– Лежи, гад!

Я рассчитывал, что за час-полтора доберемся до места, но мы едем уже часа три. Куда едем, мне не видно, но, судя по солнцу, куда-то на северо-восток. Похоже, проезжаем какой-то КПП. Машина останавливается, хлопают дверцы, над бортом появляется чья-то рожа, заглядывает в кузов.

– М-м-м-м!

Я энергично пытаюсь привлечь внимание к своему положению.

– Чего это он? – удивляется рожа.

– А черт его знает, – отвечает один из конвоиров, тот, что похож на деревенского.

– Да ты кляп вынь, – советует рожа.

– Товарищ лейтенант, – повышает голос физкультурник, – тут шпион что-то сказать хочет.

В кузов заглядывает капитан-лейтенант и разрешает вынуть кляп.

– Во-первых, я хочу пить, во-вторых, ссать…

– В штаны дуй, – ржет физкультурник.

– В-третьих, я уже почти задохнулся от этой чертовой тряпки.

Капитан-лейтенант напрягает свои хомячьи мозги, сверяя сложившуюся ситуацию с положениями отданного ему приказа.

– Ладно, – решает он, – выводи. Но смотри, дернешься.

Многозначительно расстегивает кобуру, конвоиры серьезнеют и перехватывают свои ППШ. Меня выволакивают из кузова. Упав у колеса полуторки, наслаждаюсь возможностью свободно дышать. Но долго разлеживаться мне не дают. Отводят на пару метров в стороны и развязывают руки.

– Ссы давай, только быстро.

Процесс контролируют капитан-лейтенант, оба конвоира, да еще и пара морд из стоящих на КПП. Внимательно следят за каждым движением, готовые вмешаться в любой момент. Мелькает мысль броситься бежать и тем самым избежать ожидающей меня участи. Останавливает понимание, что таким образом сбежать не получится – просто дадут очередь по ногам. С такого расстояния промазать труднее, чем попасть.

– Закончил?

Мне опять связывают руки, хомяк из ГБ лично проверяет надежность узлов. Только потом ко рту подносят флягу с теплой водой. Капитан-лейтенант вертит в руках кляп.

– Рот откроешь – воткну на место. Понял?

Я киваю. В некоторых ситуациях я очень даже понятливый, особенно когда есть возможность ехать дальше без тряпки во рту. А едем долго, не считая проверок документов, по дороге останавливались еще три раза, заправляли машину, отправляли свои естественные надобности и ехали дальше. Стерегли меня строго, особенно на остановках, ни малейшего шанса на побег не давали. Разговаривал со мной только капитан-лейтенант, конвоиры как воды в рот набрали. Уже в темноте приехали в приличных размеров городок, судя по донесшимся откуда-то свисткам паровозов, в нем и железнодорожная станция есть. Попетляв по узким старинным улочкам, полуторка останавливается у ворот в высоком заборе из красного кирпича. Поверх забора натянута колючая проволока, это все, что удается увидеть, лежа в кузове. Хлопает дверца, хомячина куда-то быстро ушел. Вернулся он минут через десять.

– Выводи.

Конвоиры уже привычно вытащили меня из кузова на землю. За забором находилось большое здание, построенное из того же кирпича, что и забор. Ряды небольших окошек забраны решетками из толстенных прутьев – тюрьма. Ворота нам, естественно, не открыли. Через дверь рядом с ними мы попадаем в своеобразный предбанник. Здесь разведчики сдают меня местному конвою и с явно видимым облегчением ретируются, вскоре доносится шум отъезжающей машины, они свою миссию выполнили. Местные конвоиры наконец-то снимают с моих рук веревки.

– Руки назад, голову вниз, по сторонам не смотреть! Открывай!

Лязгает стальная решетчатая дверь, и мы проходим вперед, в небольшой решетчатый тамбур.

– Закрывай.

Дверь с таким же лязгом закрывается за конвоиром.

– Открывай!

Снова лязг, и мы уже внутри. Место, куда меня приводят, является административным зданием. Возле одной из дверей останавливаемся.

– Лицом к стене!

Капитан-лейтенант исчезает за дверью, а мы с конвоем остаемся стоять в коридоре. Через некоторое время в дверь заскакивает здоровенный зверообразный мужик – местный надзиратель. Дверь он прикрывает неплотно, и до меня доносятся обрывки разговора, тем более что ни в громкости голоса, ни в выражениях собеседники не сдерживаются.

– Где? Где, твою маму об забор, я ему одиночную камеру найду? Где?

– На бороде! Приказ видел? Вот и выполняй!

Похоже, мой отважный хомячина вступил в схватку с местным начальством за предоставление мне отдельного жилища. Дальше только бу-бу-бу-бу, ничего не понять.

– Ох-хренел в сто восьмую?! Там блатные друг на друге сидят! Куда я их по всей тюрьме распихивать буду?

Похоже, предложение надзирателя было отвергнуто. И опять: бу-бу-бу-бу.

– Да хоть рожай! Через пять минут не родишь, – взвивается мой капитан-лейтенант, – я своему начальству доложу! Где телефон?

Его бы энергию да нашим чиновникам – все ветераны отдельное жилье давно получили, а то эти все ждут, пока проблема решится естественным путем. Бу-бу-бу-бу.

– Быстро разгоняй на хрен каэровцев из сто четырнадцатой и сажай туда этого долбаного шпиона!

Наконец-то договорились. Надзиратель выскакивает обратно, я успеваю поймать его злобный взгляд. Еще бы! Ради какого-то гуся отдельную камеру освобождать! И плевать ему на всякие приказы сверху, в своем блоке он и закон, и хозяин. Минут через двадцать – от неподвижного стояния у меня уже ноги затекли – надзиратель возвращается за мной.

– Руки за спину! Шевели копытами!

Прежде чем попасть в камеру, меня прогоняют через крайне неприятную процедуру – личный обыск или, проще говоря, шмон. Раздевают догола, прощупывают каждый шов на одежде и белье. Ничего, естественно, не находят, отбирают портянки – якобы я могу сплести из них веревку и повеситься в камере. Немытыми руками лезут сначала в рот, потом в… Хорошо хоть не наоборот. Пришла толстая баба, судя по грязному, когда-то белому халату, медик. Бросила брезгливый взгляд.

– Здоров.

Наконец, разрешают одеться.

– Руки за спину!

По металлическим узким лестницам поднимаемся на третий этаж. Звук шагов гулко носится в лестничном проеме, затянутом стальными сетками, о жизни заключенных здесь заботятся, точнее о невозможности из нее уйти. Кстати, как я понимаю, это не допр, а именно тюрьма, где уже осужденные ожидают отправки в лагеря, так называемая пересылка. Еще одна решетчатая дверь и надзиратель при ней.

– Открывай!

Надзиратель гремит ключами, и мы оказываемся в коридоре, освещенном тусклыми желтыми лампочками. В каждой стене ряд обитых железом дверей с глазками и кормушками, в которые заключенным передают пищу. Останавливаемся у двери с табличкой 114.

– Лицом к стене!

Грохот ключей, визг петель.

– Заходи!

Каменный мешок два с половиной на два метра, потолок высоко, под потолком одинокая лампочка на двенадцать вольт, повеситься на ней невозможно, а напряжение в сети полностью безопасное. Две пристегнутые к стенам койки, привинченный к полу узкий стол, сиденья у стола настолько узкие, что долго на них не усидишь. Забранное решеткой из толстенных железных прутьев оконце, параша в углу и все. Грохочет запираемая дверь. Надеюсь, что я тут ненадолго.

В камере стоит жуткая вонь. В спертом воздухе витают кислые запахи немытых тел, какой-то гнили и еще чего-то жутко неприятного, свой вклад вносит параша, почти заполненная предыдущими постояльцами. Исследования маленького оконца на предмет организации притока свежего воздуха показали полную бесперспективность данного мероприятия – крохотная форточка была намертво заколочена здоровенными гвоздями. Некоторое время бесцельно слонялся по камере. Внезапный арест и первое в жизни попадание в тюрьму выбили из колеи. Наконец по коридору, гремя ключами, прошел надзиратель.

– Отбой. Отбой.

У моей камеры притормозил, открыл кормушку.

– Отбой, койку отстегни. Подъем в семь.

Лязгнул запором и пошел дальше, а я завалился на жесткие доски, отшлифованные многочисленными спинами, лежавшими на них до меня. Еще минут двадцать поворочался на жестком ложе, пытаясь устроиться поудобнее, и, наконец, заснул.