* * *

САСШ, Нью-Йорк, Грамерси-парк, «Хили», ночь 19 июня 1920 г.

Бехметев и Скарятин продолжали под водочку светскую беседу. Поговорили о родине о Европе, о САСШ. Русский торговый представитель посетовал что в последний год дела стали идти здесь медленнее, да и дороже.

— Но знаешь, что, Михаил, — остановился вдруг Борис.

Он отложил столовые приборы и вытер салфеткой рот. Размышляя над внезапной мыслью, он медлил.

— Я тебя слушаю, — Энель спрятал бумаги себе в карман.

— Из одного очень богатого дома ко мне недавно обратились с просьбой подыскать русскую наставницу и компаньонку для их взрослой дочери, — сказал Борис, потянувшись к содовой.

Пока друг делал глоток Энель собрался чувствуя, что оказия выпадает интересная.

— Так вот, мне как русскому торговому представителю, как-то год назад выпало консультироваться в конторе «Братья Барух». У меня сложились хорошие деловые отношения со средним братом Бернардом. Так вот, его старшая дочь Изабелла была на Олимпиаде и теперь выразила желание учиться в Константинопольском университете.

— Похвально. Сейчас учится очень модно у барышень.

— Ну и раньше многие девушки стремились. Моя супруга Елена Михайловна, как ты знаешь, Санкт-Петербургский женский медицинский институт окончила.

Энель кивнул. Ещё до войны в России было больше образованных женщин чем в тех же САСШ. Он по своему кругу это знал, но не предавал значение. В последние же годы об успехах русской эмансипации трубили все мировые газеты.

— Собственно она и будет наставницей у Белль Барух. Всё же, та хочет пойти по стопам деда и дяди — которые тоже медики.

Бахметев снова отпил содовой.

— Так вот. Моя Елена, хоть и в девичестве Сперанская, но как ты знаешь ко Двору не представлена. А Царьград — это теперь Двор! И Бернард ищет дочке наставницу по принятому при русском Дворе этикету.

— Хм. Пожалуй, Борис, ты прав. Нина была фрейлиной у Марии Фёдоровны. И наверняка, при Марии Викторовне, немногое так уж изменилось…

— Вот и я так думаю. Так что всё удачно складывается! И Нина может домой вернуться. И дочке баруховской поможем.

Михаил кивнул.

— Хорошо, Борис. Я сегодня предложу ей.

* * *

САСШ, Нью-Йорк, Грамерси-парк, «Хили». Ночь 19 июня 1920 г.

Унифред Кимбол Шонесси уже пару лет не была в Нью-Йорке. Окончив по возвращении из Англии балетные классы у Фёдора Козлова, она перебралась в Лос-Анжелес. Там обученная старым ловеласом не только танцам, но всем составляющим русского балетного искусства она быстро нашла своё место в стремительно развивающемся Голливуде. Городе где было много красавцев и красавиц, но далеко не каждый знал, как подобрать костюмы к фильмам. Под влиянием своего наставника она даже взяла себе русский псевдоним, что прибавило ей веса. Русский театр тогда был очень популярен в Штатах. Как с 1917 года и русское кино. На который американская киноиндустрия смотрела с восхищением, а потом уже и с завистью. После же бегства Чаплина в Новый Илион в русских стали даже видеть конкурентов. Некоторые даже пытались поддеть работавших рядом русских, даже таких самозваных как Унни. Впрочем, беззлобно.

Интерес же к русскому после победной для американских спортсменов Олимпиады не упал. Он стал даже больше. Византийские больсаны и каракеты волновали американсих модниц теперь не меньше чем русские меха. И потому Шонносси с удовольствием приняла приглашение на встречу с русской культурной делегацией, прибывшей вместе с русскими же парламентариями. Как оказалось, в русском парламента, называемом Думой, были даже великие поэты!

Так судьба и занесла Унифред с подругой сегодня в «Хилли». Присоединятся к шумной кампании ни не стали. Но вот возможность посмотреть за русскими вживую и записать много новых словечек они не упустили. После случившейся между поэтами драки Унни заприметила на другой стороне зала ещё пару русских. Один из них недавно пришел и глядя на него её внезапно захотелось как Чаплин сбежать в Россию. Но судя по кольцу он женат, или вдов. Нет женат. У русских обручальные кольца одевают на противоположную от англичан руку. А вот второй, тоже хорош. Но непонятно русский или просто знает русский. Что же, она девушка свободная, кто мешает ей это выяснить?

* * *

САСШ, Нью-Йорк, Грамерси-парк, «Хили». Ночь 19 июня 1920 г.

— Господа, вы можеть тать таме курить.

Михаил и Борис разом повернулись. Рядом со столом стояла очаровательная брюнетка с вставленной в мундштук сигариллой. Она слегка повернулась к Борису и Энель увидел плотный пучок волос на затылке по современной моде и узнал одну из девиц, наблюдавших и записывавших за русскими из-за дальнего столика.

— Конечно, сударыня. Сейчас я дам вам прикурить, — откликнулся Борис.

— О простить мне, я толко учу руски, —

— Вы хорошо говорите, для американки, — галантно отметил Бахметев

— Ви мне льстить, руски язык трудны.

Энель выпал из разговора и чувствовал, что поплыл. То ли природное обаяние этой особы, то ли долгое отсутствие с ним женщины сказалось, но «это» почти лишило его речи.

— Да , сьйударыня, это трутный йазык, — выдавил из себя Михаил.

Курильщица повернулась. Бахметев на секунду опешил. Но вовремя сообразил:

— Мой друг голландец, но он тоже учит русский, — незаметно подмигнув Михаилу сказал Борис.

— Оу. Мне так же казалось, что ви мистер Маар говорить лучше, — отметила дам.

— Йа, отъ волнения, — заливаясь не видимой под загаром краской произнес Михаил.

Дама была явно довольна эффектом и кажется заметила отсутствие обручального кольца у Скарятина.

— Вы сможет мне помочь, Майкэль? Я буду ходить здесь ещё неделя! — сказала блондинка.

— Да, конечно! Как Вас зовут?

— Наташа Рамбова. Буду вас ждать здесь же, at the same time, on Monday, (5) — брюнетка не прощаясь поплыла к своему столику.

Примечания:

1. «Город который никогда не спит» — прозвище Нью-Йорка с начала 1900-х годов

2. «Вы можете звать меня Михель» (ст.голландский (африкаанс)

3. «Зовите меня Борис Бехметьев» (англ.)

4. «За ваше здоровье!» (англ.)

5.«в тоже время, в понедельник» (англ.)

Глава 8. Интервью Президента.

САСШ. Нью-Йорк. Манхеттен. Отель «Астор».

Из воспоминаний Томаса Маршалла 19 июня 1920 г.

Государственные дела часто не располагают к отдыху. Вот и то утро я встретил не выспавшись. Сначала вечерний поезд, а потом стенания Бейбриджа Колби в автомобиле, не расположили меня к радости от лучей нью-йоркского солнца. Да и лег почти на заре. Но на верфи мне было к полудню. Из новомодной громады Отеля Астора на Тайм-сквер я бы успел на Бруклин за полчаса даже на метро, не говоря о самоходном или конском экипаже.

Поспав от силы часов шесть мы с Лоис успели принять душ и выпить кофе. Я снова повторил свою речь и даже успел прочитать свежую прессу. Утренняя «Нью-Йорк Уорлд» с отчетом Луиса Сейболда крепко меня озадачило. Я пробежал и само интервью Президента Вильсона, взятое тем же Сейболдом. Выделил пару мыслей с намерением вставить в свою речь. Но «отчет» развеял моё сумрачное настроение. Я понял, что или Сайлард столь талантливый сочинитель и не миновать ему Пулитцеровской премии, или я раньше не замечал, что пребываю в заместителях у величайшей воли к жизни человека. Я бы предпочел второе, но как оказалось полностью был прав в первом.