Вспаханный дерн и проломанная ограда позволяли понять, где именно «Даймлер» слетел с дороги и нырнул в поле. Машина лежала на боку — кузов помят, лобовое стекло покрыто паутиной трещин, — а вокруг нее порхали белые бабочки-капустницы. Неподалеку парочка коров угрюмо пялилась на вторгнувшегося в их владения полицейского.  Молодой констебль с рыжеватыми волосами и мясистыми предплечьями делал в блокноте подобные заметки о происшествии. Он даже не обернулся, когда я, неловко перебравшись через ограду, с шелестом прошагал сквозь высокую, торчавшую пучками траву. Стоя рядом с ним и дожидаясь пока он закончит строчить свои походившие на каракули первоклассника записи, я достал пачку «Честерфилда» и закурил.  

Полицейский шмыгнул носом. Сунув блокнот в карман, он посмотрел на меня с тем неподражаемым видом вымученной вежливости, которую британские полицейские так хорошо умеют демонстрировать. Они вынуждают вас чувствовать себя чем-то средним между аристократом и куском дерьма, который они только что обнаружили на ботинке.  

— Вы что-то хотели, сэр? — обратился он ко мне. 

Я кашлянул.  

— Ну да. Я услыхал об аварии и сразу же приехал.  

— А, — произнес констебль. — Значит, приехали. А зачем?   

Я извлек визитку.  

— Пожалуй, мне лучше представиться. Меня зовут Хьюблейн. Я частный детектив. Из Штатов. Этот джентльмен был моим клиентом.  

Сощурившись, констебль внимательно осмотрел визитку. Затем перевел взгляд на покореженные останки «Даймлера».  

— То есть…  

Я кивнул. Мне даже не пришлось притворяться, чтобы выглядеть угрюмым.  

— Точно. Я должен был приглядывать за ним. Охранять. Он мне за это платил. Пару лет назад, в Нью-Йорке, я выполнил для него одну работенку. Мы вроде как остались довольны друг другом. Ну и вот…  

Полицейский снова шмыгнул носом.  

— Что «ну и вот», сэр?  

— Вот почему я прибыл сюда. Это мой первый визит в Англию. Я всегда хотел здесь побывать, поэтому, когда он попросил меня приехать и присмотреть за ним… Что ж, это было предложение, от которого трудно отказаться.  

От дороги подошел еще один молодой полицейский. Он оказался смуглым и слегка небритым; на вид ему было примерно столько же лет, сколько моему сыну-старшекласснику. Однако он проявлял такую же официозность, что и рыжеволосый.  

— Мне только что позвонили из больницы, — сообщил он напарнику. — Умер по дороге.  

В Саут-Даунсе вдруг сделалось очень жарко и неуютно. Я чувствовал себя старым, пропотевшим и, мягко говоря, растерянным. Внезапно обнаружилось, что я очутился в чужой стране: стою перед вежливыми полицейскими, сообщившими, что мой единственный в Англии друг (и, что еще хуже, человек, за охрану которого мне было заплачено) отправился предъявлять права на собственное облачко.  

— Кто это? — спросил смуглый констебль, кивнув на меня.  

Рыжеволосый передал напарнику мою визитку.  

— Частный «как-то-там». Говорит, присматривал за этим мужиком… Ну, или типа того. Присматривали, сэр? Так ведь?  

Я достал серый носовой платок и вытер лоб.  

— Все верно. Что-то вроде негласного телохранителя. Я не оставался с ним постоянно. Сегодня он отправился повидаться с сестрой, и я как раз ехал проверить, все ли в порядке. Потом услышал от какого-то парня, что здесь произошла авария. Я и подумать не мог, что это он.  

Полицейские стояли, уперев руки в боки, и взирали на меня с бычьей серьезностью.  

— Прескверное дело, — сказал смуглый полицейский. — Похоже, он просто взял да и слетел прямиком с дороги. Потерял управление. Дрянь, одним словом.  

Над Даунсом веял легкий морской бриз, дувший со стороны Брайтона. Если не брать в расчет разбитый автомобиль, стоял чудесный июльский денек.   

— Можно заглянуть в машину? — спросил я.  

— Не вижу причин для отказа, — сказал рыжеволосый. — Милости прошу.  

Через траву и высокие побеги маргариток я пробрался к машине. Очевидно, прежде чем остановиться, она два или три раза перевернулась. Сорванная с петель водительская дверца была обращена к небесам. Салон оказался обильно забрызган кровью. Когда я увидел рулевую колонку, вдавленную точнехонько в переднее сиденье, мне стало ясно, что смерть, скорее всего, была сокрушительной и быстрой.  

Я сглотнул и, заглянув за приборную панель, осмотрел внутренности покореженного авто. Там лежало несколько заляпанных кровью листков и сломанная роговая оправа от очков. Когда я в последний раз видел эти очки, они красовались на носу моего пожилого клиента, Уолтера Пайка. Я вздохнул — это был один из тех по-настоящему глубоких вздохов, которые звучат как «и что, черт возьми, теперь делать?» Уолтер Пайк был застройщиком и, безусловно, весьма богатым джентльменом. Ну а теперь он превратился в не более чем говяжий фарш и это была моя вина. Хуже того, в доме сестры Пайка ожидало прибытия своего горячо любимого старейшего члена надменное и влиятельное английское семейство, и никому иному, кроме как мне, придется рассказать им о случившемся.  

Один из полицейских подошел и встал рядом со мной.  

— Довольны? — спросил он. — Немого кроваво, правда? Не знаю, как быстро гнал старый дурень, но сюда, надо полагать, он не шибко торопился.  

Я кивнул.  

— Да уж.  

Бросив последний взгляд в салон, я кое-что заприметил. Приборная панель из орехового дерева была полностью цела — вот только радиоприемник отсутствовал. Там, где ему полагалось находиться, зияла продолговатая дыра. Вытянув шею, я попытался отыскать радио внутри машины, однако там не обнаружилось никаких его следов.   

Нетерпение полицейских возрастало.  

— Ну же, сэр. Мы должны покончить с этим. Вас не затруднит оставить номер, по которому с вами можно будет связаться?  

— Конечно, — сказал я и продиктовал им цифры. Записав номер своим гигантским, округлым почерком, они аккуратно закрыли свои записные книжки. Ну а моя книга только-только открывалась.        

Я находился в Англии всего две недели, и помимо того, что галлон бензина стоил здесь $1.70, а пачка «Честерфилда»  — $1.10, мне больше ничего не было известно ни об английской культуре, ни об англичанах. В школе нам рассказывали о Георге III, Чарльзе Диккенсе и полицейских в остроконечных шапках, но ничто не смогло подготовить меня к странному, обходительному обществу крепких орешков, какими в действительности являются англичане. Они доверху заполнены этикетом и теплым пивом, и каждый из них чувствителен к малейшим намекам косвенным или прямым на дурные манеры. Если ты не играешь по их правилам, детка, тебе определенно нечего здесь ловить.  

Вот почему я был худшим в мире человеком, чтобы как-то разбираться с внезапной и ужасающей смертью моего клиента Уолтера Пайка. Он был выдающимся старым чудаком — седым, краснолицым и все время щеголявшим в твидовых костюмах. Своей жесткостью он походил на кусок пиццы недельной давности, и все же был классным. Старик владел огромным, древним, беспорядочно выстроенным особняком, что стоял на окраине приморского городка Брайтона, а его сестра Эмили — милая леди, с визитом к которой он направлялся, когда «Даймлер» ушел в свое последнее пике, — жила в еще более изысканном доме времен королевы Анны, располагавшимся прямо за Даунсом.  

Я оставил разбитое авто и вернулся к своей взятой на прокат «Марине». Эти британские тачки — просто нечто. В них два фута длины, а если заглянуть под капот, тут же возникнет вопрос: куда, черт возьми, делся двигатель? Его можно отыскать глубоко внутри: он прячется за масляным фильтром и размерами не превышает один из орешков фирмы «Плантерс».  

Я поехал в сторону богатого лесами Суссекского вельда. Район охоты на лис, верховой езды и богатых землевладельцев. Шелестели деревья, в воздухе витал насыщенный аромат земли и сочных трав. Если бы не чудовищная тоска по Манхэттену, думаю, я бы без промедления обосновался в тех краях.