Повернувшись, Алиса заметила Гизелу:
— Ты выглядишь как Мэг Вайнинг или Бет Чейз, если бы, правда, им позволили одеться по собственному вкусу, — прокомментировала Гизела ее наряд.
— Плевать! — отрезала Алиса и пошла к двери под хруст переливающегося шелка. На ее щеках горел румянец какого-то странного абрикосового оттенка. Ее газельи глаза отливали золотистым цветом под модной прической темно-коричневых волос.
— А ты подумала, что на это скажет миссис Лайт-* фут?
— Еще чего! Я не намерена больше здесь торчать! — Алиса взяла Гизелу под руку. — Сегодня все прояснится.
— А если нет?
— Ну тогда тем более.
Когда обе девушки прошли через арку дверей в просторную гостиную, на Гизелу никто не обратил внимания. Алиса же намеренно задержалась в дверях и приняла драматическую позу. Старая мисс Челлис в поношенном платье из тафты синего цвета чуть не выронила поднесенную к губам чашку с чаем. Мадемуазель де Витре, в просторном вельветовом костюме лилово-красного цвета, казалось, была готова лопнуть от зависти и злости. Мисс Додд — новая учительница по искусству, очень привлекательная в своем отлично сшитом креповом платье, вероятно, сильно переживала, опасаясь, что теперь об^ее впечатление от нее поблекнет. Миссис Грир, волосы который были подернуты серебром седины, в бледно-голубом платье с большими пармскими фиалками на груди, оставалась, как всегда, невозмутимой. Но все девочки в белых платьицах из тонкой полупрозрачной белой ткани были просто поражены. На их лицах было написано: «Вот это да! Высший класс! Так и мне надо вырядиться при первой представившейся возможности!»
Гизела вдруг вспомнила, что сама Алиса была всего на год взрослее самых старших воспитанниц в Бреретоне.
Миссис Лайтфут выглядела превосходно. Ни единым неловким движением она не выдала тех чувств, которые охватили ее при виде появившейся в дверях разодетой в пух и прах фигуры. Как ни в чем не бывало, она продолжала беседовать с каким-то пожилым джентльменом, сидевшим в кресле справа от нее. На губах ее играла улыбка, а взгляд выражал полное безразличие ко всему.
Гизела была рада, что нашла спасение в компании миссис Чейз, матери Элизабет.
— Я слышала, что моя дочь в этом году принимает участие в постановке греческой драмы! Только подумать! Элизабет будет говорить и читать по-гречески! Все эти буквы кажутся мне следом от куриных лапок. Но когда я была девочкой, никто особенно не заботился о нашем образовании, — так, немного французского и танцы. Я закончила школу, когда мне исполнилось шестнадцать лет. В семнадцать начала выезжать в свет, а через год вышла замуж. Это был мой первый брак.
Гизела внимательно на нее посмотрела и попыталась про себя определить ее точный возраст. Темно-каштановые волосы с красноватым отливом были настолько же искусственными, как и томатно-красный цвет губ и ногтей; такая крутая краска делала ее кожу и глаза еще более бесцветными. Ее вздернутый нос и круглый подбородок носили на себе несмываемую печать детства, а незаметная цепочка шрамов на шее, на границе волосяного покрова, объясняла причину глянцевой гладкости ее лица. Когда она принималась перебирать на коленях перчатки, то на ее маленьких шишковатых пальцах вспыхивали два больших квадратных изумруда. Кожа на ее руках была на десять лет старше кожи лица.
— Скажите, о чем эта пьеса? — продолжала миссис Чейз.
— «Медея»? — переспросила Гизела, не находя точного ответа. — Ну, это пьеса о ревности и убийстве.
— Убийстве?! — Изумруды погасли. — И такое вы показываете в женской школе? Ну, знаете ли, фрейлейн. — Обращаясь к любой учительнице — немке, она называла ее «фрейлейн», а к француженке «мадемуазель».
— Но ведь они по радио слушают сногсшибательные пьесы о гангстерах, — возразила Гизела. — А это полная трагизма поэзия, выдержанная в самой чистой греческой традиции.
— Какую роль в ней играет Элизабет?
— Она со своей подружкой Мэг Вайнинг играет роль сыновей Медеи, которых та убивает, чтобы отомстить отцу за супружескую измену.
— Мать убивает собственных детей? Ради чего? Девочкам еще рано знать об этом!
— Может, вы хотите сказать, что им вообще не нужно образование?
— Но
Когда миссис Чейз неожиданно умолкла, Гизела подумала, что та приведена в замешательство дерзостью Эврипида. Но тут она заметила, что миссис Чейз вообще ее не слушает. Она смотрела куда-то в противоположную сторону, в дальний конец гостиной, и в ее глазах застыло откровенное изумление.
Там, возле распахнутого французского окна, стояла Алиса Айтчисон. Она была похожа на яркую бриллиантовую вспышку и поневоле приковывала к себе внимание всех присутствующих, словно какое-то заранеее рассчитанное на эффект броское пятно на афише рекламной тумбы. В руке у нее дымилась сигарета, и она неосторожно смахивала пепел на сухие серые кустики за окном. Рядом с ней остановился какой-то мужчина лет сорока, лысый, довольно плотного телосложения. Его подчеркнуто сельский твидовый костюм выдавал в нем городского человека, который по какой-то необычной причине проводил денек в деревне.
— Кто это? — прошептала миссис Чейз, мать Элизабет.
— Девушка или мужчина? — переспросила Гизела.
— Девушка.
— Ее зовут Алиса Айтчисон. Она — наш театральный режиссер. Не знаю, кто стоит рядом. Может, ее родственник?
— Что это за девушка? — не унималась миссис Чейз, не спуская глаз с Алисы.
— Трудно сказать, — осторожно начала Гизела. — Она умеет находить общий язык с воспитанницами. Она — знающий специалист.
— Понятно. — Рот миссис Чейз вдруг утратил свое детское выражение. — Было так приятно познакомиться с вами, фрейлейн. — Она улыбнулась и поспешила выбраться из толпы. Гизела подошла к столу, на котором приготовили чай. Рядом с ней раздался чей-то голос:
— Так-то вы зарабатываете свое приличное жалованье? Пытаясь вбить ценности классического образования в мозг простофиль типа Доротеи Чейз?
Она повернула голову и увидела перед собой смеющиеся, озорные глаза Раймонда Вайнинга.
— Вы слышали наш разговор?
— Я ни за что на свете не пропустил бы его мимо ушей. Она убеждена, что Эврипид в свое время был нашим Эдгаром Уоллесом или еще чем-то похуже!
— О боже! Надеюсь, она не обратится к миссис Лайтфут с просьбой заменить «Медею» какой-нибудь чепухой, скажем, нашими современными шедеврами типа «Поллиана» или «Долговязый папашка»?
— Уверен, что именно этим она сейчас занята.
Гизела вместе с Раймондом глянули в ту сторону, где миссис Чейз только что подошла к миссис Лайтфут.
Они стояли в двух-трех метрах от открытого окна, вблизи от Алисы, по-прежнему новозмутимо болтавшей с мужчиной, облаченным в твид.
Подчиняясь какому-то смутному импульсу, Гизела спросила:
— Вы знаете человека, который так оживленно беседует с Алисой?
— Конечно. Это биржевой маклер Флойд Чейз. Отец Бет. Бывший супруг Доротеи. Я уверен, что Доротея ни за что бы не пришла сюда, если бы знала, что и он будет здесь. Все-таки он отец их ребенка. Мне всегда жаль таких детей, как Бет, которым приходится сновать туда-сюда между родителями, объявившими друг другу войну.
— Было бы еще хуже, если бы она жила в одном доме с враждующими родителями, — возразила Гизела.
' — Само собой разумеется, — улыбнулся Вайнинг издевательской улыбочкой. Видимо, он насмехался над самим собой и заодно над всем миром. — Но так рассуждать нельзя. Мы должны приводить хоть какое-то рациональное оправдание брака, если его мистическое толкование ни к черту не годится. Таким образом, мы притворяемся, что все родительские ссоры оказывают благотворное воздействие на здоровье ребенка, в то время как прекращение перебранок путем радикального развода может пагубно сказаться впоследствии на его психическом состоянии. Только подумайте, как удобна такая идея для людей, которые не могут позволить себе пойти на столь решительный шаг, как бракоразводный процесс. И они уже не просто несчастные люди, нет, — теперь они чувствуют свое моральное превосходство.
