Последний вопрос и я покосившись на интернала, ставлю галочку и возвращаю ему планшет.

– Дальше что? – спрашиваю, ощущая как во мне подрастает наглость. Страхи к нему притупляются. Пока я ему нужна, все будет в порядке. А мне нужно выиграть время.

– Нужно определить прогрессию.

Я слабо представляю о чем он. Картина проясняется, когда вижу в его руках знакомый обруч с датчиками. Машинально стискиваю до скрипа зубы.

– Садись поудобнее, – бросает он, переключаясь на настройку оборудования.

Легко сказать. Из удобств только жесткий стул. Интерналы не особо тяготели к комфорту. У меня от одной только спинки этой мебели уже болела поясница, но стараюсь принять наиболее комфортное положение, насколько возможно. Он заносит над моей головой обруч и опускает его. Зажмуриваюсь в ожидании, когда в мои виски вонзятся тонкие иглы.

– Расслабься, – опять слышу голос с металлическим отзвуком.

Просто киваю, задерживаю дыхание и после укола, от которого помутнение бежит по венам, выдыхаю.

Боковым зрением наблюдаю за ним. Он периодически поднимает голову, посматривая на меня. Я пытаюсь угадать хоть частично, что у него в голове. Насколько вообще эти ублюдки способны понимать, что перед ними живой человек, а не компьютер, из которого можно бесконечно сканировать данные.

Странное напряжение скользит по его лицу.

– Что-то не так? – спрашиваю, прикасаясь к своему горлу. По-прежнему чувствую жажду. От прикрепленного ко мне оборудования она усиливается.

– Ни так, – он едва ли не бросает планшет на стол, в два шага оказывается рядом и рывком срывает с моей головы обруч. Резко разорванный контакт с системой, как удар металлического хлыста. Вскрикиваю. За ним закрывается дверь. Я остаюсь одна.

Немного помедлив приближаюсь к двери, представляющую собой глянцевую гладкую поверхность без ручек. Провожу по ней ладонью, толкаю. Не поддается. Он запер меня. Логично. Пошатываясь, обхожу помещение средних размеров. Это не та комната в которой я очнулась ранее. Здесь почти нет мебели, только два стула, железный стол и кое-какое оборудование. Маленькая вентиляция под потолком. Все предусмотрел, чудовище.

Опустившись на пол, вытягиваю ноги и облокачиваюсь спиной на бетонную стену. Тут довольно душно, холод стены немного спасает. Меня мутит и я ненадолго отключаюсь. Теряюсь во времени, просыпаюсь от звона металла. Он принес мне еду. Опустил на столешницу железную тарелку с пюре и куском мяса. Рядом поставил воду. Приборов нет.

– Как мне есть?

Не отвечает, просто уходит. Возвращается, швырнув мне коробку влажных салфеток. Намек понятен. Он мне не доверяет даже столовые приборы.

Кое-как я справляюсь с пищей и с его возвращением на моей голове опять оказывается обруч. Весь процесс длится бесконечно долго и я наконец расслабляюсь, но не из-за привыкания, а нехватки у меня сил. Система словно выкачивает из меня энергию. Внутренняя усталость подтачивает, вызывая онемения в конечностях. Интернал мрачнеет на глазах.

– Твои показания ухудшились, – он откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди, – меня не устраивает результат.

В ответ молча пожимаю плечами. Слабость накатывает волнами, в голове полное безразличие ко всему.

– Настройся, – жестко бросает он, поправляя на мне оборудование.

– Я не могу, плохо себя чувствую, – ловлю на себе ледяной взгляд без намека на понимание. Быстро, но слабым голосом добавляю, – за последние несколько суток меня неоднократно накачивали препаратами, я толком не спала и эта система просто меня убивает. Не знаю, что с ней ни так, но меня мутит.

Он дослушивает, пристально изучает мои черты, безразлично отворачивается. Слышу как он сухо произносит:

– Мне нужны данные.

– А мне нужно отдохнуть и хотя бы какой-то комфорт, – заявляю из последних сил, – сколько времени будут проходить эти опыты?

Мысленно представляю, что длится вся тягомотина будет долго и от этого дергается глаз. Конечно, все могло быть хуже, но уже сейчас во мне растет болезненная апатия с физической измотанностью.

– Зависит от того, как быстро будут получены нужные сведения.

– А что потом? – зачем-то спрашиваю я и тут же сталкиваюсь с холодными глазами. Их лед сковывает меня и по затылку бежит змейка дрожи. Абстрагируюсь, выношу свое предложение, – мне нужны более комфортные условия. Я хочу в душ, свежую одежду и кровать.

– Это все? Закончила? – светлая бровь выразительно изгибается. Он опускает подбородок к экрану гаджета, теряя ко мне интерес.

– Еще сутки отдыха, – поджимаю губы, выстраиваю аргумент, – иначе мне будет еще хуже и ты с меня вообще ничего не получишь.

Интернал поднимает на меня взор и меня словно пронзают ледяные стрелы. Я буквально вижу как его зрачки сужаются и расширяются, словно сканирует. Недоволен и раздражен. Помещение наполняется чем-то едким и тяжелым. Кислород пропитывается металлом и интернал шумно встает на ноги. Рука тянется к моей голове, точнее к обручу с датчиками.

– Я сама сниму! – поспешно выговариваю, пытаюсь увернуться, но его пальцы уже сжались на фиксаторе и я морально приготовилась.

Ахаю и делаю лихорадочный вздох. Потирая виски, зло шепчу захлопнувшейся двери:

– Чудовище. Как же я вас ненавижу.

Я снова одна и опять заперта. Ненависть и злоба желчью подкатывают к горлу и душат. Смотрю на решетку вентиляции под потолком. Туда даже мой нос не пролезет.

Решаю – мне нужно уговорить его выпустить меня отсюда.

Давить на жалость бесполезно, но ему же нужны от меня результаты. Если сработает, то буду стараться показывать продуктивность. От кочевников, с которыми я долго жила, слышала множество слухов про психологию интерналов. В городе некоторые из них подтвердились. Один рассказывал про прямолинейность мыслительных процессов элиты. Интерналы думали как компьютерная система. Все сводилось к вычислениям по заявленным данным. Они не были гибкими. В этом плане мы люди – их превосходили. Жаль, что во всем остальном сильно уступали, поэтому интерналы и победили, обратив наши города в колонии и навязав свои правила.

Некоторые люди сбежали от созданной системы, став кочевниками, избегающими колоний, живущих по правилам верховенства совета десятерых. Я выросла среди кочевников, не помня как к ним прибилась.

В памяти всплыл короткий эпизод из детства.

Я нахожу в походном сундуке моей названной матери пачку старых потертых картинок. Последние остатки былой цивилизации. Рассматриваю. На них так много зеленого и синего. Узнаю небо, но оно другое, голубое с белоснежно-пушистыми комочками.

Мы привыкли его видеть задымленным и желтеющим. Говорили, что оно такое из-за засухи. Интерналы создали систему выращивания растений в новых условиях, но сама природа не часто поливала почву дождем. Только в такие редкие мгновения небосвод преображался, наполняясь розовыми оттенками.

Картинки в моих руках раскрывают мне еще один секрет. Я вижу деревья и реки. Не сразу понимаю, но внутреннее чутье выдает подсказку. Сознание наполняется порывами радости и одухотворения.

Прикрыв веки, я иду по этому лесу. Босые стопы щекочет влажная трава и ушей касаются непривычные звуки, но действуют успокаивающе. Легкие поглощают душистый воздух, я вдыхаю его и не могу насытиться. Поднимаю голову, всматриваясь в лучи теплого мягкого света, пробивающиеся сквозь кроны деревьев.

Взгляд фокусируется на мелких пылинках, зависающих в воздухе в золотистом потоке. Протягиваю к ним руку, желая поймать. Один мелкий комочек опускается на подушечку пальца и с легким потоком ветра от моего дыхания уносится дальше.

Мое внимание переключается на журчание воды и воображение уже рисует ее прохладу, обивающую камни. Пока я путешествую в мире грез, не замечаю как моя рука, сжимая кусок зачерствевшего мела, вырисовывает узоры. Все обрывается. Моя названная мать ловит меня за моим занятием и я уверена, что она рассердится. Но нет.