Через неделю невропатолог Вовиной осады, ведущейся по всем правилам искусства хорошо известного советским снабженцам всех мастей, не выдержал и коньяк таки взял, не устоял.

– Черт с тобой. В конце концов, контузия у тебя действительно была, хоть и легкая. И война уже закончилась. Но ты же с таким диагнозом ни одну медкомиссию не пройдешь! Подумай.

– Думал уже. Мне бы только до Союза добраться, а там вылечусь. Дома и стены помогают.

– Вылечится он, – скептически хмыкнул майор медицинской службы. – Иди в коридоре подожди. Будет тебе справка.

Вова выскочил в коридор. Есть, сработало! Талант не пропьешь! В глубине души шевельнулась гордость за блестяще проведенную операцию. Если, конечно, не считать досадной осечки с медсестрой. Но результат-то налицо, вот он в кармане приятно шуршит, хоть и не деньги. Но эта бумажка дороже всяких денег будет.

Кальман повертел справку и так, и сяк, даже на обратную сторону заглянул.

– Всегда подозревал, что ты прохиндей, но чтобы до такой степени! Может, и мне такую сделаешь?

Вова почесал репу. Заметив его замешательство, Кальман улыбнулся.

– Это была шутка. Через четыре дня будет отправлен эшелон демобилизованных из нашей армии. Успеешь?

Вова успел. Хоть с писарями в строевой части общаться проще, чем с врачами, но на ускорение процесса ушли последние запасы трофеев. Но Лопухов о них не жалел. Получится вернуться, там они почти ничего стоить не будут, не получится… Об этом думать не хотелось, но листок с адресом Ерофеича он бережно сохранил. Так, на всякий случай.

К эшелону Вова прибыл с шиком, на персональном «студебеккере», прилично поддавший и бесконечно счастливый, сам не подозревал, что может впадать в такую эйфорию. Впрочем, не один он такой, некоторых сослуживцы грузили в вагоны в виде слабо шевелящихся тушек. И никто из комендантских или сопровождавших эшелон офицеров не рискнул испортить людям праздник, они его заслужили.

Если не считать сопровождавшего их до границы лейтенанта, то в вагоне Лопухов оказался самым младшим по возрасту, причем разрыв был солидным, лет в десять-пятнадцать. Так как в их вагон попала компания пожилых западенцев, служивших в каком-то обозе, то ефрейтор Лопухов был не самым младшим по званию, красноармейцев у танкистов мало, почти все должности предполагают лычки на погонах. Но звания никакого значения уже не имели, все они были дембелями, все рано или поздно доберутся до своих военкоматов, встанут на учет, снимут погоны, а потом еще годами будут донашивать выгоревшую добела форму и вспоминать эти дни, как одни из самых счастливых в своей жизни.

Гулянка продолжилась и в теплушке, у многих с собой было. Сквозь перестук колес из соседнего вагона доносилось пиликанье гармошки, там орали «Марш танкистов», потом «По полю танки грохотали», потом что-то еще…

Очнулся Лопухов только на следующий день, уже в Польше. Эшелон шел быстро, надолго задерживать дембельскую вольницу, основательно подогретую трофейным шнапсом и отечественным спиртом, никто не хотел. Наоборот, спешили побыстрее спихнуть обратно, где она растворится в людской массе. Около полудня по эшелону пронесся слух, что уже следующая станция будет пограничной. Все невольно начали готовиться к встрече с Родиной.

– Погранцы!

Свесившийся из дверей сержант-артиллерист первым обнаружил сборище зеленых фуражек на приграничной станции и сделал правильный вывод.

– Сейчас шмонать будут!

Этого никто не ожидал, привыкли пересекать границу на танках, когда документы у них никто не спрашивал и досмотр личных вещей не производил. Артиллерист оказался прав, едва эшелон замер, последний раз лязгнув буферами, как вдоль вагонов двинулись офицеры и солдаты в зеленых фуражках.

– Выходи на досмотр!

Дембеля, прихватив вещи, посыпались из теплушки, у некоторых барахла оказалось довольно много. Когда Вова, одним из последних, покидал вагон, на полу валялся с десяток разнообразных пистолетов, пачки патронов, даже несколько гранат.

Обыск был основательным, некоторых, особо подозрительных, до белья раздевали, разве что швы не прощупывали. Конфисковали оружие, ювелирку, часы, кто по нескольку штук вез, антиквариат всякий. Некоторые, особо буйные, пытались спорить, права качали, но погранцы их быстро… В общем, разъяснили им ситуацию. На шмотки внимания не обращали, что на себе утащишь – то твое. У Лопухова ничего запрещенного при себе не было, да и из вещей один вещмешок, но пограничник все-таки прицепился к ножу.

– Это же нож, обычный нож, – горячился Вова.

– Это – холодное оружие, его ввоз в Союз запрещен, – упирался пограничник.

Подошел лейтенант, взял нож в руки.

– Разведчик?

– Нет, друг разведчиком был. Он и подарил на память.

Офицер вытащил клинок из ножен, хищно блеснуло остро отточенное лезвие.

– Да, заслуженный ножик.

Судя по тому, как пограничник держал нож в руках, делал он это не впервой. Покрутил и вернул обратно в ножны.

– Держи, – протянул он предмет спора Вове.

– Спасибо.

Здесь же на станции дембелей ждал другой эшелон, идущий уже непосредственно в Москву. Паровоз уже свистел, когда Вова подскочил к вагону и его втянули внутрь. Народу в вагоне заметно поубавилось, часть осталась на пограничной станции ждать отправки по другим направлениям. Некоторое время все оживленно материли погранцов, жалели потерянные цацки и оружие, прихваченное на память. Потом тот же артиллерийский сержант вспомнил историю.

– У нас старшина колечек и сережек золотых в мыло напихал и жене домой отправил. А она ему пишет, «выручило нас твое мыло, я его на рынке на муку сменяла». Вот он тогда концерт устроил!

– И чем все закончилось?

– Кто-то особисту стукнул, тот обыск устроил, еще золотишко нашлось, старшину в штрафную роту списали.

– А у нас…

И пошли воспоминания, кто, что и как тащил из трофеев и к чему это привело. Лопухов слушал вполуха. Как только пересекли границу, сердце слегка защемило, и чем ближе была нужная станция, тем беспокойнее ему было. Получится или нет? Четыре года прошли, даже чуть больше, должно получиться. В крайнем случае в кармане лежал листок с адресом Ерофеича. В крайнем случае всегда можно махнуть к нему, выправить чистые документы. И что, всю оставшуюся жизнь баранку крутить? Без образования высоко не подняться, а у него даже школьного аттестата нет. Все заново начинать или снова в деляги податься? Так спекулянт здесь не самая уважаемая профессия, хоть и доходная. Но опасная. Так ничего и не решив, Вова заснул.

Хоть и невелико расстояние, а ехать пришлось еще целую ночь, через всю Белоруссию. Поезд здесь даже не останавливался, только сбросил скорость. Вова удачно спрыгнул на земли и принял свой сидор.

– Счастливо оставаться! – крикнули ему из вагона.

Вова махнул рукой в ответ. Мимо, постукивая колесными парами, проплывали вагоны с раскрытыми дверями, а в вагонах сидели люди, немолодые, но счастливые и живые. Победители. Только что он был одним из них, но вот промелькнул последний вагон и он остался один. Опять один. Еще пару минут он не отрываясь смотрел вслед уходящему эшелону.

– Вернулся?

Вова удивленно оглянулся. Рядом с ним стоял пожилой железнодорожник в черном, с молотком на длинной ручке.

– Можно сказать и так, но еще не совсем.

Лопухов закинул вещмешок на плечо.

– Далеко еще?

– Сам не знаю. Может, далеко, а может, еще дальше. К шоссе как пройти?

– Вон дорога, – железнодорожник ткнул ручкой своего молотка в колею, ведущую на север, – минут через десять выйдешь.

– Спасибо, – Вова зашагал в указанном направлении.

– И тебе не хворать, – долетело со спины.

Дед не соврал, до шоссе, действительно, оказалось меньше километра. Сколько идти до нужного поворота, он не знал, да еще и по лесу придется мотаться. А может, еще и обратно… Но время у него было. Движение по дороге хиленькое, за час прошло всего четыре машины, да попалась навстречу пару телег. Солнце пригревало, а воды во флягу он набрать не догадался, надо будет сделать это в первой же деревне. Стоп! Вот же нужный поворот. Оглядевшись по сторонам, Лопухов нырнул в лес.