Ужин прошел ожидаемо. Были и шутки, и смех, и добрые пожелания. Роза увела малышню спать, как только подали панна-котту с курагой. Беттина капризничала, и нянька унесла ее на руках, напевая колыбельную. Остальные малыши ушли сами, помахав Джанни руками на прощание.
Младший Джанброцци выдержал приличное время, выпил бокал вина с отцом и ушел к себе. А потом крадучись вернулся в дом, поднялся на второй этаж и неслышно приоткрыл дверь в детскую. Роза сидела у камина, бездумно глядя на угли. Джанлукко подошел, положил тяжелые ладони ей на плечи и не удержался – уткнулся носом в ее белую шею, жадно вдыхая ее запах.
Молодая женщина не сопротивлялась. Только шепнула:
– Не здесь, Джанни!
Он стиснул ее ладонь, помог подняться и повлек коротким путем в свою комнату. Туда, где стоял собранный заранее дорожный мешок. Туда, где была расправлена большая кровать со свежим бельем и мягкими подушками.
Она остановилась у кровати и, глядя ему в глаза, медленно, словно задыхаясь, потянулась к шнуровке на груди. Джанни не торопил. Он пил ее взглядом, стремясь запомнить, и сам постепенно снимал одежду. Пусть у них будет сейчас эта ночь. Сказочно прекрасная, долгожданная. Он будет честен с женщиной, которая доверила ему себя…
Отбросив вместе с одеждой ненужные мысли, Джанлукко замер, любуясь невероятной картиной – белое, нежное тело молодой женщины сияло в кругу ее черных юбок. Должно быть, от волнения она стиснула руки, и ее черное покрывало оттеняло белизну ее лица и тела. Картина была так прекрасна, что молодой купец на миг закрыл глаза, а потом шагнул вперед, опустился на одно колено, поймал ладонь Розы и поцеловал ее. И лишь потом так же благоговейно коснулся поцелуем ее живота, принимая ее безусловное доверие.
Он не спешил. Не рвался завершить дело. Он любовался и тянул каждый момент, целуя губы, щеки, закрытые веки, ловя губами слезинку, скользнувшую по гладкой коже… Он не хотел этих слез, но знал, что они неизбежны. Женщина оплакивала прошлое, шагая в будущее, а он усиленно толкал ее туда.
Как они очутились в кровати, Джанлукко не помнил. Помнил аромат и вкус ее кожи, помнил собственное восхищение черной копной волос, хлынувших из-под покрывала, помнил свои руки, лежащие на талии Розы, а как она распростерлась на прохладных простынях – не понял. Только навис над ней, ловя губами соски, разводя коленом ее судорожно сжатые ноги, потом впился в маняще-алый рот, и… проникнуть в ее лоно оказалось очень трудно.
Узкая. Невероятно узкая и тесная. Должно быть, она блюла себя после смерти мужа, мелькнула мысль в голове Джанлукко, и в ту же секунду он понял, как ошибался. Лицо Розы исказилось, она негромко вскрикнула, попыталась его оттолкнуть, но он уже взломал хрупкую преграду, войдя на всю длину. И замер, уткнувшись лбом в плечо вдовы, только теперь ставшей женщиной.
– Почему? – хрипло спросил он, запрещая себе двигаться.
Хотелось. Неимоверно хотелось отступить назад и ворваться в ее лоно с новой силой. Да только он слышал ее хриплое, рваное дыхание, чувствовал слезы, подступившие к ее горлу, готовые пролиться рыданиями, и всем существом осязал внутренние мышцы, готовые вытолкнуть его из ее тела.
– Просто, – таким же хриплым голосом ответила Роза, – мой муж… он был уже стар. Болен. Ему нужна была сиделка, а не жена.
– Не жалеешь? – серьезно спросил он, заглядывая ей в глаза.
– Не жалею, – стряхнув с ресниц слезы, ответила Роза и нежно добавила: – Джанни…
И все. Это стало последней каплей. Он все-таки сорвался. Ему хватило трех движений, чтобы улететь куда-то к небесам, а потом рухнуть в ее горячее тело. Он видел и понимал, что для нее это было лишь кратким безумием, и разочарование уже готово накрыть ее с головой, и Джанлукко опередил ее:
– Я вкусил твоей сладости, моя Роза, а теперь я покажу тебе звезды…
И он мягко, нежно, обещающе поцеловал ее припухшие губы, а после обнял, давая понять, что здесь и сейчас она не одна, и накрывшее его безумие может стать общим.
Потом снова были поцелуи, глоток вина из кувшина и медленные ласки, призванные вновь разжечь погасший было огонь. И Роза ахала и улыбалась, извиваясь под его руками, губами и языком. А к рассвету, когда он решил все же немного вздремнуть, она набралась смелости и сама опустилась на него, постанывая и умоляюще заглядывая в глаза. Он моментально стряхнул сонливость и потянулся губами к ее груди:
– Ты прекрасна, моя Роза!
Когда вдалеке заржали кони, готовые отправиться в путь, Джанлукко вскочил и обнаружил, что Роза уже ушла. Он стянул с кровати простыню, полюбовался ярким пятном на тонкой льняной ткани и спрятал полотно в сундук. Незачем кому-то знать, что Роза только его. Он вернется к весне и женится на ней! Да! Так и сделает!
Схватив дорожный мешок, младший Джанброцци выбежал во двор навстречу конюху и радостно хлопнул жеребца по морде:
– Привет, Быстрый! Едем на север?
Конь тихонько заржал, радуясь подсунутой морковке, и Джанни счел, что это хороший знак.
* * *
Роза провожала его, стоя у окна детской. Между ног саднило. Измученные поцелуями губы сладко ныли, соски терлись о грубую ткань нижней сорочки, но внутри нее что-то пело и рвалось туда, на холодный камень купеческого двора. Хотелось обнять Джанни на прощание. Заглянуть в его глаза, провести рукой по тугим черным кудрям. Он так красив, молод и горяч, а она думала, что навсегда похоронила себя под вдовьим покрывалом…
Позади захныкала малютка Джина, и Роза отошла от окна, чтобы покачать кроватку. Джанни уехал, а она будет ждать. Прясть, петь, рассказывать детям сказки, штопать чулки и шить сорочки. Зима – тихое время. Все прячутся под крыши, греются у очагов, попивая вино и сплетничая. Ох, только бы никто их не заметил! Роза неожиданно вздрогнула, поежилась и даже подошла к огню, чтобы раздуть угли. Сердце обвил холодок. Она неровня наследнику купеческой семьи. Ей позволят быть любовницей Джанни, пока он собирает капитал, а потом найдут хорошенькую девушку с приданым. Но может, и ей достанется кусочек счастья? Год или два рядом с любимым мужчиной?
Вздохнув еще раз, Роза встала, спрятала под покрывало выбившиеся косы и пошла за водой. Новый день наступает. Нужно поставить ведро в камин, чтобы умыть с утра смуглые щечки младших Джанброцци. Потом принести еще дров, забрать с кухни поднос с завтраком, накормить всех, а после усадить девочек шить наряды куклам. Мальчиков заберет Джакопо, старый слуга уведет их на конюшню и будет учить чистить и холить коней. А там уж синьора заглянет в детскую – проверит, все ли хорошо, и поведет Литту на кухню – учиться готовить и считать продукты. Джина сможет поспать под тихое пение, а Бетто будет пробовать ходить, цепляясь за мебель. Обычный день в большой семье.
Вечером все соберутся в зале, у камина, и синьор Батиста расскажет домочадцам о дороге на север. О диковинных зверях, растениях и людях, которые там встречаются. Покажет раскрашенные дощечки, на которых Джанни рисовал свой путь в прошлый раз, и подарки, которые почтительный сын привез родителям. В этом городе верили, что человек, которого помнят – вернется.
Следующий месяц прошел для Розы словно во сне. Она все так же сидела с детьми, шила, помогала перебирать бобы к ужину или изюм для пирожков. Вечерами спускалась в общий зал и даже иногда улыбалась, когда ее подопечные принимались танцевать и петь, чтобы порадовать домашних. Но ее сердце было там, в пути, на каменистых дорогах севера.
Через месяц в голубятню прилетел замученный голубь. Купец сам помог летуну добраться до кормушки и снял с него крохотный кожаный футляр с письмом. Джанлукко писал отцу, что они пересекли границу, потерь нет, и теперь все лишь в руках Божьих. Взволнованный синьор Батиста в тот же день пригласил каноника и отслужил в доме благодарственную литию. Роза стояла на молитве вместе со всеми домочадцами и от всего сердца просила Бога ниспослать Джанни удачу во всем.
Молодая женщина так увлеклась, что не заметила интереса, который каноник проявил к ней. А между тем служитель храма, собирая книги и свечи, спросил у синьора Батиста – что за вдова живет в его доме, уж не родственница ли? Купец же, не заметив подвоха, ответил – нет, не родственница. Служанка. Няня младших детей. Служитель похвалил синьора за христианское милосердие и тут же пожаловался, что его перевели в собор недавно, и некому навести порядок в его скромном жилище. Синьор Батиста отмяк душой после молитвы и предложил канонику прислать служанку:
