Сын посмотрел на полутораметровые сугробы обочин и отрицательно помотал головой.

– Может, Маня хочет?

Собачья морда, выдвинувшаяся вперед вместе с плечами, тихо убралась на заднее сидение.

– Не… – Сказал сын. – Глупо тратить единственную собачью силу на поиск дурацких желудей. Если вдруг кончится бензин, мы запряжем ее, как оленя. Увезу тебя я в тундру… Мам, а там всегда снег? Что же тогда люди едят?

Спрятавшая уши собака снова просунула между нами голову.

– Географию изучают в шестом классе. Кажется. – Сказала я Сереге.

– А я вырос и все забыл. – Невозмутимо ответил тот.

– Я выросла э-э… на тридцать лет раньше.

– Так ты росла во времена развитого социализма. – Ответствовал ребенок.

– Загнивающего. – Поправила я.

– Все равно вас учили лучше. Так что там с чукчами?

– Ну… – Неуверенно сказала я. – Там тоже есть лето. Короткое. Но за это время успевают вызреть ягоды. Морошка, брусника… Олени приносят потомство. Знаешь, сын, люди живут везде. Даже во льдах или рядом с вечно дымящей свалкой. Мучаются, но живут.

– Почему?

– Там их дом. Как, например, здесь. – Я кивнула на деревню, где из десяти домов три были покосившимися, два – заколоченными, и лишь в одном из трубы шел дым, а в окне цвела герань.

– Денег у них нет, чтобы свалить! – Пренебрежительно сказал Серега. – А так сразу бы уехали!

– Не скажи. – Вздохнула я. – Иногда старики, даже больные, не хотят оставлять землю, на которой выросли. Конечно, им тоже хочется уюта и тепла. Но нормальных дорог нет. Магистрального газа – нет. Хорошо, если сюда раз в неделю приезжает автолавка, а раз в год привозят баллоны. Государству проще собрать людей в города, нежели заниматься вот такими убыточными деревнями.

– Но в советское время тут жили! – Ребенок кивнул на последнюю избу с березой и сидящей на ней вороной.

– Жили. – Кивнула я. – Колхозами и почти натуральным хозяйством. Знаешь, почему в крестьянских семьях было много детей?

– И почему?

– Нужно было много работать, чтобы прокормиться. На земле важны любые руки. Даже детские. Воду из колодца натаскай, скотину подои, покорми, за ней почисти…

– Фу, навоз! – Сморщил нос сын.

– Это – удобрение. Причем, самое эффективное. Спроси дедушку, он расскажет.

Парень замолчал, глядя на дорогу.

– Предложи Мане поесть. – Попросила его, посмотрев в хмурое лицо.

Кажется, только сейчас, среди белых полей и лесов, он осознал, что есть другая жизнь, с колодцем во дворе и печкой. Заботами о скотине, соломе и дровах.

– Мам… – Он достал миску. Насыпав немного корма, поставил ее перед Маниным носом. – Скажи… Если у этих людей все так беспросветно, то зачем они живут? Зачем размножаются?

– Знаешь, – я повернула направо, согласно ржавому указателю с плохо различимыми буквами, – в их жизни много труда, но есть и свои радости. Бабушка Маша рассказывала, какие в их деревне были гулянья. Еще могу тебе сказать, что мое детство и юность были… намного грустней. Учеба, работа… Снова учеба. Даже не помню, как вышла замуж.

– Да ну! – Сережка развернулся ко мне, чтобы видеть мое лицо. – Ты просто была заучкой с комплексом неполноценности. Удивлен, что ценящий женскую красоту папа как-то тебя разглядел.

– Даже боги ошибаются. И все же… В наших буднях так не хватает воздуха, теплого летнего дождя, утренней холодной росы, спелых, прямо с дерева, душистых яблок и… парного молока!

– Зато у меня есть компьютер.

– Конечно. – Я согласилась, доставая из кармана телефон. За разговорами мы подъехали к городу, где была назначена встреча.

***

К моему безграничному удивлению, девушка с милым голоском оказалась риелтором. Встретив нас на центральной площади небольшого городка, улыбнулась красными щечками:

– Можно я к вам сяду? Дело в том, что продавец живет в пятидесяти километрах отсюда. А до той деревни, где дом – все семьдесят.

– Не проще было бы назначить встречу прямо у нее? Я сэкономила бы два часа дороги и горючее. – Не удержалась я. – Вы же знали, откуда я еду!

– Но Вы все равно приехали. – Она ласково коснулась рукой Сережиного плеча. Тот плавно шагнул назад и осветил свое лицо улыбкой.

– Конечно, мы не возражаем! Но, знамо дело, оставили бы свою собаку дома. А так Вам придется делить с ней задний диван.

И он распахнул перед девушкой дверку, из которой высунулся черный овчарочий нос.

– Ой… – В ее глазах мелькнул испуг. – Может, тогда я сяду впереди?

– Меня укачивает, а Маня не кусается. – Сообщил сын и, обойдя машину, хлопнул своей дверцей.

– Вообще-то, у меня еще два просмотра… – Риелтор в новой курточке и сапожках никак не хотела садиться рядом с собакой.

– Вам решать. – Я пожала плечами. – В принципе, мы уже накатались.

Минуты три в ней боролись жалость и жадность. Победила вторая.

– Хорошо. – Кивнула она помпоном на белой шапочке. – Едем.

И легко запрыгнула к Мане. Собака, потянув носом ее духи, отодвинулась как можно дальше, а я завела двигатель.

– Куда едем? – Спросила девушку, глядя на центральную клумбу и низенькие дома, дружно греющие небо.

– Вон тот проулок. – Бодро махнула рукой наш гид и с опаской посмотрела на Маню. Но та замерла, положив морду на лапы.

***

И снова вокруг нас потянулись поля с лесами. Сын задремал, а девушка задумалась, иногда показывая на развилках дорогу.

– А у вас тут ходит автобус? – Поинтересовалась я, глядя на белую припорошенную вчерашним снегом трассу. – И как часто чистят?

– Чистят. – Подтвердила она, не уточнив периодичность. – Автобус, да, ходит.

– Вот и замечательно! – Сказала ей. – Значит, мы вернемся по другому шоссе.

– Ой… – Испугалась риелтор. – А он будет… только завтра!

Я тяжело вздохнула: прогулка, еще не завершившись и наполовину, из увеселительной превращалась в проблемную. Однако до хозяйки коттеджа в экологически чистом районе мы доехали за сорок минут.

Уже другая девушка, закутанная в пуховую шаль и с годовалым ребенком на руках, протянула нашей спутнице ключи. Бросив на машину быстрый взгляд, снова шагнула в тепло дома и захлопнула обитую дерматином дверь.

– Вот и все. Едем дальше! – Улыбнулась риелтор, уже привычно забираясь к Мане.

К моему удивлению, дорога, бегущая через заснеженный сосновый лес, была идеально ровной. Ни снега, ни льда.

– Здесь всегда так хорошо? – Задумчиво спросила я, не понаслышке зная о сезонных метаморфозах.

– Конечно! – Бодро воскликнула та. – Асфальт! Не к дому, но до конца деревни. Скоро сами все увидите!

***

И мы увидели… Вольно раскинувшаяся среди перелесков и полей деревня прятала свои шиферные крыши под ослепительно сверкающими сугробами и глядела на нас отнюдь не крохотными деревенскими окошечками, а вполне современными окнами, вделанными в высокие стены. Высоким был и чердак, прячущийся под двускатной крышей. Сами дома и даже террасы стояли на кирпичном фундаменте.

– Э-э… – Открыла я рот. – Это что? Деревня?

– Ну да. – Риелтор энергично кивнула просунувшейся между сидениями шапочкой. – Остановитесь вот здесь. Нет, никому не помешаете, поскольку дальше – тупик. Как видите, – начала она экскурс, – деревня жилая. Тот дом, что продается, третий с краю. Рядом, как вы могли заметить по печному дыму, круглогодично живут соседи.

– Может, выйдем? – Я открыла дверь и поставила ногу на ровную твердую дорогу.

– А тут ничего так, просторненько. – Сообщил выбравшийся раньше меня сын. Маня, возмущенно глядя на нас через стекло, настойчиво поскребла в него лапой.

– Выпусти. – Попросила я Сережку. – Вроде ни скотины, ни аборигенов не видать.

– Если эти два понятия в данной местности не являются синонимами… – Сузив глаза, парень посмотрел на дом с криво занавесившей окно тряпкой. – Деревне несказанно повезло.

Выпрыгнувшая на снег собака повела носом в сторону ближнего к нам дома и задумчиво наклонила голову.

– А пойдемте я вас проведу! – Жизнерадостно сказала риелтор. – Ключ у меня есть, посмотрите все изнутри!