— О кей, а теперь давайте разберемся во всем более спокойно, — ответил невозмутимый Сиере. — Она прошла в эту комнату прямо из холла. Она не останавливалась и ничего не предпринимала. Не сняла ни пальто, ни шляпку, ничего, кроме одной перчатки. Даже не потрудилась закрыть входную дверь и забрать ключи. Сколько времени могло уйти на все эти действия?

— Думаю, меньше минуты.

— Отлично. Значит, она умерла в тот момент, когда Ронсон вел свою машину по дороге к сосновому бору и коттедж еще находился в поле его зрения. Он утверждает, что по спидометру держал тридцать миль.

Значит, ему понадобилось восемь минут, чтобы добраться до переезда. А машина мисс фон Гогенемс проследовала мимо него в 11.13. Таким образом, к этому времени мисс Крайль должна была умереть, не так ли?

— Либо умерла, либо умирала, — допустил Базиль. — Вероятно, она упала в 11.05, после того, как от дома отъехал Ронсон, так как даже не успела зажечь свет.

— Нет, нет, как раз времени у нее было достаточно, — поправил его Сиере. — Она нажала на выключатель, но свет так и не загорелся, так как обе лампочки в потолке вышли из строя. Сколько времени могло потребоваться ей, чтобы нажать на этот выключатель? Несколько секунд?

— Не больше. И что из этого следует?

— А вот что. — Сиере подался всем телом вперед, в глазах его мелькнул гнев. — Мисс фон Гогенемс утверждает, что когда она проезжала через сосновый бор после одиннадцати тринадцати, то своей машиной чуть не сбила какую-то женщину, в полном одиночестве шагавшую под дождем. В ней она признала свою приятельницу мисс Крайль, которая в это время находилась в доме и была либо уже мертва, либо в бессознательном состоянии. Как же могло случиться, что мисс Крайль оказалась на дороге в полумиле от дома, от которого она удалялась в этот момент? Вывод один — кто-то из двух свидетелей лжет. Кто же именно? Ронсон или мисс фон Гогенемс?

Кто-то тяжело вздохнул, и вслед за этим раздался звон стекольных осколков, упавших на паркет. Миссис Лайтфут с удивлением рассматривала свою руку в перчатке.

— Я держала в руке пенсне, — неторопливо сказала она, — и, кажется, раздавила линзы.

Глава пятнадцатая

Нити, влажные от вина, Легко ткались…

Машина Базиля, легко преодолев подъем, углубилась в сосновый бор и остановилась наверху, возле выбоины.

— Это случилось здесь?

— Да, — ответила сидевшая рядом с ним Гизела и посмотрела вниз, на выбоину, которая после ночной бури была теперь до краев наполнена жидкой грязью. Она начинала подсыхать, ее поверхность покрылась гладкой корочкой, на которой лучами расходились трещины. Чуть дальше этого леска дорога сворачивала влево и бежала дальше между двумя стенами тянувшихся к нему сосен, выстроившихся чередой, словно шеренга солдат, замершая по команде «смирно!». Над верхушками деревьев кружились чайки, купаясь в солнечных лучах, и радостно кричали. До слуха доносились размеренные удары волн — казалось, что лев, оставив свою игривость, издавал мощные утробные рычания.

— Любой адвокат защиты разгромит в пух и прах все свидетельства об опознании, составленные на мимолетном взгляде, да и то при свете автомобильных фар, — сказал Базиль. — И Сиерсу это хорошо известно.

— Это была Фостина. Я четко видела ее лицо, глаза, как вот сейчас вижу твои.

— Но ты ведь видела ее какое-то краткое мгновение! — напомнил ей Базиль.

— Я почувствовала удар, а когда вышла, вокруг никого не было. — Гизела уронила руки на колени, закрыла глаза и прислонилась затылком к изголовью сиденья. Ветер беспечно поигрывал ее волосами. — Фостина умерла… от сердечного приступа. Перед твоим приездом лейтенант Сиере заметил, что, к сожалению, коллапс произошел в такое время, когда никто не мог оказать ей помощь. Ее, вероятно, можно было спасти, если бы вовремя вызвали доктора…

— А не считаешь ли ты, что существует какая-то иная причина ее смерти, которая заставила ее умереть именно здесь и именно при таких обстоятельствах? Даже люди с очень больным сердцем не падают замертво просто так, без всякой причины, не так ли? По крайней мере пока на них не обрушится какое-то дополнительное напряжение или нагрузка на сердце. — Она сама внесла чемоданы в холл, — напомнил Базиль.

— Но это не такой большой груз.

— Она устала после поездки и всех терзаний, выпавших на ее долю за последние годы.

— Сомневаюсь. — Гизела широко открыла глаза и, не поднимая головы, устремила взгляд в бездонную глубину над верхушками деревьев. — Разве современная медицина не утверждает, что физическая смерть — это длительный процесс, а не внезапный акт, как это обычно выглядит в глазах закона?

— По закону смерть наступает тогда, когда останавливается сердце и прекращается дыхание, — ответил Базиль. — Но выражение «ridor mortis» переводится как «борьба мускулов со смертью», которая ведет к окоченению трупа. Эта стадия процесса умирания происходит уже после остановки сердца и дыхания. Во время войны русские физиологи сообщали о своих опытах по оживлению солдат час спустя после наступления официально зафиксированной смерти с помощью реанимации сердечной мышцы.

— Ну вот! Видишь, зафиксированная законом смерть — это чистой воды фикция! Детально разработанный ритуал захоронения заставил цивилизованных людей позабыть тот факт, что умирание — это длительный, медленный процесс, проходящий в естественном состоянии человека. Может, то, что мы называем «умиранием», относится, по существу, к процессу разложения и до исчезновения тела нельзя считать человека на самом деле мертвым. Адвокаты и судебные медики утверждают, что «момент смерти» наступает в определенный отрезок времени, но на самом деле это отнюдь не мимолетное дело… Это постепенное разложение той организующей силы, которая обеспечивает телу заданный ритм роста и температуры и поддерживает его функционирование как человека, отдельной личности. Последний вздох — это еще не конец жизни, а лишь начало умирания, то есть того процесса, который отнюдь не заканчивается прежде того, как истлеет тело.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Фостина умирала медленной смертью? Настолько медленной, что смогла пройти по дороге какое-то расстояние, затем вернуться домой, где, наконец, ее схватил удар?

— Нет, я имею в виду другое. — Гизела выпростала ногу, обутую в элегантную туфельку из коричневой кожи аллигатора, запачканную грязью. — Подумай только, ведь на ее обуви не было следов грязи. Туфли ее были сухими и чистыми. Не было ни одного мокрого пятнышка ни на одежде, ни на чулках.

— Ну и что?

— Если настоящая смерть — это продолжительный и медленный процесс, если учесть, что возможно появление какого-то нематериального человека, то мог ли такой феномен пережить официально зафиксированную смерть материального тела в течение нескольких секунд? Тем более, если такая смерть оказалась насильственной остановкой сердца и дыхания, а не реальной, истинной смертью?

Базиль улыбнулся.

— Ну вот, что и требовалось доказать. Начнем толковать о происхождении привидений.

— Что ты имеешь в виду?

— С исторической точки зрения идея двойника живущего человека, судя по всему, возникла прежде представления о двойнике мертвеца. Большинство астрологов считают, что идея двойника первоначально появилась благодаря тем изображениям самих себя, которые мы видели в сновидениях. Как только примитивные греки и египтяне поверили в это, то они сделали и следующий шаг, — они захотели узнать, умирает ли такое нематериальное изображение одновременно со смертью самого тела? Или же оно может продолжать жить самостоятельно? Отсюда возник тот страх перед привидениями, который и заставлял древних римлян говорить о мертвецах либо только хорошее, либо просто молчать. Постепенно под напором времени и потока новых идей подобные представления трансформировались в надежду на бессмертие.

— Очень хотелось бы установить точное время остановки сердца Фостины.

— Зачем?

— Я хочу выяснить, случилось ли это в тот момент, когда я почувствовала, как задрожал автомобиль от удара.