– Сашка, завяжи ему глаза.

– Зачем?

– А так ему страшнее будет.

Если не видишь, куда тебя везут, то нервы успокоить труднее. Когда добираемся до штаба армии, то нас уже ждут. Капитан дозвонился до начарта и сообщил о нашем приезде. Сообщение вызвало в штабе ажиотаж, особенно среди разведчиков. Летом сорок второго пленные немецкие летчики были нечастым явлением. Пленного сразу куда-то увели, а я попал в кабинетик красавца-полковника. Тот расспросил меня о результатах зенитной артиллерийской засады. В общем, понятно, что затея провалилась. Случайно сбитый истребитель – это не тот результат, ради которого все затевалось. Уже в конце разговора дверь приоткрылась.

– Разрешите?

– Проходи. Что интересного пленный рассказал?

В кабинетик вошел незнакомый подполковник. Незнакомый мне, хозяина он знал отлично.

– Не очень много, только-только на фронт попал, но по твоей части тоже кое-что имеется. А это и есть тот сержант, который его в плен брал?

– Тот, – подтвердил начарт, – и сбил, и в плен сам взял.

Подполковник рассмеялся.

– Да-а, не история, а сплошной анекдот. Ладно, слушайте.

Оказывается, взятый нами в плен летчик только что окончил авиационную школу, или училище, не знаю, как точно называется то, что заканчивают будущие немецкие асы. Здесь он должен был постепенно, под руководством опытных пилотов, встать в строй и начать летать на боевые задания. А этот вылет был учебным, он должен был учиться ориентированию в сложных метеорологических условиях. Но судьба сыграла с ним злую шутку. То ли его ведущий сам сбился с курса, и они вышли к линии фронта, то ли наши ЛаГГи залетели в немецкий тыл, но так или иначе – они встретились. Причем тройка ЛаГГов заметила противника первой и успела набрать скорость на пикировании. ЛаГГ самолет тяжелый, со слабым двигателем, разгоняется он долго, но если успел набрать скорость, то стряхнуть его с хвоста очень сложно.

Увидев атакующего противника, опытный немец нырнул в слой облачности, наш будущий пленный, естественно пошел за ним. Но в облаках, видимо, проморгал маневр ведущего и, когда выскочил из облачности у земли, то к своему ужасу, вместо своего ведущего впереди обнаружил русский истребитель у себя на хвосте. Видимо, пара ЛаГГов погналась за ведущим, а один пошел за ведомым. Юнец решил пойти вверх, надеясь на лучший вертикальный маневр своего «мессершмитта», но за штурвалом нашего самолета сидел летчик, который сумел использовать тактические преимущества своего положения. Расстояние между самолетами продолжало сокращаться, и из верхнего слоя облаков они выскочили почти одновременно. Тусклая крупнокалиберная трасса прошла рядом с фонарем «мессера», и его пилот бросил самолет вниз, надеясь увеличить дистанцию на пикировании. Частично ему это удалось, но воздух начал заканчиваться, приближалась земля, и ему пришлось опять лезть вверх. Более опытный советский пилот сумел сократить дистанцию, и разница во времени, с которой они опять появились над облаками, была совсем незначительной. Пришлось опять идти вниз.

Так они несколько раз пробивали облачность. Эти качели длились несколько минут, немец полностью потерял ориентацию и не мог определить, где он находится. В очередной раз оказавшись между облаками и землей, он, к своему ужасу, увидел, что пикирует прямо на зенитную батарею. К этому времени нервы его были на пределе – каждую секунду он ждал смертельную очередь в спину. А тут вспышка выстрела, взрыв прямо перед самолетом, мотор чихнул, видимо, пороховые газы попали в воздухозаборник. Нервная система пилота сдалась, и он поспешил покинуть кабину, в которой все так стремились его убить.

– А знаете, что он ответил на вопрос «почему вы не пытались оказать сопротивления на земле»?

Я сдержал свое любопытство, вопрос принадлежал начарту.

– Что?

– «Как только я приземлился, на меня сразу набросились страшные русские солдаты. Особенно зверское лицо было у их унтер-офицера, и я решил, что если попытаюсь сопротивляться, то меня просто разорвут на части».

Подполковник и начарт засмеялись, я в присутствии высокого начальства почтительно улыбнулся.

– Дальше он высказал удивление, что его даже не избили, – продолжил рассказ подполковник, – вот я и зашел посмотреть, что за звери в зенитчиках служат?

Когда подполковник попрощался и ушел, начарт вручил мне справку о сбитом. Шикарная это была справка, все указано: заводской и бортовой номера, имя пилота, номер группы, место падения. И подпись, не какого-нибудь капитана, а целого полковника из штаба армии. Блеск.

– Командировка ваша закончилась, завтра возвращаетесь к себе в часть.

– Есть, товарищ полковник.

Вот так и закончилась эта наша командировка, и смех, и грех, но все живы остались. И слава богу.

Наше возвращение прошло почти незамеченным. На фоне грандиозности разворачивающихся событий возвращение в батарею четвертого орудия вместе с расчетом было действительно фактом малопримечательным. Я же первым делом нашел лейтенанта Шлыкова.

– Ну как, товарищ лейтенант?

– Да так…

Понятно, до горла эта свора не достала, но нервы потрепала и крови взводному выпила немало. После всех разборок его спихнули обратно в батарею.

А события были действительно грандиозными. Во-первых, батарея перебралась на запасную позицию. Во-вторых. Да-а, второе событие вызвало действительно большие изменения в жизни не только батареи, но и полка. Да что там полка – всей дивизии. Вообще очень интересно, как солдат, младший или даже средний командир оценивает происходящие вокруг события. Основные интересы замыкаются в пределах своей роты или батареи. Ну максимум батальона или полка. Все, что не касается непосредственно тебя, отходит на второй, а то и третий план. Гораздо интереснее, чем отход соседней армии на полсотни километров, какая будет на ужин каша, гречневая или пшенная. Нет, ну есть, конечно, политинформации, агитаторы приезжают, но слова их пропускаются мимо ушей и забываются сразу после команды «выходи строиться». К тому же то, что говорят приезжающие, пропущено через многоступенчатые фильтры агитпропа, цензуры, ГлавПУра и зачастую мало соответствует действительности, как и сводки Совинформбюро. Фактическое положение можно, конечно, выискать между строк, но редко кто действительно интересуется внешними событиями.

К тому же солдату свойственно переносить события, происходящие на его участке фронта на весь фронт или, по крайней мере, значительную его часть. Полк продвинулся вперед на три-четыре километра, взял высоту и пару деревенек, а солдату кажется, что все двинулись вперед, погнали супостата. Из очередной сводки он узнает о «боях местного значения» или про успех их полка упоминают разве что в дивизионной многотиражке. Или другой вариант. Немцы внезапной атакой выбили батальон с тактически важной высотки. Полк бросили в контратаку, немцы отбились. Вторая контратака, третья, народу полегло. Кажется, что такая мясорубка по всему фронту, а из черной тарелки передают, что на фронте все спокойно. Из окопа или с огневой позиции трудно оценить действительный масштаб и значимость того, что происходит вокруг, за пределами прямой видимости.

Да, извините, отвлекся. О событии, произошедшем в нашей дивизии. В стройные ряды нашей дивизии ПВО влилось сразу две тысячи воронежских девушек-комсомолок. Соответственно из них вылилось сразу две тысячи мужчин, направленных в артиллерийские части и части войсковой ПВО. Красная армия уже начала испытывать дефицит качественного личного состава. Некоторые подразделения – пулеметные роты, связисты, посты ВНОС, прожектористы – почти полностью состояли из девушек. В батареях СЗА их, конечно, было меньше. Нашей досталось полтора десятка новоявленных зенитчиц. Они заняли все должности связисток, пятерых определили в расчет ПУАЗО. В расчетах орудий девушкам достались четвертые номера. Ворочать восемнадцатикилограммовые снаряды им было тяжело, к оптической трубе и установкам прицела их пока подпускать опасались. А работа по совмещению прицельной и орудийной стрелок не требует больших физических усилий или умственных способностей.