– И к вашему тоже, а то бы еще не один год за мной хвосты подчищали.

– Это так, – согласился полковник, на какое-то время в нем вдруг прорезался простой парень, его вдруг потянуло на откровенность, и он опять съехал на «ты». – А знаешь, у нас тут случай в прошлом году был. Нашли мы танк, редкий, кавэ два из первых серийных. Он во время марша сломался, экипаж его бросил, а там ремонта на десять минут. Проверили, нигде он больше не всплывал, ни в каких сводках или документах не упоминался. Место глухое, неприметное, короче, идеальный вариант. Решили мы его прихватить, открыли портал, подогнали технику, все как обычно, тащим, а он ни с места. Как будто к земле прирос!

– Там же пятьдесят тонн, а то и больше.

– Пятьдесят две у экранированного, – уточнил полковник, – но наша техника даже на «королевский тигр» рассчитана, а в нем почти семьдесят тонн! Короче, и так, и сяк его, стоит будто приклеенный! Ну просто мистика какая-то! Тут гаврики откуда-то нарисовались из окруженцев. Мы решили в сторонке переждать, пока они уберутся, а эти забрались в танк и давай там чего-то орудовать. Затем немецкая колонна подошла. Из танка пальнули, из колонны ответили, но колонна тыловая, ничего серьезного в ней не было, только броню кавэ поцарапать могли. Короче, расстреляли окруженцы боекомплект и ушли, правда, не все, а немцам тоже не сильно досталось. Артиллеристы окруженцы оказались хреновые.

– А с танком что?

– Да ничего, немцы взорвали. Ни себе, ни людям, сволочи! Еще и фотографировали долго. Я эту фотку видел потом с подписью «прямое попадание авиабомбы крупного калибра в русский танк».

– А как же он нигде не всплывал? – удивился я.

– Так он же целый был! Мы целый и искали, а после взрыва я его сразу узнал.

Полковник вдруг наклонился ко мне и понизил голос:

– У меня иногда такое ощущение, будто сверху за нами кто-то постоянно наблюдает. По мелочам пошалить разрешает, а чуть что существенное зацепим, так сразу по рукам получаем. Не то что ход истории, судьбу отдельного человека изменить не дает, как с этим танком. Вот и тебе он ничего значительного сделать не позволил. Мы же об этом ничего не знаем! Так, шарим в темноте на ощупь.

– Некоторые кнопки научились нажимать, а как программа работает, не представляете.

– Вроде того, – согласился полковник и добавил: – «История не знает сослагательного наклонения», не помню, кто сказал. Мы эту истину на своей шкуре частенько чувствуем.

На некоторое время мы замолчали, я обдумывал услышанное. Потом первым нарушил тишину, переведя разговор на другую тему.

– Ну, и что дальше?

– Дальше тебя обратно отправят.

– И когда меня обратно?

– Как сэр Джеймс решит. Но думаю, завтра утром. Чего тянуть?

– Логично.

Вот и поговорили. Я встал со стула.

– Прощай, потомок.

– И тебе счастливо добраться.

Ушел я не оглядываясь. В коридоре меня встретил старший, довел до камеры, снял наручники и лязгнул запором. Вечером принесли ужин – гречку с основательно надоевшей тушенкой и алюминиевую кружку с чаем. Сегодня чай оказался неожиданно приличным, обычно давали какую-то сладковатую бурду. Допив чай, я хотел поставить кружку на стол, но пальцы не смогли ее удержать, и она с громким звяканьем упала на пол. Руки и ноги перестали подчиняться, в голове еще успела мелькнуть мысль: что-то подмешали, сволочи.

– Мужчина! Мужчина! Вы живы? С вами все в порядке?

Открыв глаза, я увидел склонившуюся надо мной проводницу.

– Да не тряси ты меня! И так тошно. Вроде живой я.

Мозги, наконец, включились, и я понял, что лежу на полу в туалете вагона. Хорошо хоть туалеты теперь в поездах более или менее чистые и пол сухой, не то что в советские времена.

– Вам, может, помощь нужна? Врача позвать? Среди пассажиров, может, кто-нибудь найдется.

– Не надо врача.

Я, пытаясь встать, обнаружил, что тюбик с пастой и зубная щетка по-прежнему зажаты у меня в руке. Попытка удалась, я утвердился на ногах и осторожно нащупал на затылке здоровенную шишку. Пробурчал себе под нос:

– Били аккуратно, но сильно.

– Что, что? – забеспокоилась проводница.

– Все в порядке, это я о своем. А что произошло? Почему тормозили так резко?

– Да я и сама толком не знаю. Начальник поезда не говорит ничего. Ой, пойду я, там еще пассажиры с полок попадали, может, помочь кому надо.

Держась за стенку, я выбрался из туалета в коридор. На левой руке обнаружились часы. Мои, в этом можно не сомневаться, и все так же стоят. А ты думал, они тебе батарейку поменяют? Спортивные штанишки на мне были очень похожи на мои, но не мои. Это точно. Свои я бросил в запасном полку в Брянске, и были они в состоянии, не подлежащем никакому восстановлению. Как и туфли, которые я бросил в Паричах. Стоп! А был ли Брянск? Были ли Паричи? Были! Достаточно на руки взглянуть. Месяц, проведенный в камере и в гостях у хрономародеров, не смог превратить руки артиллериста в руки кабинетного сидельца. А в весе я, похоже, почти не потерял, откормили напоследок до прежних кондиций. Ни кошелька, ни паспорта в кармане тоже не было. Впрочем, невелика потеря. Паспорт можно восстановить, деньги со счета в банке тоже никуда не делись. А два кило сожженных евро? Хрен с ними, не последними были, еще заработаю.

Я добрался до своего купе, где был встречен растревоженными соседями. Один из них тоже навернулся с полки, но отделался ушибом и парой синяков. Тут же последовал вопрос:

– Не знаете, что случилось?

– Понятия не имею. Сам головой приложился, вон какую шишку получил.

Мне равнодушно посочувствовали и оставили в покое, чего я и добивался. Достал телефон, убедился, что с ним все в порядке. Поезд дернулся и начал набирать ход. Ну вот все и закончилось, через час, наконец, будем в Бресте, только мне туда уже не надо. Я равнодушно смотрел в окно, заново переживая происшедшее со мной. Между тем за окном поплыли пригороды, пора. Пассажиры засуетились в ожидании остановки. Переодевшись и подхватив сумку, вышел на перрон. Напоследок спросил у проводницы:

– А что все-таки случилось?

– Да чертовщина какая-то. Машинист с помощником увидели перед собой концевые огни другого пассажирского поезда. Экстренно затормозили, а огни пропали. Ладно бы одному привиделось, а тут сразу обоим.

– Действительно чертовщина.

Согласился я и направился к выходу в город. Выбравшись из толпы пассажиров, я достал телефон, нашел в списке контактов нужное имя и ткнул кнопку вызова.

– Алло, Михалыч. Тут у меня происшествие…

Закончив разговор, я присел на скамейку, поставил сумку рядом. Торопиться было некуда, заявление об утере паспорта в местную полицию накатать всегда успею. Вопрос был в другом: что дальше делать? Прав был Гарри-Джеймс – такому никто не поверит. А что, если. Как он там говорил: «хоть книгу напишите». А что? Вот возьму и напишу! Поверят? Вряд ли. Но хоть прочитают.

Вроде здесь. Деревья нависали над узкой грунтовой дорогой, образуя почти полную арку, их ветки оставляли свободными всего чуть больше двух метров свободного пространства. Моему почти пятиметровому седану с его пятнадцатью сантиметрами под защитой картера и базой два восемьдесят такие дорожки категорически противопоказаны. Да и металлик с боков ветками поцарапать можно. Ну да что делать? Раньше надо было думать, сейчас за джипом бежать поздно. Я включил правый «поворотник» и плавно добавил газ. Опа! «Кирпич». Так и прав можно лишиться. Однако для фабричного знака, изготовленного в соответствии со всеми ГОСТами, этот слишком блеклый, да и цвет малость не тот, если приглядеться. К тому же гаишников на таких всеми забытых грунтовках отродясь не водилось. Поэтому – вперед, и я решительно повернул руль.

Дорога оказалась во вполне приличном состоянии, во всяком случае, машина ни разу не чиркнула по ней днищем. Видимо, по ней все-таки регулярно ездили и не только на джипах. Деревья расступались перед капотом, жесткая подвеска потряхивала кузов на попадавшихся под колеса ямах. Дорога плавно изгибалась и просматривалась только метров на тридцать-сорок. Она или не она? Почти за семьдесят лет многое могло измениться, но, похоже, она. Через сотню метров путь преградили ворота, справа от них притулилась будка охраны. Машину я поставил так, чтобы номера автомобиля от ворот не просматривались, выключил зажигание и дальше отправился пешком.