«Однако странно, – Паша пожал плечами, точнее подумал, что пожал. – Никогда раньше такими вещами не интересовался. Может не стоит и начинать?»

Больше желания притягивать мысли у него не возникало. Зато возникло желание, совпавшее с возможностью, и Павел вдруг… взмыл вверх. Такой этюд ему понравился куда больше, чем тяжкое бремя чужих научных терзаний, да и лёгкость пьянила. Одно желание, лёгкий толчок вперёд на уровне сознания, и он уже далеко, за километры, сотни километров, в другом городе… да где угодно.

Так перемещаться он научился на удивление быстро.

Интересно было оставаться без сна. Павел постоянно был в спокойно-бодрствующем состоянии, будто всегда был день. Даже нет, вначале состояние было чуть взвинченное, как на просмотре интересного кинофильма.

В минуты спокойствия Павел исследовал, размышлял о тонком мире: «Свое обличие, похоже, изменяется в соответствии с привычным обликом, оставшейся с физической жизни памяти, но оно при ментальном усилии и желании может меняться. Масса, также, кажется, что есть, но это лишь привычное воспоминание. Физических препятствий у энергетического тела нет, ибо оно существует в другой частоте и захватывает частоту трехмерного пространства лишь частично – ощущает его, видит, но воздействовать может только при усилии. Зато ввиду отсутствия в моей новой частоте гравитации, я, так же, как в пространстве, могу перемещаться и по времени».

«Сначала надо попрощаться с землёй! – Павел это понимает, он полностью готов, он хочет всеми фибрами души. – Есть возможность и желание увидеть весь мой пройденный путь, причины всех поворотов судьбы и последствия любых решений. Ну а прокравшуюся в сознание глубокую печаль, так гони её прочь. Сам факт потери земного мира можно воспринимать философски, как конец отдыха на курорте – очень жаль, конечно, но жизнь продолжается».

– … Паша, Паша, зачем?! Ну мог бы чуть подождать, – надрывный плач жены гудел в голове, как собственный. Однако по пока непонятной причине он не вызывал зеркального чувства горя и потери. Мало того, жена со своим горем казалась вообще другим человеком.

– Столько лет вместе, сколько пережито… дети… я же люблю тебя! – Павел мысленно отвернулся. Хоть он и прожил с Лизаветой полжизни, но всё это время, как ни странно, казалось, что настоящей литературной любви в лице своей жены он так и не нашёл. Что любовь оная где-то рядом знал, он её практически чувствовал, только руку протяни, однако заполучить её и даже дотронуться, увы, не судьба.

«А ведь каждый второй человек всю свою жизнь мечтает о высокой, чистой романтике, носит её в себе… Откуда же тогда эти желания и чувства взялись, раз их почти никто не достигал?» – Павла, себе на удивление, вдруг захватил сей сакраментальный вопрос. Сомнения приближали к разгадке, казалось ещё чуть и он поймёт. Но нет… пока нет.

Ну да ладно, сейчас Паше были интереснее новые впечатления и ощущения. Но вот незадача – наряду с ними на него комом начали накатывать яркие воспоминания, усиленные пониманием того, что тот привычный и любимый мир уже не вернуть. Зато теперь эти воспоминания можно было потрогать, ощутить. И он без промедления бросился в сей омут с головой.

Совсем не удивительно, что в первую очередь очень захотелось увидеть родственников и друзей, тем более что расстояния больше не существовало. И действительно, только он подумал об оставленных в том мире детях, те тут же оказались рядом. Павел понял оное еще до того, как увидел их. В его ощущения ворвались чувства сторонние, сначала непонятные. Но тут же они сплелись в единое цветное поле. Павел мог зайти в души своих детей, как в гости, сейчас он был связан с ними будто общей кровеносной системой. Он даже мог некоторым образом воздействовать на них.

Вот бежит, торопится по нервным волокнам в спинной мозг и гипоталамус импульс головной боли, переливаясь яркими оттенками жёлтого. Павел ставит ладонь и ожидаемая боль останавливается. Он нежно гладит голову дочери, посылая ей мысленно всю свою любовь. Дочь облегчённо вздыхает. Ему вдруг кажется, что он когда-то всё это уже делал. Но только Павел убирает руку, всё возвращается на круги своя.

Дочка была подавлена, часто плакала, а вот сын перенёс потерю немного легче вследствие твёрдого характера. Вообще, сын Антон своей ровной энергетикой с сильными яркими цветами очень удивил Павла. Казалось бы, ни он, ни жена силой духа на протяжении жизни не отличались. И откуда бы тогда этой силе взяться с точки зрения генетики, да и воспитания, у Антона? Однако сын демонстрировал совсем не фамильную твёрдость и целеустремлённость, которая теперь явно была видна его отцу. Стоило об этом задуматься и понимание пришло само собой:

«Генетика даёт человеку лишь процентов десять его характера и способностей, ещё столько же даёт воспитание и жизненные наработки. Всё остальное даётся свыше – особенностями личности души, и в большей мере её задачами на эту жизнь. А посему в разных жизнях душа может иметь совсем разный характер с небольшими совпадениями».

– Отец, зачем? …Поберегся…сейчас бы вместе были. Ты меня слышишь? – мысли девушки плакали, эмоции фейерверком выпускали в окружающее пространство серо-жёлтую энергию, а вот лицо её физической сущности, которое Павел видел так же отчётливо, застыло бледной маской.

Пытаться войти с дочерью в контакт было бессмыслицей. Преодолеть своими мыслями такое мощное поле, как мысли и эмоции дочки, не представлялось возможным. Зато во сне можно было попробовать.

Катерина погружалась в сон очень долго. Ворочалась, всхлипывала, голову её окутывали вязкие волны боли. Но уставший организм брал своё. Боль плавно уступала место картинкам и фантазиям, которые мозг изощрённо выдумывал, дабы успокоить химические процессы выработки гормонов. Приятные пейзажи из детства… по залитой солнцем дороге идёт Катя со своей лучшей подругой. Идёт она, похоже, на городской праздник. Девушки смеются и… как раз тут Павел решает вмешаться. Он идёт по дороге на встречу привычной походкой, в привычной Катерине рубахе навыпуск и синих джинсах.

– Здравствуй, дочь, – на лице Павла светилась успокаивающая улыбка.

Катя остолбенела.

– Отец? Ты же умер.

– Да, Катюша, к сожалению. Вот пришёл тебя проведать напоследок и сказать, как я тебя люблю.

Слеза скатилась по щеке дочери.

– Папа, останься. Ты же смог прийти, значит, можешь и остаться. Пусть всё будет, как раньше – мама, ты, я, Антон. Как в старые добрые времена.

– Не могу, доченька. Такова жизнь. А, вообще, мне здесь очень хорошо. Ты же хочешь, что бы твоему папе было хорошо?..

Весь день дети с женой были заняты похоронными хлопотами. Павел то следил за ними, то мгновенно перемещался в места, что всю жизнь вили гнездо в его памяти и сердце. В основном то были островки его молодости – светлые воспоминания, как бальзам ложащиеся на огрубевшую с годами душу. Он метался между годами и пространствами, по несколько раз заново переживая самые яркие и счастливые моменты своей жизни. На одних зависал подолгу, вчитываясь, как в книгу в мысли и чувства некогда окружающих Павла людей.

– … Боже, какой парень! Ловкий, весёлый, а симпатичный-то какой, – украдкой влюблёнными глазами смотрела на него та невзрачная малолетка, которую он тогда даже и не заметил. – Мне кажется, я сделала бы всё, что он от меня попросит, – вздохнула она, закатив глазки.

А сам Паша в этот момент лихо скакал на заднем колесе велосипеда, заставляя того прыгать с бордюра на клумбу и застывая на оной секунд по пять. Мышцы на его руках вздувались бугорками и перекатывались, вызывая сладкую истому в груди стоящих рядом друзей женского пола. От подростка исходили волны детского восторга, которые сейчас, через сорок пять лет он же жадно впитывал.

«Это ж, как я упустил такую поклонницу? Надо было всего лишь присмотреться, а я, дурак, только на велике прыгал», – проклинал себя Паша, в десятый раз пересматривая со стороны эту сцену.