! – фыркнула Аллочка и, выдержав театральную паузу, выпалила, – Коза эта будет, дурная! Вот!

– Какая коза дурная? – не поняла я.

– Машенька, мать ее! – злобно ощерилась Аллочка, – Мария Олеговна по паспорту которая.

– Ого, – пробормотала я, – ну, ничего себе.

– Вот тебе и ничего себе! – позлорадствовала Аллочка и добавила, – вот так работаешь-работаешь себе потихоньку, а тут какая-то коза приходит и бац! Сразу на место Щуки!

– Давай, диктуй лучше дальше, – прервала поток возмущения я, прокрутив каретку так резко, что чуть не сломала ее.

– …и возможные варианты устранения неисправности силами ремонтной бригады номер три…

Когда общими усилиями со срочными документами было покончено и Аллочка отбыла к себе, я крепко задумалась. Вот же засада! Только-только со Щукой определенный нейтралитет удалось выстроить, как теперь случилась Машенька. Молодая девушка с большой грудью и склочным характером, которая умудрялась ювелирно протроллить и довести до истерики даже обычно сдержанную и слегка флегматичную Аллочку. Мда-с. Вот теперь то уж будет весело. И что делать со Светкой тоже абсолютно не понятно. После разговора с Валеевой, я взяла паузу на два дня, подумать. Дамочка категорически настроена сбыть падчерицу хоть в интернат, хоть в Гондурас, хоть на Луну. По ней видно, что девушка она крайне решительная и на пути к личному комфорту преграды сметет любые. Мне же чужой ребенок тем более не нужен, особенно ребенок Горшковых, а с другой стороны, как-то и жалко, такая маленькая, а уже никому не нужна. Значит, нужно подумать, куда ее можно пристроить. И Горшков, гад, постоянно прячется. Я уже заколебалась его вылавливать. Через суд разводиться не хочется, для карьеры это явно не самое лучшее решение. В общем, проблем у меня снова куча. О странном незнакомце и тусовке в гараже я вообще стараюсь пока не думать. И так настроения никакого нет. Да еще вступительные экзамены скоро, а я программу нормально выучить не успеваю.

Голова пухла от мыслей и уже готова была взорваться, когда за окном жахнул раскат грома, дверь распахнулась и в кабинет ворвалась Зоя. Ее плащ и косынка вымокли насквозь.

– Фу-у-ух, ну и погодка в начале лета, – Зоя сорвала плащ и поискала глазами, куда бы пристроить. Развесив его на спинке стула, она подошла к висевшему на стене зеркалу и принялась вытирать лицо носовым платком, стараясь не размазать тушь и тени.

Я вяло дописывала последнюю карточку, поэтому не ответила.

– Вот скажи мне, Лида, а зачем ты якшаешься с этой Максимовой, и с Репетун? – Зоя рывком стащила нейлоновую косынку, стряхнула капли воды, небрежно завязала ее обратно и развернулась ко мне с крайне недовольным видом, – забыла уже, как они тебя хором изводили?

– А как надо? – аж удивилась такому напору я.

– Ну, у тебя же теперь власть, ты в фаворе… – хмыкнула она.

– В каком еще фаворе?

– У Ивана Аркадьевича, будто сама не знаешь! – загорячилась Зоя и поправила сползающую косынку. – Лида! Ты же можешь всю эту бабскую кодлу одним махом разогнать! И не делай вид, что не понимаешь!

– Могу, – пожала плечами я. – Только зачем?

– Ну, так отомсти им! – воскликнула Зоя и глаза ее вспыхнули предвкушением.

– Зачем? – флегматично поинтересовалась я и продолжила внимательно заполнять карточку аккуратным почерком.

– Как это зачем? – Зоя аж поперхнулась, – во-первых, ты отомстишь обидчикам и это приятно, а во-вторых, просто потому, что любое зло должно быть наказано!

– Ты права, – согласилась я, и Зоя, приготовившись яростно доказывать, сдулась.

– Ну, так чего ты тогда с ними хороводишься?

– Зоя, сама подумай, – я поморщилась, когда жахнул очередной раскат грома, – ты только что нарисовала краткую перспективу: да, я могу сейчас их «ого-го и ух!», могу покуражиться над ними так, как они куражились надо мной, и даже еще хлеще, фантазия у меня есть, могу дистанцироваться на общение в стиле «добрый день – до свидания и адью». Ну, а смысл какой в этом? Потешить самолюбие на целых пять минут? Или даже на целых шесть! Получить моральное удовлетворение? Ну, потешу. Ну, получу. А потом? Видишь ли, Зоя, руководствоваться эмоциями, и тем более – опираться на ближние перспективы – это глупо. Даже не так: не глупо, а очень глупо и очень недальновидно. Ну, покуражусь я, разгоню их, а дальше что?

– Придут нормальные сотрудники… – пожала плечами Зоя и принялась перевязывать косынку заново, – с которыми можно нормально работать… вот же дрянь, соскальзывает!

– А если придут ненормальные? – хмыкнула я, и Зоя не нашла, что ответить, – Тех тоже выедать прикажешь? А что, если придут не просто ненормальные, а ненормальные в крайней степени? Тогда что делать? Ждать пока они меня съедят? Или искать другую работу? А там ведь тоже могут быть свои ненормальные.

– Но мириться…

– Да зачем же мириться? – удивилась такой наивности я, – худой мир, конечно, лучше хорошей войны – это мое правило, а этих дамочек уж я использую так, как нужно мне. Они же прекрасно понимают, что я всё-всё-всё помню. И ужасно боятся, что я могу им отдать…

– Но они же могут твое терпение принять за слабость, – предприняла еще одну попытку повлиять на меня Зоя. – И опять начнут тебя изводить.