Хмурая морщина залегает между бровями шефа.
- Ты постарайся… порвать с ней помягче. В лоб не надо, постепенно отдаляйтесь… Звони реже, говори прохладнее. Да что я тебя в конце концов учу!
То, что шанса мне не предоставят, было понятно с самого начала.
- Это будет сложно, - киваю.
- А ты постарайся. И я тоже постараюсь.
Вопросительно смотрю на босса, это в каком смысле он постарается.
- Уберу её подальше от тебя. Отправлю за границу. Встреч у вас не будет. Только телефонное общение. Так что твоя задача за полгода – это максимум – свести его на нет. Только, бога ради, никаких грубостей, заявлений, что нашёл себе другую и чего-то подобного. Расстояние – оно же разделяет. Вот вы и разделитесь. И, кстати, если не понял, виделись вы сегодня в последний раз. Скажешь Вере, что в командировку уехал, а сам можешь валить, куда хочешь, желательно подальше от Москвы. Попытаешься к моей дочери приблизиться, пристрелю, честно… своими же руками. Это понятно?
Качаю головой, не веря в то, что слышу. Какой заботливый отец… всё продумал.
- Вера, она настырная, она не смирится.
- Примет… поверь… примет. А тебя перед глазами не будет, так мы ей другого кандидата найдём. Молодая, быстро переключится.
Почему-то в это слабо верится. Может, и переключится, но что бы быстро… сомнительно.
Мне противно от того, что я должен сделать. Но Петр Алексеевич предельно ясно даёт понять, как он видит дальнейшее развитие событий. Любое моё слово против или предложения альтернативных вариантов его не устраивает.
- Странный ты, Лёш. И сердиться я на тебя, почему-то не могу. Что с тобой не так?
- Это не ко мне вопрос.
Со мной реально что-то не так. Знал бы сам только что именно!
- Может тебе помочь… - внезапно добавляет, но взмахом руки я его прерываю.
- Не стоит.
Если он считает, что меня можно купить, то я его мигом разочарую.
- Вы должны знать, что всё, что я сделал, я сделал ради Веры и её безопасности.
- Тебе просто стоило держаться от неё подальше, и она была бы в безопасности. Моя дочь всегда под присмотром. Неужели думаешь, я не в курсе, когда под меня начинают копать? Это никогда не прекращается, любую рыбу сожрёт ещё более крупная рыба, но, знаешь, иногда и мелкая норовит откусить кусок. Я в этом аквариуме хорошо ориентируюсь и всегда принимаю дополнительные меры предосторожности.
- Ну если так… проверьте своё окружение. На всякий случай. Не думаю, что я единственный канал, которым воспользовались. Наверняка, есть ещё. Просто… светить и терять их не хотят. Меня же было не жалко пустить в расход.
- Проверю. А ты сейчас Сан Санычу всё, что знаешь, расскажешь. Только от и до, в подробностях. Дальше выйдешь из здания и пойдёшь своей дорогой. Это понятно?
- Понятно.
Сергеев молчит, и молчание это, как сигнал, что разговор окончен.
Встаю и мешкаю, держусь за спинку стула. У меня странное послевкусие от нашей беседы. Будто мы не договорили. Но Пётр Алексеевич предельно ясно разложил по полкам, чего от меня ожидает, да и мне по факту добавить нечего.
Вера… её имя просто пульсирует в висках…
Ведь реально пристрелит, если к ней дёрнусь.
А так… так я сам первый себя пристрелю.
Если с ней что-то случится по моей вине, так и будет.
Что ж… Вера для Сокола? А не вышло, не в этой жизни.
Киваю то ли себе, то ли Сергееву, и иду до двери.
- Алексей, - окликает теперь уже бывший шеф.
Оборачиваюсь.
- В этой жизни, знаешь, всякое может быть. Так что если мне или кому-то из моей семьи что-то понадобится… помни, что за тобой долг.
Этот долг я бы начала возвращать с радостью, в отличие от долга перед Ярыгиным.
На секунду прикрываю глаза и киваю.
- Не забуду, будьте уверены.
В приёмной на диване сидит Сан Саныч. Он встаёт и жестом предлагает следовать за ним. Следующие минут тридцать мы основательно беседуем, а после меня отпускают.
Иду к лифтам, в коридорах темно и пусто, никто меня на выходе не встречает, чтобы проводить до низа. Спокойно спускаюсь на подземную парковку, подхожу к машине. На капоте лежат ключи, которые сюда предусмотрительно положил Сан Саныч.
Мне совсем не хочется за руль, но надо убираться от «Империи» подальше, уверен, хоть меня и оставили одного, по камерам отслеживают перемещение.
Так что я прыгаю в машину и гоню прочь от здания.
На одной из набережных перестраиваюсь в крайний ряд и торможу, чтобы выйти на свежий воздух.
От речной воды холод, фонари горят через один, тёмные волны мерно гладят каменные опоры.
Упираюсь локтями в ограду и наклоняю голову, делая один глубокий вдох за другим.
В голове бьётся короткое слово, вернее, имя: «Вера». И я знаю, что понадобится много времени, может даже целый век, чтобы оно затихло и растворилось в памяти без следа.
Конец первой книги.
