Свернула сюда, свернула туда, перескочила через стену, обежала гору мусора, поднялась через трубу по железной лестнице. И все это время она слышала рядом с собой его топот и дыхание. Он не отставал. Оказалось, не полицейский, а другой дядька, помоложе. Он держал в руках аккордеон.

– Вот, ты забыла.

Для такого верзилы он удивительно быстро бегал.

Этот второй сразу представился. Звать Андреем Георгиевичем. Очень он старался войти в доверие. Обращался с ней, как с принцессой, эта фальшь Тапочке не понравилось.

В полицейском отделении он прошел в кабинет на третьем этаже. Он был не полицейский. Тапочка слышала, как его называли товарищем Семирядским и еще товарищем прокурором.

Он даром времени не терял и сразу приступил к делу.

– Вчера мы нашли здесь труп. Расскажи мне про того человека. Ты – последняя, кто его видела перед смертью. Вы были знакомы?

– Я ничего не знаю, – завела Тапочка привычную песню.

– Вас видели вместе. Вы сошли с электрички, потом он взял такси. Вы приехали к кинофабрике.

Значит, та развалюха, куда он ее привез, была кинофабрикой. Точно, убитый так и сказал таксисту, что им надо к кинофабрике. Странное место. Наверное, там ничего, кроме ужасов не снимают. Не хотел ли он ее там убить? Вот это поворот.

– А кто он такой?

– Предположительно, Леонид Ильич Голиков. Богатый человек.

Тапочка скривилась, это вряд ли. Тогда и весной на березках – сплошные изумруды. Кроме пятерки и пары сотен у ее спутника при себе ничего не было – ни тебе кредиток, ни визиток. Тоже мне богач!

Следователь отметил ее гримасу. Ясно, что она знала больше, чем готова была рассказать.

– Что?

– Если такой богатый, отчего же он жил в халупе? – нашлась Тапочка.

Это она хорошо подметила. Школу в шестнадцать лет закончила, и в аттестате большинство оценок – пятерки. Даром что малышка.

Следователь обрадовался, что она пошла на контакт. Решив ее разговорить, он прибавил информации:

– А ты сообразительная. У него было много врагов, вот он и скрывался здесь.

Тапочке его ход мыслей не понравился. Лесть не лучше грубой силы, а она не любила, когда ее принуждали.

– Это не моя забота. Зачем я вам, если вы и без меня все знаете?

Она уяснила, что не следует лезть в чужие дела, со своими бы справиться. А у нее дела были не ахти.

Как выяснилось, следователь тоже не мог похвастаться особыми успехами. Вообще-то, у него не было фотографии того дядьки, которого он искал, вот он и не был уверен, тот ли умер, кто ему нужен или нет. Голиков не любил фотографироваться. Единственное, чем они располагали, это непохожими друг на друга фотороботами, со слов домочадцев, и портретом его двоюродного брата, на которого богач отчасти походил. Убитый был того же типа, что и двоюродный брат, но полную ясность давал только анализ ДНК, а следователь торопился.

Тапочка не стала рассказывать про белую рубашку, которая показалась ей слишком новой, и про средиземноморский загар, смахивавший на грим. С этим и без нее разберутся.

– И вообще меня там не было, – попыталась она откреститься от убийства.

– А тогда чей это аккордеон?

Тапочка почувствовала себя настоящей преступницей. Против нее имелась веская улика. К тому же нашлись свидетели, два парикмахера с привокзальной площади. Тапочка вспомнила вывеску про стрижку бороды, она еще тогда решила, что цивилизация добрела до этого медвежьего угла. Ну что за лодыри! Вместо того, чтобы заняться делом, они глазели в окно, а потом дали ее описание. Барберы сообщили, что видели девушку с аккордеонном, значит, отпереться не удастся. А там, внутри футляра написаны и фамилия, имя и адрес и телефон, по которому звонить в случае потери.

Андрея Георгиевича очень интересовало, что привело её в Колшево. Работу искала, вот и весь разговор. Он спросил, кто ее работодатель. Тапочка вспомнила, что убитый говорил про дом, упоминал про какую-то старуху, которая рано ложиться спать. В качестве хозяйки она годилась, её и называла. Тапочка подумала, что отвязалась, да не тут-то было. Следователь хотел, чтобы она показала, как проникла в дом.

– Собачка показала дорогу. Дикси.

Он поморщился, этот вариант его не устроил.

– О чем он с тобой разговаривал? – словно с Тапочкой и поговорить не о чем.

– О том, что кругом одно ворье. Сперли у него диван.

Следователь пробурчал, что это его родственнички сокровища искали. Всюду перерыли, диван сломали, пришлось выбросить.

– Отыскали сокровища? – поинтересовалась Тапочка.

– Нет.

Она усмехнулась: чего найдешь в такой-то дыре. И хотя следователю она более-менее доверяла, в сказку про колшевского буратино ей верилось с трудом. Денег у дяди Лёни было не больше, чем у нее. Одежда новая и загар средиземноморский он себе навел – это да. Но если он околачивался у кинофабрики, то вполне мог позаимствовать одежду в гардеробной, да и загримироваться там тоже можно. Безработный – вот, кто он был. Жил на кинофабрике, раз все знал про хозяев и про собак. А в Москву выбрался по делу. Чего-то такое он там узнал, вот и решил проверить. А ее взял с собой для подстраховки. Только не очень-то она ему помогла.

От следователя не укрылось, что Тапочка размышляет. Он не терял надежды, что она поделится с ним своими выводами, только шиш ему.

В кабинете вовсю жарили обогреватели, отчего Тапочке стало не по себе. Она привыкла к холоду, а духоту не выносила, у нее резко понижалось давление. Вегетососудистая дистония, так это называется.

– Что-то печёт у вас. Нельзя открыть окно? – спросила она.

От Андрея Георгиевича не укрылась её внезапная бледность.

Окна в кабинете были заклеены, и он вышел из комнаты узнать, что можно сделать. На самом деле, он отправился искать сотрудницу полиции, чтобы обыскать подозреваемую, очень его интересовал вопрос, обокрала ли эта девица труп. Тапочка хотела рассказать про пятерку, которую ей обещали, но потом не стала лезть, не её эта забота. Оказавшись одна, она схватилась за раму и рывком потянула ее на себя. Гнилая деревяшка треснула, и штырь выскочил из гнезда. Рама зашуршала по подоконнику. Вот она и вырвалась на свободу.

Разумеется, у нее хватило ума прихлопнуть за собой фрамугу.

Вернулся следователь, с ним еще один кадр, оба еще те профессионалы.

– Она только что была здесь, в коридор не выходила, – сказал следователь.

Они вдвоем высунулись из окна и посмотрели вниз. Пожарная лестница проходила рядом с окном и заканчивалась, не доходя трех метров до земли. Под ней был установлен контейнер со строительным мусором: куски цемента и арматура – хуже не придумать.

Наконец, один из них догадался задрать голову. Тапочка стояла на самом верхнем пролете.

– Слезай! – крикнули ей.

– Я гуляю. У вас там душно.

Следователь схватился за лестницу, решил лезть вверх, но второй его отговорил. Сооружение проржавело, и тот со своими восьмьюдесятью килограммами мог его обрушить.

– Надо поговорить! – закричал Семирядский.

– Говорите. Мне и отсюда слышно, – отозвалась Тапочка.

– Вообще, ты чем занимаешься? Учишься или работаешь? – он пытался ее разговорить.

Тапочка сказала, что приехала поступать в институт. Он покачал головой, не поверил ей. Выглядела она как бродяжка. Он так недоверчиво качал головой, что она решила, что ее заберут в тюрьму.

– Тут есть для тебя работа. – Не спрашивая ее мнения, Семирядский набрал номер. – Мами́на, тебе нужны курьеры?

Та женщина отказалась брать, но он настоял, а потом подбросил её в Москву до диспетчерской «Редбокса», где работала Мами́на.

На заднем сидении лежал футляр с аккордеоном.

– Твой?

– Мой. Я думала, что украли. Хотите сыграю «Одинокого пастуха»? Я умею.

Тапочка стремилась выставить себя в выгодном свете, но следователя интересовали не девочки в черном, а вполне конкретное лицо – Леонид Ильич Голиков.

– Сыграй. Я тоже хотел научиться на флейте. Но не сложилось.