– Прости, – вздохнул я и присел рядом. – Может, я был слишком резким, но, Лимирей, это не шутки. У расследования есть свои неприятные моменты. Я постараюсь договориться, чтобы Николаса осмотрели как можно скорее. Только пообещай мне, что никуда не уйдешь. По крайней мере, до тех пор, пока мы не найдем его убийцу.

Я старался говорить как можно мягче, и, кажется, это подействовало. Лимирей повернула голову в мою сторону. Глаза ее потускнели. Прекрасное лицо опухло и стало еще бледнее – похоже, тоже надышалась в лаборатории.

– Я не справлюсь без твоей помощи. Никто не знал Николаса так, как ты, – продолжил я, взяв Лимирей за руку. – Вместе мы справимся.

«Только не уходи никуда снова, пожалуйста», – снова не сказал я.

Лимирей шмыгнула носом и повернулась на бок. Она указала сначала на меня, затем на себя, а потом куда-то в сторону тракта. Я задумался.

– Ты хочешь, чтобы мы куда-то поехали?

Лимирей кивнула и дернула себя за рукав охотничьего костюма. Я улыбнулся. Ну да, я уже и забыл, что обещал ей поездку в город. Все ее вещи сгинули в пожаре, кроме тех, в которых она была. И заодно не помешает зайти к тем, кому Лимирей относила зелья, чтобы убедиться в ее невиновности. Неприятно это говорить, но порой самые близкие люди способны на страшные вещи. Это я знал по личному опыту.

– Давай так: завтра с утра я зайду к начальству и скажу, что выезжаю в город, – произнес я. – А там ты мне покажешь, где была, как и обещала. Так у других вопросов не возникнет. Да и вообще, это предлог оказаться в городе. Идет? – взглянул я на Лимирей.

Она, помедлив, кивнула. Я вздохнул с некоторым облегчением и, успокоившись, вдруг почувствовал, что жутко проголодался.

– Се-ева, – позвал я. – Ты что-нибудь готовил вчера или сегодня?

– А ты что-нибудь купил, чтобы я приготовил? – сварливо спросил домовой. – Пирожки есть к чаю! Пельмени налепленные есть, – уже смягчившись, произнес он. – Отварить али пожарить?

– Отварить, – ответил я. – И… Спасибо.

– Да чего уж тут, – проворчал Сева. – Только продуктов накупить не забудь, а то кончилось все. Баловать нечем, – шмыгнул он носом и скрылся в кухне.

Я запоздало вспомнил, что Лимирей тоже не ела – ни вчера, ни сегодня. Надо будет проследить, чтобы хоть немного еды проглотила. Горе человека способно подкосить по-разному.

Три дня я отлеживался и старался не спускать глаз с Лимирей. После того как духи стихии приняли мой скромный дар, мне стало легче. А вот ментальное состояние Лимирей по-прежнему оставляло желать лучшего. Я видел, что она пытается отвлечься и не думать о том, что случилось. А выход из своего неспокойного душевного состояния нашла в заботе обо мне. Состояния у Лимирей было два: либо она возилась с зельями, либо возилась со мной, отпаивая меня ими. Иногда во время приготовления очередного укрепляющего отвара для меня Лимирей застывала и подолгу смотрела в окно. В такие моменты я всерьез опасался за ее рассудок и пытался привлечь к себе ее внимание. Попытки разговорить ее ничем не заканчивались: о своих мыслях Лимирей не говорила и только качала головой. Но всякий раз после такого оцепенения я замечал, что у нее все начинает валиться из рук. После этого на приготовление зелий Лим хватало ненадолго, и она уходила на задний двор. Однажды, когда мне стало лучше, я вышел за ней и застал ее в слезах и отчаянии. Я ничего не стал ей говорить. Она имела право выплакаться.

Примечательно, что тогда на заднем дворе она была не одна. Компанию ей составил дух воды, и при виде его мне в голову пришла идея, как развеять ее подавленное состояние. Так у нас завязался бой в снегу. Мы с Лимирей отбивались от духа воды, который пытался нас закопать в сугробах. Это небольшое развлечение, может, и было неуместным, но быстро заставило Лимирей забыть о своих слезах, а мне напомнило о нашем далеком беззаботном детстве. Духа мы, конечно же, не победили, но домой вернулись уже в хорошем настроении. На губах Лимирей даже появилась слабая улыбка. Это уже был хороший знак.

С появлением Лимирей у меня дома возникла какая-то странная атмосфера. Комната полностью стала принадлежать ей, туда не совался даже Сева.

– Жить с алхимиками – та еще пытка, – ворчливо сказал он. – Ничегошеньки нельзя! Все-то у них по делу! И травинка упавшая, и цветы завядшие, и пергаменты исписанные… Не дай Великие Духи принести им чай на рабочее место! Перепутают с зельем – и поминай как звали!

Однако на новую соседку Сева не жаловался и даже проникся к ней. Возможно, потому что Лимирей помогала мне восстанавливаться и даже покупала продукты, которые он сразу же утаскивал на кухню. Пару раз пыталась помочь Севе с готовкой, но он заявил, что сам справится. Единственное, чем домовой был недоволен, так это тем, что Лимирей ничего не ела. Попытки накормить ее насильно тоже ни к чему не приводили. Обычно она выпивала чашку чая, поклоном благодарила Севу и уходила из-за стола.

И все эти три дня я чувствовал себя перед ней виноватым. Ведь все могло быть не так. Николас мог быть жив, но теперь ничего было не исправить. История не терпит сослагательного наклонения. Я мог долго размышлять на тему «что было бы, если…», однако толку от этого не было бы никакого.

Лимирей была такой искренней, что я невольно почувствовал себя последним мерзавцем, и мне становилось от этого тем хуже, чем яснее я видел, что свою любовь к Николасу и заботу она перенесла на меня. Так Лимирей справлялась с потрясением.

Однако вечером третьего дня я решился рассказать Лимирей о своем видении. Я не стал оправдываться и, покаявшись во всем, с замиранием сердца ждал реакции Лим. Это был первый на моей памяти случай, когда она действительно сильно на меня разозлилась. Взгляд ее словно метал молнии. Губы дрожали. На мгновение возникло ощущение, что она готова броситься на меня и задушить. За многие годы работы в полиции я успел забыть, что такое страх, но тогда, сидя рядом с разъяренной Лимирей, очень остро ощутил, что моя жизнь висит на волоске.

Лим скрылась в комнате, а через несколько мгновений вышла, яростно сунула мне в руки записку и, развернувшись, вышла, громко хлопнув дверью. Я заметил, что даже куртку она на себя накинуть забыла. Записку я развернул не сразу, а увидев написанное, сразу же бросил ее в камин.

было там.

Я остался в доме один. Тишину нарушал лишь треск поленьев в камине. Мрачно я подумал о том, что Лимирей имеет полное право меня в этом обвинить.

– Дурак ты, – неожиданно сказал Сева. – Причем дважды.

– Это еще почему? – угрюмо взглянул я на домового.

– Первый раз дурак, потому что думал головой, а не сердцем. Второй раз – потому что девку хорошую упустил, – деловито сказал Сева.

– Я не намерен обсуждать подобные темы, – резко ответил я.

Сева пожал плечами.

– Как знаешь. Добрая она. Заботливая. Без злых помыслов. Разве что несчастная.

С этими словами Сева ушел, а я еще долго сидел в одиночестве, прокручивая его слова в голове. Мне казалось, что он знает Лимирей даже лучше, чем я, что само по себе казалось невероятным.

А вдруг знает?..

После всего я уже не знал, чему и верить: чувствам или логике.

С тяжелыми и рассеянными мыслями я гадал, вернется ли вообще Лимирей. Она говорила, что у нее есть безопасное место, куда она может уйти.

Но мои худшие ожидания не оправдались. Лимирей вернулась посреди ночи. Усталая, замерзшая, она выглядела еще хуже, чем после смерти Николаса.

С трудом мы отогрели ее с Севой. Горячий чай, ванна, лекарские зелья – все это пошло на пользу, но вдруг что-то серьезное? Тут мы уже не поможем: наших с Севой знаний не хватит, чтобы выходить Лимирей.

От визита к лекарю Лим отказалась. Попросила только перо и лист бумаги со стола. Закутанной с ног до головы в плед, ей было не очень удобно писать, да и свечи слабо освещали помещение. И все-таки она весьма разборчиво написала следующую записку: