Удивительно. Там, где он прежде стоял, теперь протянулась веревка, загородив вход. На ней висела табличка: «Только для гостей и персонала».

– Как думаешь, собеседования проводят внутри? – спросила Зося.

– Не знаю, но сейчас выясню. – Я скользнула по табличке взглядом. Уж заглянуть внутрь одним глазком наверняка получится! – Жди меня тут.

Растолкав толпу, я поднялась по ступенькам и поднырнула под веревку. На лакированной черной двери были выгравированы слова: le monde entier.

Целый мир.

Эти слова цепляли, так и манили войти.

Я распахнула дверь, но не смогла ничего толком разглядеть. Шагнула вперед. И врезалась в стену.

Отпрянув, я провела кончиками пальцев по невидимой стене – выяснилось, что вход забран стеклом или чем-то очень на него похожим, во всяком случае, мне так показалось. И тут вдруг чья-то рука потянулась ко мне и схватила за запястье. Я вскрикнула и увидела перед собой молодого швейцара.

Я удивленно захлопала глазами. Дверной проем, оказавшийся стеной, мальчик, прошедший сквозь нее, что за чудеса?

Хотя нет, для мальчика швейцар был чересчур высок и крепок – под ливреей угадывались мышцы. Если метрдотель был бледен как мел, этот юноша – напротив. Кожа у него была теплого, медного оттенка, а карие глаза с любопытством смотрели на меня.

– Чем могу помочь? – спросил он на верданньерском с акцентом, которого я прежде ни разу не слышала.

Я посмотрела на отель, припомнила все те атласы, которые я разглядывала в гостиной Безье, кусочки суши, которые я обводила кончиком пальца. Удивительно, что такое старое здание выдерживало долгие путешествия.

– Где вы были вчера? – спросила я.

– В минуте пути отсюда, – коротко ответил юноша. А когда я стала ощупывать стену, он захлопнул дверь. – Внутрь можно только гостям и персоналу.

Ах да. Так ведь было написано на той дурацкой табличке.

– А где проводят собеседования?

– Хочешь собеседоваться в отель?

Он явно удивился, и меня это рассердило. Я смерила его мрачным взглядом.

– А что, незаметно?

Дверь неожиданно распахнулась, и мы оба подскочили. Наружу высыпала горстка гостей. Впереди шла смуглая невысокая девушка. На ее шее синело лазуритовое ожерелье. За ней шел еще один гость – такой бледный, что в лучах летнего дюркского солнца он рисковал мгновенно обуглиться.

Они смеялись. От них исходил сладковатый аромат, от которого у меня едва не подогнулись ноги.

– Чем это пахнет?

– Жасминовым десертом. Ничего необычного.

Вот уж не скажи. Мне захотелось съесть этот аромат – до того он был аппетитным!

– Звучит интересно! А откуда он?

– Пардон, но я спешу. Нет у меня сейчас времени на глупых девчонок.

– Что-что?

– Что слышала, – с ухмылкой сказал он и попытался протиснуться мимо меня. Пробраться в здание без чужой помощи я не могла, а швейцар был единственным человеком из отеля, которого мне удалось встретить – не считая хозяина. И хотя ему удалось страшно меня разозлить, я схватила его за руку.

– Где проводят собеседования?

– Я занят, что тут непонятного?

– Тогда поскорее ответь на мой вопрос.

Он внимательно посмотрел на меня, потом скользнул взглядом по улице. Я постаралась проследить, что же он ищет, но кроме толпы ничего не увидела. Швейцар убрал локон, упавший мне на шею, и у меня перехватило дыхание.

– На твоем месте я бы пошел прямиком домой. Сделал бы вид, что отель вовсе и не появлялся, – тихо произнес он. А потом скользнул мимо меня и потерялся в толпе.

Еще часа два швейцар и его осуждающий взгляд никак не шли у меня из головы. Как и его слова. Должно быть, он считал, что мне в отеле «Манифик» не место, вот и пытался меня прогнать.

Я принялась нервно обкусывать кончики пальцев, покрытых зелеными пятнами. Краска их дубильни пахла портовой сыростью, как и многое в Дюрке. Поговаривали, что, если прожить тут долго, ребра облепят морские желуди. Я в это верила. Даже после ванны, которую я принимала не так уж и часто, кожа моя все равно воняла тухлой рыбой. Но я отказывалась сдаваться. Маман всегда говорила, что упрямство меня погубит, но я ничего не могла с собой поделать. Швейцар раззадорил меня, и я еще сильнее захотела попасть в отель на работу.

– Очередь почти не движется! Интересно, а можно еще медленнее?

– Надеюсь, нет. – Зося утерла вспотевший под шляпкой лоб.

Очередь в старую чайную у отеля, где, как мы выяснили, и проводили собеседования, была до безобразия длинной. А мы стояли в самом ее конце, к несчастью для моих икр, которые страшно болели.

Когда мы наконец добрались до входа, Зося указала на позолоченную табличку, на которой были перечислены вакансии: артист, музыкант, судомойка. Светлокожий мужчина, одетый в слишком плотный для такой жары костюм, не удостоил нас даже улыбкой. А просто распахнул дверь и толкнул нас внутрь.

Внутри на мраморных прилавках стояли серебристые весы. Полки были уставлены высокими стеклянными банками, набитыми яркими чайными листьями.

– Следующий! – крикнул женский голос из задней комнаты. Там проходили собеседования.

– Пойдешь первой? – спросила Зося. Ее голос дрожал от волнения, как на первом прослушивании несколько лет назад.

Я поправила ленту на шляпке.

– Конечно.

В комнате меня встретила статная женщина с оливковой кожей. Волосы у нее были коротко остриженные, каштановые – они блестели, как ее бархатный брючный костюм. Одета она была по-мужски, но любого франта заткнула бы за пояс. Мне она сразу понравилась, но это чувство прошло, как только она увидела меня и поморщилась.

– Да тут и глядеть-то не на что, – заметила она и подняла повыше большой бронзовый компас с блестящей нефритовой стрелкой. – Замри-ка.

Стрелка закрутилась как сумасшедшая, ни разу не остановившись. Женщина убрала компас в карман.

– А это зачем?

– Вопросы тут задаю я. – Она взяла меня за подбородок. – Имя?

Я сглотнула.

– Жанин Лафайетт. Но все зовут меня Жани.

– Как скучно. – Женщина поджала губы. – А я Ирса, кстати. – Она выпустила мой подбородок. – Ты в этом городе всю жизнь живешь?

– Нет, я из Алиньи, далекой деревни вверх по побережью, – дрожащим голосом призналась я.

– И что же, нравилось тебе в деревне?

Когда мы были маленькими, маман часто поворачивала наши колыбельки к центру Алиньи, чтобы наши ноги всегда помнили путь домой – эта верданньерская примета осталась в моей памяти на долгие годы.

Мне и теперь отчетливо помнились узкие ряды домиков, окрашенных зимними закатами в ярко-желтый. Я знала, где зацветут маки, откуда мы раздобудем ужин. Там у меня были друзья, друзья, которые тревожились обо мне. Последние четыре года я словно бы никак не могла сделать глубокий вдох, а вот в Алиньи дышала свободно, полной грудью.

Теперь же все мои мысли были о том, как бы скорее вернуться домой, и душа ныла от тоски.

– Да, я люблю мою деревню. А сестру привезла в город после маминой смерти. Я хотела вернуться, когда…

– Так твоя мама умерла? – перебила меня Ирса. – А отец?

Подробностей нам маман никогда не рассказывала.

– Он был фермером.

– Где же ты сейчас живешь?

Я начала ей рассказывать про Дом Безье, но вскоре она отмахнулась от меня и жестом велела замолчать.

– Довольно. Зови следующего.

Увидев меня, Зося подскочила.

– Ты как?

– Прекрасно, – солгала я. – Иди скорее, там тебя ждут.

Сестра поспешила в комнату, а я тайком утерла слезы. Глупо было на что-то надеяться. Я нащупала в кармане монетку, оставшуюся после покупки газеты. Что ж, хватит на коробку пастилок для Зоси, как раз утешиться после отказа.

Минуты шли. Из-за двери доносилось ее приглушенное пение. Наконец Зося вышла в зал. На ее лице застыло непонятное выражение.