– А сколько всего их было?

– Пять. Нет, шесть. Точно шесть, ты – седьмой.

– И все из одного времени?

– Нет из разных. Большая часть из начала двадцать первого века, но двое были из самого конца двадцатого. Мы тоже место и время их появления анализировали. Время совпадает с открытием нашего портала, а вот место абсолютно непредсказуемо. Да, и еще один момент – они все находились в движении.

– То есть шли или ехали?

– Точно.

– И что с ними дальше было?

– Ничего, обратно отправили. Чего им здесь делать? Да и последствия их исчезновения из своего времени какие-никакие тоже могли быть.

– Кстати, на пересылке почти неделю в камере меня специально держали?

– Да, чтобы ты посговорчивее был. А как ты догадался, что я в армии не служил?

– Только не служивший в армии оболтус в возрасте двадцати пяти лет…

– Двадцати шести.

– Хорошо, только оболтус в возрасте двадцати шести лет может догадаться нацепить на себя полковничьи знаки различия. Насколько я помню, в эти годы столь успешную карьеру сделал только сын вождя. Ну, может, еще два или три человека. Хомячина на станции это тоже просек, потому и не хотел меня отдавать, несмотря на приказ и безупречные документы. И не отдавал, пока сам не позвонил своему начальству и не получил подтверждение подлинности приказа. Так?

– Так, – подтвердил мою догадку полковник.

До основной части моей эпопеи добрались уже после обеда. Пришлось признаться в том, что поворот к Рогачевским мостам – моя идея. Костромитин и Семяхин об этом упомянули. И про подбитые танки пришлось рассказать, это шило в мешке тем более не утаишь. Больше всего полковника интересовало: кто решение принимал и кто непосредственно стрелял. В конце этих эпизодов он подвел итог:

– Значит, решение остановиться и открыть огонь принял лейтенант?

– Он.

– И выстрел производил тоже он?

– Да. Я наводил, а выстрел производил заряжающий, то есть Костромитин.

– А вдвоем они могли стрелять?

– Вдвоем? По неподвижному танку вполне. Темп стрельбы, конечно, не тот будет, но могли.

– Этот танк меня больше всего беспокоит. Не должно вас там было быть, не должно.

– А второй танк? Который на днепровской переправе, там нас тоже быть не должно было.

– Там вы не одни были. По ходу дела, этому танку и так, и так конец. Не вы, так противотанкисты его бы все равно подбили. Ну, поехали дальше.

– Поехали, – согласился я.

Так, эпизод за эпизодом, к концу третьего дня я ему весь свой путь в этом времени и рассказал. Не врал. Ну, почти не врал. Работу местные товарищи проделали немалую, путь мой буквально по дням и километрам восстановили. А самое поганое, не знал я, что у полковника в папке, переданной ему из НКВД, и компьютере его есть. А потому и врать было опасно, но пару моментов я все-таки утаил – ни к чему этим контролерам самозваным такие подробности знать. Полковник парень нормальный, и язык общий мы с ним вроде бы нашли, но о том, что мы сейчас по разные стороны баррикад, я никогда не забывал.

Полковник с явным облегчением человека, сделавшего неприятную, но необходимую работу, собрал свои бумаги и выключил компьютер.

– Ну, вот и все, успели. Сейчас передам все материалы Джеймсу, а завтра утром он отправит их дальше. Ответ придет через две недели.

– А как они их проверять будут?

Этот вопрос меня очень интересовал.

– Не знаю, – признался полковник, – краем уха слышал, что есть у них носители с исторической информацией, сохраненной еще до всяких переходов во времени и защищенной от изменений даже в случае всяких хронокатаклизмов. Вот с ней, видимо, сверяться и будут. Если никаких расхождений с реальностью нет, значит, последствия твоих действий ничтожны.

– И после этого меня обратно отправят?

– Ну да.

Посмотрим, посмотрим. Значит, завтра утром у них плановое открытие межвременного перехода. Очень, очень интересно. Надо будет как-нибудь посмотреть. Ну хоть одним глазком.

Надеждам моим сбыться, однако, не удалось. Утром, выходя в туалет, я по привычке толкнул дверь моей камеры, но она не шелохнулась. Я толкнул сильнее – результат был прежним. Закрыта, догадался я и, уже окончательно проснувшись, забарабанил по ней кулаками.

– Эй, откройте! Выпустите человека!

Спустя пару минут лязгнул запор и в камеру заглянул старший мордоворот.

– Чего орешь?

– Мне в туалет надо.

– Сейчас.

Дверь закрылась, опять лязгнул запор. Вскоре старший вернулся и, открыв дверь, сунул мне в руки эмалированное ведро.

– Сюда ссы. К обеду выпустим.

И свалил. Я плюхнулся обратно на кровать. С-с-сволочи! Поубивал бы гадов! Деваться было некуда, пришлось валяться дальше. Сначала хотел выплеснуть содержимое ведра в морду первому, кто откроет дверь, но потом остыл. Часа через два мысли мои вернулись к причине заточения. Сколько они портал открытым держать будут? Несколько минут, скорее всего, но не несколько часов. А чего они меня так надолго заперли? Нет, они не только сам переход мне показывать не хотят, но и что-то еще. А что? Начал перебирать варианты. Нет, все не то. А что, если… Так, так, вот это уже хоть на что-то похоже.

Итак, еще раз. Допустим, сперли они здесь из музея картинку известного художника. Перетащили к себе и выставили на аукцион или частному коллекционеру предложили. А покупатель захочет экспертизу провести. Обязательно захочет, это не бронетехнику в музеи толкать, здесь контроль на высоком уровне. Предположим, достоверно известно, что творил автор картины четыреста лет назад. А экспертиза покажет, что холсту от силы триста. Так как последние сто лет он преодолел одним прыжком и субъективно ему на сто лет меньше, чем должно было быть. Картину объявят подделкой более позднего времени. Может, за нее и дадут приличные деньги, старый холст как-никак, но уже не те, что за шедевр всемирно известного мастера.

А уж золото инков и вовсе не продать, если они пятьсот лет назад исчезли, а металлографический анализ показывает, что плавили это золотишко лет десять назад. И что тогда делать? Прихватить сокровище и спрятать его в том же времени в надежном месте. Значит, укр… добыли, перетащили к себе, оценили добычу, отправили обратно и закопали в том же времени. А потом в своем откопали. Или достали. С золотом подобный фокус пройдет, но не с холстами старых голландцев – им климат определенный нужен, иначе никакая реставрация после ста лет в земле им не поможет. А что, если это здание и есть одно из таких хранилищ? Места мало? Но я видел только часть первого этажа. А может, есть еще специально оборудованный подвал. Но обследовать здание мне не дадут, если только не перебить охрану.

Перебить. Легко сказать. Что-нибудь колюще-режущее или ударно-дробящее можно достать и здесь, но пустить его в ход. На войне все убивают по-разному. Кто-то с ножом в зубах ночью через нейтралку ползет. Кто-то ловит мышастого цвета фигурки в прорезь прицела своей трехлинейки. Кому-то командуют азимут и прицел, а за спусковой шнур дергает другой человек. А кто-то сидит в десятках километров от фронта и стрелочки на карте рисует, но тоже убивает. И не в пример больше, чем трое первых вместе взятых. Из пушки стрелять это одно, а взять и воткнуть нож в человека, который твоей жизни непосредственно не угрожает, я, пожалуй, не смогу. Нет, не смогу.

Ну, чего разнылся? Они тебе кто? Враги. В кутузку на неделю посадили, сейчас взаперти держат. Посадили, но не убили же. Сейчас кормят, домой отправить обещают. Обещают, это точно. Стоп. Действовать надо, исходя из каких-то целей, а не из сиюсекундного любопытства. А какая у меня цель? Вернуться обратно? Тогда надо сидеть тихо и не совать свой нос в их дела. Явить всему миру правду? Всему явно не удастся, а учитывая тесные связи этих ребят с верхушкой местного НКВД, может, и не всему тоже не удастся. Ладно, будем посмотреть. Пока сидим тихо, собираем информацию и ждем, чем закончится моя проверка. Приняв решение, я, наконец, успокоился, а минут через двадцать и вовсе заснул.